Мое непреклонное сердце

— Вензель королевы Елизаветы! — благоговейно прошептала Мерседес. — Как же вы передали их своим братьям?

— Когда я в последний раз взял на руки Грейдона, я повернулся ко всем спиной и засунул сережку между его рубашечкой и одеялом. А другую я положил в карман Декера в то утро, когда провожал его к новым родителям. Декер, наверное, узнал сережку, которую носила его мать. Я не представляю себе, что сделали те супруги с сережкой, которую нашли в пеленках малыша, и вообще нашли ли.

Колин глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— В восемь лет я понимал, что могу никогда больше не узнать своих братьев. Сережки — это единственное, что связывает меня с ними. — Он невесело рассмеялся. — Но трудно себе представить, что когда-нибудь я встречу их и опознаю по серьге в ухе.

Мерседес подумала то же самое, но у нее не хватило духу сказать ему это.

— Неужели вы действительно думаете, что если вы сейчас прекратите поиски, то этим нарушите свое обещание?

Колин ответил не сразу. Он уставился взглядом в потолок, наблюдая игру теней и света от огонька лампы, который то ярко вспыхивал, то трепетал, еле теплясь.

— Придется от этого отказаться, — сказал он наконец. — Придется признать, что я потерпел неудачу в единственном деле, которым занимался всю жизнь.

— Неудачу? — удивилась Мерседес. — В единственном деле… А как же ваши рекорды, которые вы ставили на своих клиперах, пари, которые вы выигрывали? У вас есть прекрасная команда, и к вашим услугам целая флотилия кораблей. Уэйборн-Парк теперь ваш. Как же вы можете говорить, что никогда ничего не делали, кроме поиска своих братьев?

Молчание Колина было красноречивее всякого ответа.

— Да, наверное, все это никак не было связано с любовью к морю, — мягко сказала Мерседес. — Корабли… ваша карьера… линия Ремингтона… все было направлено на поиски Декера и Грея.

Теперь ей стало ясно, как мало она знала о нем и еще меньше понимала его. Мерседес воображала себе, что море — это его жизнь, а клиперы — единственная любовь, теперь же она видела, что они всегда были лишь средством для достижения единственной цели.

— Я уехал бы с кем угодно, — сказал Колин. Его взгляд оторвался от пола и встретился с ясными серыми глазами Мерседес.

— Чтобы вырваться от Каннингтонов, я, кажется, готов был уехать с самим дьяволом. Но судьба, видно, берегла меня. С Джеком Куинси мне просто повезло. Не могу сказать, чтобы он так уж сильно пекся обо мне в этом моем первом рейсе. Потом он рассказал, почему он все-таки следил за мной. Он боялся, что я отдам концы и ему придется выкидывать меня за борт. А я думаю, что он просто рассчитывал возвратить мой труп Каннингтонам и потребовать назад деньги.

Мерседес в ужасе открыла глаза.

—  — Вы шутите?

Колин молча поднял бровь.

— Тогда это был настоящий дьявол, — потрясение произнесла она;

— Джек просто был практичным. Он работал как черт и не любил транжирить свои кровные денежки или деньги своего капитана. Корабль, на котором я приплыл из Лондона в Бостон, был не такой клипер с четырехугольными парусами, какие плавают сейчас. Это была трехмачтовая шхуна, и она отважно неслась по волнам. Мы перевозили только груз и никаких пассажиров. Капитаном «Морской танцовщицы» был сам Джон Ремингтон. Он заболел на пути в Лондон, свалился от той же лихорадки, что погубила его юнгу. Джек пришел к Каннингтонам в поисках сиделки.

— А взял вас? Колин кивнул.

— Я обещал возвратить с процентами сумму, которую он заплатил за меня.

— Ему, наверное, это понравилось.

— Думаю, что да.

— Вы выдержали это путешествие?

— Да, — сказал он. — Я выжил.

Он не стал рассказывать, каким образом ему это удалось и как он остался в живых, когда другим пришлось со своей жизнью расстаться.

— Куинси присматривал за мной, да и Ремингтону я пришелся по душе. Выжить оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Еда была и лучше, и обильнее. Конечно, приходилось много трудиться, но зато на свежем воздухе, под солнцем и бескрайним голубым небом.

— И вам нужно было выполнить свое обещание, да?

Колин улыбнулся и откинул тяжелую прядь волос, упавшую ей на плечо. Она начинала понимать его.

— Конечно, тут многое зависело от моего упорства. — Он убрал руку. — Когда мы прибыли в Бостон, миссис Ремингтон пришла в док встречать мужа. На руках она держала свою новорожденную дочку. Капитан еще и не видел своего ребенка. На пристани царила, конечно же, большая суматоха, какая обычно бывает, когда приходит корабль. И никто не знает, как это произошло, версий было столько же, сколько и свидетелей, но конец был всем очевиден. Миссис Ремингтон упала с мостков и очутилась в воде бостонской гавани. Капитан не потерял ни секунды. Он мгновенно бросился вниз вслед за женой. Ее платье и многочисленные нижние юбки тут же промокли и потянули ее ко дну быстрее, чем ты можешь себе представить, если, конечно, тебе не приходилось нырять так же, как и ей.

Мерседес нетерпеливо повела головой.

— А что же с ребенком?

— Капитан Ремингтон выплыл с женой и с кружевными простынками, но без дочери. Я, наверное, первым понял, что в свертке нет младенца. И тут же прыгнул, Джек много раз потом повторял, что он заметил мое исчезновение прежде, чем все заметили исчезновение ребенка. Он удивился, какого черта я туда сиганул. К тому времени, как он ьпонял, я уже показался на поверхности воды вместе с Джоанной.

— С Джоанной, — тихо проговорила Мерседес — больше для себя, чем для Колина. — Джоанна Ремингтон. Вы переписываетесь с ней. Я отсылала ваши письма.

— Я работаю на нее, — сказал Колин. Мерседес удивленно моргнула ресницами.

— Вы хотите сказать, что она владелица линии?

— Да, именно так.

— Но ведь она, наверное, примерно одного возраста с Хлоей?

— На год старше.

— Но она же не может управлять всем этим!

Колин только ухмыльнулся.

— Я удивлен твоим недоверием. Сколько лет ты уже сама управляешь Уэйборн-Парком?

— Но это далеко не одно и то же!

— Напротив, это почти одно и то же. Только у Джоанны больше помощников, чем у тебя. И нет никого, с кем ей пришлось бы бороться за свое наследство. Линия Ремингтона стала ее собственностью, когда умер ее отец. Ей в то время было пятнадцать лет.

— А ее мать?

— Как и твоя тетя Джорджия, она умерла родами, когда Джоанне было шесть лет.

— Вот уж никак не думала, что вы работаете на женщину, — медленно произнесла Мерседес. Он рассмеялся.

— Вы всей страной работаете на одну женщину, а она даже моложе, чем ты.

— Всего-то на какой-нибудь год, — сурово заметила она. — Но нельзя же сравнивать королеву Викторию с Джоанной Ремингтон!

— Понимаю. Джоанне не нужно выступать в парламенте.

Он услышал, как Мерседес вздохнула.

— Я вижу, ты совершенно поражена.

— Конечно, это не очень лестно для моего пола, но я действительно поражена. Женщине заниматься бизнесом… это уж слишком!

— А не думаешь ли ты, что твои рассуждения — как раз те сословные пережитки, которые помогли тебе потерять Уэйборн-Парк? — заявил он, не давая ей пощады. — Вы сами поддерживаете эти насквозь прогнившие устои, а когда-нибудь они рухнут сами собой, а вы окажетесь под их обломками.

— А ведь вы не англичанин, — заметила она после некоторого молчания. — Вы самый настоящий янки.

Колин усмехнулся — свободно и даже несколько цинично. Он не заметил, что у Мерседес от этой усмешки перехватило дыхание.

— До кончиков пальцев, — сказал он. — Я стал им с того момента, как выловил Джоанну из бостонской гавани.

— Ремингтоны приняли вас в свою семью?

— Не совсем так. Я не жил в их доме, если ты это имеешь в виду.

Мерседес подумала, что так, наверное, решил сам Колин. Она представила его себе в возрасте восьми лет — худенького и стройного, с большими темными глазами на узком лице. Она бы приняла его в свою семью. За то, что он спас ее ребенка, она вырастила бы его как своего собственного.