Несущая свет. Том 1

Реакция окружающих была неопределенной. Большинство, по-видимому, постаралось скрыть свои истинные чувства. Люди обменивались настороженными торопливыми взглядами, стараясь понять, что думают обо всем этом другие.

— Хитрая лиса, — промолвил Торгильд, качая головой, в то время как его рука непроизвольно легла на рукоять меча. — Люди, как видно, ничего не поняли. Он ведь назвал родственные связи только со стороны матери. Если бы он осмелился перечислить родственников и по отцовской линии, его бы разорвали на части. И он это знает, потому и молчит!

Те, кто доверяли жрецу, громко били в ладоши, одобряя его выбор скорее только из почтения к нему самому. Но было в толпе немало и таких людей, которые хранили гробовое молчание.

Простые люди не считали Унфрита близким родственником Видо, потому что только хаттская знать придавала значение родственным связям по отцовской линии — на Римский манер. Внешние приличия вроде бы, таким образом, были соблюдены. Но каким-то глубинным шестым чувством люди все же ощущали: что-то здесь неладно. Гейзар, похоже, слишком уж ретиво стремился провозгласить новым вождем именно этого человека. А ведь Унфрит был во всех отношениях жалкой заменой отважного Бальдемара.

Зигвульф знал, что Видо, напротив, считал Унфрита близким родичем. В частной жизни Видо подражал обычаям своих Римских хозяев, несмотря на то, что он с некоторым пренебрежением относился к ним. Таким образом, благодаря усилиям Гейзара, влияние предателя упрочится. Если битва будет выиграна, Унфрит быстро приобретет славу доблестного вождя, и Бальдемар, даже когда поправится, уже не сможет претендовать на штандарт войска.

Зигвульф заметил, что Гейзар пришел в ярость и начал нервно вышагивать взад и вперед, опираясь на свой жезл. Он чувствовал себя оскорбленным, потому что реакция окружающих на его предложение была отнюдь не восторженной.

Наконец, Гейзар остановился, чтобы еще раз посмотреть туда, где начинался лес, волосы жреца овевали его лицо, как призрачные крылья. Пение и крики из задних рядов нарастали и становились все отчетливее. В них слышалась какая-то угроза. Жрец похолодел и застыл в предчувствии надвигающихся важных событий. Со своего места он мог хорошо видеть небольшой отряд, спускающийся по косогору. Толпа расступилась, давая ему проход, и он медленно приближался к Священному Дубу.

Теперь уже Гейзар мог отчетливо слышать то, что кричали люди:

— Дочь Ясеня! Веди нас в бой!

Часом раньше в эту ночь, когда еще был в самом разгаре ритуал посвящения в воины племени, из леса на опушку вышла измазанная грязью с головы до ног девочка, закутанная в плащ, полы которого были скреплены шипами, а сам плащ был усеян колючками лесных растений. Когда она подошла к одному из соплеменников — чернобородому кузнецу — и спросила, где Бальдемар, тот только молча подозрительно взглянул на нее. Когда же она назвала себя, мужчина недоверчиво засмеялся.

— Эта перепачканная в грязи курочка утверждает, что она дочь Бальдемара! А тебе разве никто не говорил, детка, что ее охраняют лучше, чем Римскую крепость? Как не стыдно врать! Убирайся прочь!

Ауриана так растерялась и пала духом, что снова вернулась в лес. Она шла сюда весь день и часть ночи. Лишь в полдень она сделала небольшой привал и поспала, забравшись в заросли боярышника и свернувшись там калачиком среди копошащихся жучков, муравьев и порхающих птиц. Она совершенно выбилась из сил и не могла дальше идти. Одно мгновение она даже не могла вспомнить, почему так стремилась сюда и зачем хотела дать клятву. Может быть, все же брак с Витгерном…

Но Витгерн находился в плену. Ее брата убили римляне. Ее отец и мать были прикованы к постели и не могли передвигаться без посторонней помощи. Ее семья умирала на глазах и могла снова ожить только в одном случае — если кто-нибудь из ее членов совершит великий акт кровной мести. Собрание разойдется, когда зайдет луна — Ауриана должна спешить. Сейчас или никогда!

Она снова вышла на опушку и подошла к одной женщине, задав ей все тот же вопрос. К радости Аурианы она узнала в женщине старую Хервиг, чьи поля были расположены рядом с землями ее семьи.

— Ауриана, да это действительно ты! Твой отец уже поправляется, но его нет здесь.

Постепенно на их голоса стали оборачиваться другие люди. Узнав Ауриану, они раскрывали рты от удивления и окружали ее плотным кольцом.

— Это настоящее чудо! — воскликнул кто-то.

— Она просто не могла убежать, и все-таки ей удалось сделать это!

— Сама богиня Судьбы освободила ее, чтобы она спасла нас!

«Спасла нас? — подумала Ауриана. Я сама нахожусь на волосок от гибели, как же я могу спасти хоть кого-то?»

— Дочь Ясеня, — раздался чей-то восторженный голос. Остальным пришлись по душе эти слова, и они быстро подхватили их.

Ауриана попыталась выбраться из толпы.

— Дайте мне пройти. У меня осталось мало времени, — я хочу дать клятву!

— Но только не в таком виде! — воскликнула Хервиг, подходя к Ауриане с гребнем в руках. Она попыталась расчесать спутанные волосы девушки, но после нескольких попыток признала это дело совершенно безнадежным. Грязь засохла, и волосы слиплись так, что их невозможно было расчесать. Богатый пастух, который принес с собой несколько плащей в надежде продать их, накинул один из них на плечи Аурианы поверх ее рваного и грязного плаща. Девушка поблагодарила доброго человека и двинулась дальше.

Пока она пробиралась сквозь толпу, со всех сторон до нее доносились приветственные крики: «Дочь Ясеня! Веди нас в бой!» Возгласы становились все мощнее, теперь они звучали в унисон, бодро, радостно и все настойчивей; невозможно было сопротивляться этому мощному скандированию, и все больше людей подхватывало эти слова на лету.

Как только люди узнавали Ауриану, они будто воспламенялись. Появись среди них сам Бальдемар, и то, кажется, он не мог бы привести их в такой восторг и возбуждение. К тому времени, когда Гейзар провозгласил имя Унфрита, за Аурианой уже следовало более двухсот человек — это был своего рода почетный караул людей, опьяненных медом и лунным светом. Они вели девушку прямо к дубу, да так рьяно, что безудержный пыл толпы начинал уже пугать саму Ауриану. Ее уже почти волокли вниз по косогору, как упирающегося ослика. Казалось, еще немного, и толпа войдет в неистовый раж, круша все на своем пути.

Но постепенно Ауриана поняла, чего хотят эти люди — они хотят усадить ее на пустующее место Бальдемара.

Когда же Ауриану заметили двадцать два выбравшихся из переделки соратника Бальдемара, — те, которые попали вместе с ней в засаду, — они разразились столь бурным восторгом, что это только подлило масла в огонь.

— Ганна! Ганна! — возопили они. Воины уже успели разнести весть о том, что Ауриана спасла им жизнь ценой собственной свободы, добровольно сдавшись в плен Одберту. А рассказ о встрече с Рамис приукрашивался и обрастал все новыми подробностями при каждом пересказе; он передавался из уст в уста, пока не превратился в легенду о поединке двух волшебниц, в котором, по общему мнению, победу одержала Ауриана, поскольку осталась цела и невредима.

Унфрит нутром почуял неприязнь народа к своей персоне и, мудро рассудив, что надо уступить, незаметно слился с толпой. Крики Гейзара, призывавшего к спокойствию, остались неуслышанными. Казалось, люди совсем забыли про него.

Из огненного круга, где стояли Священные Жрицы, вышла Хильда и, взяв Ауриану за руку своей цепкой жилистой рукой, решительно повела ее сквозь густую плотную толпу, которая начала быстро расступаться — люди боялись указательного пальца Жрицы, направленного на каждого, кто, замешкавшись, не так проворно уступал дорогу. Мало-помалу они вышли к священному кругу, очерченному факелами вокруг Дуба.

Зигвульф встретил появление Аурианы с облегчением и надеждой — он не хотел соперничать с Бальдемаром в славе и силе, пока раненый вождь находился не у дел. Но когда он воочию увидел Ауриану, его облегчение сменилось жалостью. Он никогда не видел ее такой измученной, скорбной и несчастной. За одно лето она превратилась из ребенка, хотя и умного не по летам, во взрослую, умудренную нелегким опытом и отягченную заботами молодую женщину. Зигвульф видел, что Ауриана изо всех сил пытается скрыть смертельную усталость. Хотя она старалась держаться прямо, ее взгляд был прикован к земле, а спутанные в беспорядке волосы придавали ей вид сироты, которую злые люди завели в лес и бросили там на произвол судьбы. Единственным ее украшением был венок из вербены, надетый кем-то на голову девушки.