«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)

- В очень даже скором, - усмехнулся Марис, не торопясь выпускать руку Гийома из своей, и добавил, - например, завтра, на занятиях?

Произнеся нечто невнятное на прощание, Билл поспешно одёрнул руку, и поспешил покинуть рощу. Чёрный Лебедь какое-то время смотрел ему вслед, после чего улыбнулся чему-то своему и также направился к своим покоям. Когда он шёл по тропинке, ему показалось, будто бы он услышал хруст сухих веток, но оглядевшись, никого не заметил. Завтра ему действительно предстояло впервые танцевать с Беранже, и он уже с нетерпением ждал этой репетиции. Гийом же, вернувшись домой, сам не зная зачем, направился в спальню Дювернуа, и приобняв арфиста, который только притворялся спящим, мгновенно погрузился в сон.

***

О, как любовь мой изменила глаз!

Расходится с действительностью зренье.

Или настолько разум мой угас,

Что отрицает зримые явленья?

Коль хорошо, что нравится глазам,

То как же мир со мною не согласен?

А если нет - признать я должен сам,

Что взор любви неверен и неясен.

Кто прав: весь мир иль мой влюбленный взор?

Но любящим смотреть мешают слезы.

Подчас и солнце слепнет до тех пор,

Пока все небо не омоют грозы.

Любовь хитра, - нужны ей слез ручьи,

Чтоб утаить от глаз грехи свои!

(Сонет 148)

Пока жаворонки тянули свои грустные трели, а над шафрановой гладью версальских водоёмов рассеивались утренние сумерки, арфист сгорал от волнения, боясь открыть глаза, и только прислушивался к ровному дыханию Гийома, который отправился в сады Морфея сразу, как только голова его коснулась подушки, и пребывал там до сих пор. Тома не спал, когда Беранже зашёл в опочивальню глубокой ночью, и так до самого рассвета. Когда же оранжевые лучи солнца, играя с листвой деревьев, стали чертить первые узоры на расписном потолке, Дювернуа зажмурился, одновременно боясь того, что должно произойти, и желая этого больше всего на свете. Глаза. Он даже мог теперь различить черты лица и точнее определить расстояние. Он заметил это три два тому назад, когда вдруг посмотрел на туалетный столик, и увидел тонкие зубья серебряного гребешка. Первой мыслью тогда стало: «Я увижу его», но исполнение желания задерживалось, поскольку Гийом две ночи вовсе не возвращался домой, и потому даже тех редких минут, когда они могли встретиться утром, у него не было.

В опочивальне Дювернуа не было зеркала, а входить в комнату Беранже в его отсутствие, он не решался. И не потому, что Гийом стал бы возражать, а из-за того, что всё в тёмно-лиловом алькове было пропитано запахом фиалковых духов, которыми Гийом в последнее время пользовался. Для Тома общество Нарцисса стало настолько редким, а минуты полного уединения настолько желанными, что сердце начинало разрываться ль тоски и отчаяния, когда он только попадал в фиалковое облако. И сейчас, когда источник аромата находился в непосредственной близости, Тома боялся открыть глаза и взглянуть на него. Казалось, что стоит ему, наконец, узреть своё божество, как оно тут же исчезнет, покинув его навсегда.

Нарцисс сонно вздохнул и перевернулся на спину, слегка потягиваясь, что означало постепенное пробуждение. Арфист потянулся к нему, нежно проводя кончиками пальцев вдоль шеи и по щеке, как обычно делал это по утрам, но Беранже дёрнулся, и недовольно поморщившись, шлёпнул его по руке. - Ну что за привычка вечно меня будить… я устаю и хочу спать! Я же не сижу дома целый день! – неожиданно возмутился он.

Раньше это было обычным делом, и каждый день арфист мог касаться его хоть сотню раз, но раздражение внезапно накатило волной, и Гийом сам не мог понять, что с ним происходит.

- Прости, - тихо отодвинувшись, Тома отвернулся, чтобы Гийом не видел слёз, от которых пекло в глазах. Глазах, которые зачем-то теперь прозревали.

Звенящая тишина, возникшая в спальне не смотря на чириканье неуемных воробьёв за окном, давила на уши. Резко откинув лёгкое покрывало в сторону, Гийом встал с ложа, и направился к столику с водой, пока Тома с ужасом понимал, что от родного запаха, к которому он так привык, не осталось и следа. Запах чужого парфюма и чужого тела резко вторгся внутрь и развеялся в воздухе, вызывая у арфиста приступ тошноты. Однако, поборов себя, Тома решился посмотреть вслед Гийому, который стоял у туалетного столика, и сердце сдавило с новой силой.

Светящийся в лучах утреннего солнца, стройный силуэт покорял очарованием грациозных линий, а рассыпающиеся по плечам иссиня-чёрные волосы, колыхнулись мягкой волной, переливаясь на свету, когда Гийом обернулся, видимо, пытаясь найти какую-то свою вещь, небрежно сброшенную вечером. Билл действительно оказался сказочно прекрасен. Арфист смотрел, медленно поднимая взгляд всё выше, преодолевая бешеное сердцебиение и поток мыслей, которые рвали на части здравый рассудок, пока, наконец, не увидел его лица…

Аромат курящихся благовоний расслабляет и хочется лечь, прямо на шкуру тигра в углу, и уснуть. Но в глубине этого царства тьмы, мои глаза различают фигуру в чёрном, сидящую за круглым резным столом из тёмного дерева. У меня перехватило дыхание – сидящий снился мне сегодняшней ночью. Юноше на вид не больше двадцати, у него бледное, очень красивое лицо, длинные волосы, цвета воронова крыла. Он сидит, склонившись над картами, освещённый пятью свечами в канделябре над столом. Поднимая сияющие глаза, того же цвета, что и у меня, он тихо говорит каким-то неземным голосом, даря при этом такую улыбку, что начинает казаться, будто все звёзды проносятся мигом перед глазами. Это и есть он? Мысли роятся в голове, не находя пристанища, я хочу выскочить отсюда, и бежать куда глаза глядят, никогда больше не встречаясь с этим человеком. Я боюсь его ярко подведенных сурьмой глаз, которые смотрят прямо в душу, от которых ничего не спрятать и кажется, что он знает все мои мысли, слабости и желания. Я не хочу отсюда уходить, но хочу этого больше всего на свете.

Глухо застонав, арфист закрыл лицо руками, и медленно опустился на постель.

- Что с тобой? Что случилось? – Гийом кинулся к нему, увидев, как из-под его ладоней сочится кровь. Отняв руки Тома от лица, он схватил первую попавшуюся материю, и быстро смочив в воде, стал стирать тонкие струйки. – Ляг на спину и не шевелись, слышишь? Тьери! Тьери! – закричал Нарцисс, и юноша не заставил себя ждать, медленно оказавшись в дверях, и перепугано глядя на окровавленные руки Гийома. – У него пошла носом кровь, - дрожащим голосом начал Гийом, - и, кажется, он без сознания. Я не знаю, что вдруг произошло… Живо беги к маркизе и приведи господина Лароша!

- Ну что же ты? Что же ты… - поглаживая Дювернуа по волосам, и осторожно промакивая кровь с бледных губ, шептал Гийом, - Как же не вовремя, бедный ты мой. Зачем так пугаешь меня? Ну что же ты такой…

Пока Тьери бегал за лекарем, Тома стал постепенно приходить в себя, и приоткрыл глаза, а Нарцисс невольно вздрогнул, когда этот взгляд внезапно показался ему ясным, и таким, что взирал жёстко, проникая вглубь до самого сердца. Тома молчал. Мутные облака забытых воспоминаний лениво рассеивались, отдавая путь пугающему настоящему. Может быть, лицо Гийома когда-то было другим, но тогда он его не видел. А то, что арфист видел сейчас, было совершенным, безупречным, как и всё его тело. Это лицо было тонким, словно высеченным из мрамора, но бесконечно надменным и холодным, и даже янтарные глаза не делали его теплее. Та самая родинка под губой, которую он узнал руками в первый же раз; тот самый капризный изгиб сочных губ, которые шептали о любви и дарили страстные, даже неприличные поцелуи; те самые чёрные брови, резкими стрелами столь идеально дополняющие точёные черты; те самые глаза, увидеть которые, стало настоящей мечтой… Но теперь эта мечта делала Тома несчастным с каждым новым мигом - молодой человек, чьи глаза обеспокоенно изучали его лицо и настроение, пытаясь прочесть его мысли, больше не принадлежал ему.