Оберег волхвов

Еще в палатке эгемона, взглянув на Дмитрия и его друзей, девушка поняла, что среди трех выходцев из Руси один — грек, хотя давно живущий вдали от своей первой родины. В те минуты, когда Дмитрия уносили из палатки, Кассия успела шепнуть Никифору:

— Ты смельчак, грек из Руси: не побоялся сразиться с убийцами и сказать правду эгемону о жене.

Никифор посмотрел на хорошенькую рыжеволосую девушку и удивился:

— Откуда ты знаешь, что мы из Руси и что я по рождению грек?

— Я очень наблюдательна, и в этом, может быть, моя беда, — невесело усмехнулась Кассия.

На том их разговор прервался.

Но после они еще не раз беседовали у постели раненого, и по мере выздоровления Дмитрия эти беседы становились все более длительными и оживленными. Даже Шумило-Калистрат, слушая их, понемногу осваивал отдельные слова незнакомой речи.

Немало новостей будоражило Фессалонику, пока Дмитрий находился без сознания. Город бурлил после страшных событий, которыми завершился главный городской праздник. Узнав имя спасителя эгемона, горожане молили святого Дмитрия, как патрона чужеземного героя, не оставить своего подопечного.

Наместник пользовался уважением горожан, потому что умел поддержать мир в своем крае и ввел некоторые послабления для земледельцев. К тому же его рачительность и покровительственное отношение к купцам обеспечивали достаточное изобилие товаров на рынках, что, в свою очередь, способствовало снижению цен. По отцовской и материнской линии эгемон принадлежал к знатным и древним родам, а потому с ним всегда считались в Константинополе. Император, узнав о покушении, направил в Фессалонику письмо, в котором выражал сочувствие наместнику и благодарность людям, предотвратившим убийство.

Хариклея понимала, что против нее ополчился и простой народ, и императорский двор. Она готова была постричься в монахини, уехать на заброшенный остров, — лишь бы остаться в живых. Но вскоре она узнала, что помилования ей не дождаться, а побег из крепости невозможен. Тогда, убоявшись пыток, Хариклея приняла яд, который был у нее в перстне.

Юсуф недаром обещал Дмитрию награду. Эгемон решил щедро отблагодарить своих спасителей, тем более что событие вышло слишком громким, известным всему городу, — а стало быть, и благодарность градоначальника должна была этому соответствовать.

В день, когда Дмитрий пришел в себя, возле его кровати дежурили Кассия и Никифор. Шумило-Калистрат после бессонной ночи заснул на скамье в углу, а Рашид, способный вообще не спать сутками, отлучился для изготовления нового лекарства.

Открыв глаза, Дмитрий услышал рядом с собой тихий разговор. Из-за прозрачного полога, окутывавшего изголовье кровати, ему плохо было видно говоривших. Но через несколько мгновений он узнал Никифора, а о его собеседнице догадался по рыжей копне волос, выдававшей дочку Флегонта. Никифор и Кассия не откидывали полог и не замечали, что больной пришел в себя, а он был еще слишком слаб, чтобы позвать их. Да Клинцу и не хотелось прерывать разговор, который его заинтересовал. Он снова прикрыл глаза и стал слушать. Говорила Кассия:

— Да, странная история у твоего друга… Просто не верится, что такое бывает. Отказаться от невесты, а потом все время думать о ней, повторять в бреду ее имя…

— Только не забывай, Кассия, что я рассказал тебе о Дмитрии и Анне по секрету. Он очень обидится, если узнает, что я выдал его тайну.

— Не беспокойся, болтливость не входит в число моих пороков.

— А разве у тебя есть пороки, Кассия? — в голосе Никифора сквозь обычную для него насмешливость прозвучала странная теплота.

— Судя по отношению ко мне мужчин, я вся состою из пороков, — засмеялась девушка. — И не смотри на меня с таким удивлением. Скоро ты и сам заметишь, что я отпугиваю от себя мужчин. Но думаю, так у меня на роду написано. Даже имя мне дали судьбоносное.

— Что ты имеешь в виду? То, что твое имя означает «шлем» и кажется слишком суровым для женщины? Но у тебя на голове такой прекрасный шлем из червонного золота…

— Скажи еще, что из божественного огня, — хмыкнула Кассия. — Не надо меня хвалить, Никифор, ведь я хорошо знаю, что мои рыжие волосы многих настораживают, кажутся плохим признаком. Но, говоря об имени, я имела в виду не его значение, а судьбу самой известной из всех Кассий.

— Самой известной? А это не ты ли сама?

— О, моя слава едва ли меня переживет. А девица, о которой я упомянула, жила в Константинополе около трехсот лет тому назад и прославилась сочинением стихов и церковных песнопений. В этом я вряд ли с ней сравняюсь, а вот ее женскую судьбу, увы, могу повторить.

— Что же у нее за судьба?

— Когда ей было двадцать лет — как мне сейчас, — мать императора Феофила устроила для сына смотр первых красавиц империи, и Кассия была среди них. Говорят, именно она понравилась Феофилу, и он, как некий Парис, подошел к ней с яблоком. Но Кассия на свою беду была образованна и независима. Ее свободная речь и меткие остроты отпугнули жениха, и девице пришлось идти в монастырь, где она искала утешение… в чем?

— Может, в философии, как Боэций, находясь в тюрьме?

— Нет, для этого она была слишком живой и острой на язык. Кассия развлекалась сочинением блестящих эпиграмм, в которых высмеивала глупцов и невежд. Кстати, на императора Феофила она намекнула весьма тонко и язвительно:

Никифор и Кассия вместе рассмеялись, потом после короткого молчания он сказал:

— Так ты уверена, что тоже отпугиваешь мужчин своей образованностью и острым языком? А что, если ты просто пока не встретила достаточно умного человека, способного тебя оценить? Конечно, он может оказаться не богатым и не знатным…

— Уж не себя ли ты имеешь в виду? — фыркнула Кассия.

— А что в этом смешного? — в голосе Никифора даже прозвучала обида. — Я-то, кстати, как раз из знатного рода, хотя и давно обедневшего. Но если эгемон исполнит свое обещание и выплатит награду или выхлопочет мне приличную должность при дворе, то я… могу считаться вполне завидным женихом.

Никифор и Кассия снова вместе рассмеялись. И тут Дмитрий наконец набрался сил и подал голос:

— Девушка, не верь этому бродяге, какой из него жених…

Очень скоро радостными криками Никифора и Кассии дом эгемона был оповещен о том, что раненый герой очнулся. Через несколько минут возле кровати Дмитрия уже собрались Шумило, Рашид, Василий и Тарасий Флегонт. Дмитрий, преодолевая слабость, улыбался этим людям, каждый из которых внес свою лепту в его спасение и выздоровление.

Чуть позже в комнату явился сам наместник. Он побледнел и осунулся за эти дни. Предательство красавицы жены стало для него тяжким ударом. Когда были допрошены доверенные слуги Хариклеи, эгемон многое узнал о прошлом и о тайных связях супруги, и это повергло его в еще большее уныние. Он женился на Хариклее Цакон сразу после того, как овдовел. Теперь же ему открылась правда и о смерти первой жены, наступившей опять же не без участия Хариклеи. Наместнику оставалось только корить себя в душе за необъяснимое легкомыслие, подтолкнувшее в свое время к женитьбе на женщине, о которой он так мало знал.

Но, как бы там ни было, эгемон не показывал своих тайных мук и решил до конца исполнить долг благодарности. Выразив радость по поводу выздоровления своего спасителя, он сообщил ему, что готов выдать достойную награду в любой форме: деньгами, ценными вещами либо предоставлением высокой должности. Дмитрий был еще слишком слаб, чтобы рассуждать, и наместник, предложив ему несколько дней подумать, вскоре ушел.

Дмитрий, хоть пока и не дал ответа, но про себя сразу решил, какую выберет награду. Он не будет просить денег, ибо тех диргем, которые дал ему Юсуф, вполне хватит, чтобы закупить товары и нанять матросов. Он попросит у наместника корабль, на котором можно будет поплыть к берегам Тавриды. И еще он попросит охранную грамоту, по которой ему предоставлялось бы право безопасной и беспошлинной торговли с Русью. Купец с такой грамотой обретал покровительство императора, и его не мог безнаказанно тронуть даже сам великий князь. Дмитрий понимал, что для получения хрисовула — грамоты, подписанной императором и скрепленной золотой печатью, — надо будет ехать в Константинополь и добиваться приема в императорском дворце. Но он также знал, что эгемону, как человеку могущественному и состоящему в родстве с императором, нетрудно будет представить своего спасителя ко двору. Дмитрий не намерен был скромничать и довольствоваться малым, ибо слишком многое в его судьбе зависело от того положения, на которое он теперь мог рассчитывать благодаря своему мужеству.