Несущая свет. Том 1

Когда плащ упал, Ауриана почувствовала, как кубок Ульрика скатился к ее ногам.

— Ты считаешь меня тупым и грубым, — громко сказал Одберт, широко расставив ноги и уперев мощные руки в бока. — И всю нашу семью ты тоже считаешь тупой и грубой. Но это не имеет никакого значения. Какими бы мы ни были, скоро ты станешь одной из нас.

— Может быть, ты действительно слишком груб. Но есть ли в том твоя вина? — повела Ауриана рискованную игру. — Как не быть ребенку двух убийц, преступивших законы гостеприимства, таким же грубым и безжалостным, как они?

Сказав это, Ауриана почувствовала огромное облегчение. Было видно, что Одберт вполне согласен с ее последними словами. Очевидно, он так сильно ненавидел обоих родителей, что хотел, чтобы другие не смешивали его с ними.

— У тебя есть крупица здравого смысла, несмотря на то, что, как говорят, ты — отродье какого-то мерзкого ночного гада, переспавшего с твоей матерью! — заявил Одберт. Но ты права… Я действительно убиваю только своих врагов.

С этими словами он вынул свой нож и начал кромсать ее одежду, грубо разрывая ткань руками.

— Вот еще одно свидетельство того, чей ты сын! — воскликнула Ауриана.

Одберт остановился, упрек не понравился ему, но он хотел послушать, что еще она скажет.

— Теперь мне совершенно ясно, что никто не научил тебя искусству любви, ведь оно сродни искусству музыканта, — быстро заговорила Ауриана, не давая ему возможности опомниться, — а струны, как известно, издают более чистый и красивый звук, когда их касаются нежно, слегка.

— Музыканты — не мужчины, — рявкнул Одберт смерив ее грозным взглядом, — а если ты будешь сравнивать меня с ними, я просто залеплю тебе увесистую оплеуху!

— Полегче со своими насмешками, Одберт, потому что сама Рамис посвятила меня в тонкости искусства любви.

Глаза Одберта широко раскрылись от удивления.

— Но она не учит подобным вещам! — это был одновременно и вопрос и утверждение.

— Нет, как раз учит. Она учит всему, что составляет жизнь человека. Ее ученицы должны знать все ритуалы, которые дают новую жизнь растениям и гонят вверх по стволам к кронам деревьев живительные соки. Обо мне же она сказала, что я обладаю даром заговаривать тощую неплодородную землю, превращая ее в обильную ниву, способную год кормить целую деревню, — Ауриана заметила, как в глазах Одберта зажегся огонек интереса. — Но ты не можешь себе представить, как это досадно, когда имеешь и дар и знания, но не имеешь возможности на практике применить свое мастерство… Мое состояние можно сравнить с чувством воина во время мира, когда не ведется никаких военных действий и он остается не у дел.

Но тут раздался голос Ранульфа, он был явно напуган блуждающими болотными огнями и потому отважился вмешаться:

— Одберт! Ты что, собираешься проговорить всю ночь? Отважный воин быстро атакует и быстро отходит в укрытие!

Его приятели нервно засмеялись.

— Это ты, Ранульф, совокупляешься, как пес. А я, к твоему сведению, человек.

— Хорошо сказано! — тихо похвалила его Ауриана. Она подошла вплотную к Одберту, приблизив свое лицо к его лицу. Одберт не мог не залюбоваться ее глазами, взгляд которых был вполне способен парализовать все его мысли, заставить его следовать за собой на край света, внушить ему желание навсегда утонуть в их глубине.

— В одну из ночей, — прошептала она, — я могла бы и тебя этому научить…

— Я презираю пустые слова и обещания. Ты сейчас же покажешь мне свое искусство, — произнеся эти слова, он начал быстро раздеваться, причем свой меч и пояс с ножнами Одберт положил подальше от нее, чтобы она не достала их.

— Но… я не могу.

Он моментально сдавил крепкими пальцами ее горло.

— Ты сделаешь это, или я придушу тебя, чтобы ты мне больше никогда не перечила!

— Но мои руки связаны! А в искусстве любви они многое значат…

— Коварная тварь! Ты принимаешь меня за круглого идиота, думая, что я развяжу тебе руки! — однако в его голосе явственно слышались досада и сожаление.

— Ну и ладно, не имеет значения, ведь Рамис наложила смертельное заклятие на любого, кто откроет сокровенную тайну кому-нибудь чужому, не принадлежащему к ее священному кругу…

По лицу Одберта Ауриана поняла, что любопытство и похоть одержали в его душе верх над осторожностью.

— Ты мало что теряешь, ведь ты и так уже проклята, — усмехнулся он. — А если проклятие распространится и на все твое змеиное семейство, то тем лучше! Так и быть, я освобожу тебе одну руку, — и он привязал одну руку Аурианы веревкой к дереву, а другую освободил. — Но если все это окажется только хитрым обманом, я напою эту землю твоей кровью.

И он тут же обрезал ножом ремни, на которых держались ее брюки для верховой езды, и они упали к ее ногам. Мгновение он смотрел изумленно на ее обнаженное тело, мерцающее в неверном лунном свете жуткой, какой-то сверхъестественной белизной. Она казалась идолом, вырезанным из сверкающей белоснежной кости. Он не мог до конца поверить, что эта горделивая нимфа целиком и полностью принадлежит ему, что он может делать с ней все, что пожелает. Одберт грубо притянул девушку к себе, чувствуя, что ее упругая грудь плотно прижата к его телу, и пристально глядя ей в лицо. Ауриана тщетно пыталась успокоиться и прийти в себя.

Но поколебавшись несколько мгновений, она скользнула свободной рукой вверх по его шее, чуть касаясь его кожи, которая была на ощупь похожа на плохо выделанную бычью шкуру. Она попыталась изобразить умелые опытные ласки, дотрагиваясь до определенных участков тела, как бы следуя некой усвоенной ею науке, продвигаясь рукой по его спине вниз к ягодицам и отчаянно разыгрывая из себя жрицу любви. Поборов отвращение, она предприняла наивную попытку поцеловать его долгим, сладострастным поцелуем. И тут же ее бедная неловкая рука переместилась вниз его живота, делая жалкие и неуклюжие попытки начать игру с его плотью.

Но в этот момент — Ауриана так и не поняла, почему: то ли он терпеть не мог, чтобы кто-либо дотрагивался до интимных мест его тела, то ли причина крылась в чем-то другом — Одбертом овладел демон.

Он схватил Ауриану за плечи и грубо толкнул ее назад, так что она упала навзничь на плащ и громко закричала от боли, потому что сильно стукнулась головой о камень. Похоже, ее крик возбудил его намного больше, чем ласки, он упал на нее, тяжело дыша, придавив девушку к земле своим толстым брюхом, и начал яростно целовать ее губы, кусая их до крови. Когда же он почувствовал чужую кровь на своих губах, он принялся слизывать ее языком, словно дикий зверь. Ауриана оставила всякое притворство, потому что видела всю его бесполезность: Одберт пришел в неистовство, забыв самого себя, и уже не отдавал себе отчета в том, что делает. Тем более он уже совершенно не помнил о том, что она учит его искусству любви. Ауриана отчаянно боролась с ним, стараясь столкнуть Одберта с себя, прежде чем он переломает ей все ребра, и чувствуя, как черная болотная вода близко хлюпает у ее головы. «Вот что означают слова «утонуть в грязи», — думала она.

Свободной рукой она начала шарить в мокрой опавшей листве, пытаясь отыскать лежащий где-то рядом стеклянный кубок. Она извивалась, точно змея, под свинцовой тяжестью его тела, удачно избегая попыток насильника овладеть ею. Однако ее сопротивление только распаляло его яростную похоть.

— Ты считаешь, что мы не годимся для тебя, да? — бормотал он, тяжело, прерывисто дыша. — Я покажу тебе сейчас, на что ты сама годишься!

Он прижал к земле ее свободную руку и сильно ударил по лицу. Круги поплыли перед глазами Аурианы. Но тут же ее рука выскользнула из потной ладони Одберта, будто смазанной жиром. На этот раз она нащупала кубок Ульрика.

Она ударила им о землю в надежде, что он разобьется о какой-нибудь камень, но, к несчастью, рядом не было никаких камней. Зато ее левая рука в результате усилий и отчаянной борьбы освободилась от веревки, и теперь обе руки были в ее полном распоряжении.

Но в этот момент сильные колени Одберта, словно два тарана, мощными ударами раздвинули бедра Аурианы. Теперь она была совершенно беспомощной, парализованной сознанием полной безнадежности своего положения и сковавшей ее тело усталостью.