Обещай мне чудо

– Надеюсь, ты скоро осознаешь свою глупость! Этим деньгам можно найти лучшее применение, чем тратить их на твои злосчастные кости, только переломав которые и можно заставить тебя вспомнить правду!

Жилистый неопрятный человечек усмехнулся.

– Я продержусь до весны только для того, чтобы досадить, – он поднял взгляд на Катарину, – тебе.

Александр повел ее к двери.

– Уже поздно, нам пора ехать, – сказал он. «Время истекло, – подумала она, натягивая дрожащими руками перчатки. – Уже слишком поздно».

Александр глубоко вдохнул колючий холодный воздух, и его горло и легкие обожгло морозом. Закутанная в плащ фигура Катарины двигалась прямо перед ним по дороге среди покрытых снегом деревьев. Она наклонилась вперед, направляя коня к дому и явно испытывая нетерпение от того, что ей приходится сдерживать его бег из-за толстого слоя снега, скрывающего землю, – ее умение управлять лошадью не вызывало сомнений. Ее единственное желание добраться поскорее домой омрачала невыразимая печаль, окутавшая, словно саваном, ее лицо.

Александр не отводил от нее глаз, а мир вокруг, казалось, превратился в сказку. Слой белого снега лежал на ветвях, которые казались серебристыми в легкой пелене бури и водовороте падающих снежинок. Это был мир, далекий от настоятельных потребностей войны… и мира.

Александру многое хотелось сказать, но он не мог пока ничего произнести и довольствовался тем, что следил, как кружевное облачко ее дыхания медленно уносится ветром в небытие. Неожиданно он осознал свое сокровенное желание – чтобы реальный мир – мир с безумием фон Меклена и местным правосудием – унесло бы ветром с такой же легкостью, как ее дыхание.

Было бы чудом оказаться здесь вместе с ней… только с ней… и, утратив представление о времени, согревать друг друга своим теплом… Тонкая ветка, мимо которой он проезжал, сломалась под тяжестью снега, обрушив на землю белую лавину, и с нею обрушились его праздные мечты.

Катарина вздрогнула, выведенная из глубокой задумчивости. Она оглянулась на Александра и придержала коня, пока он не поравнялся с ней.

– Я ожидала получить жестокий нагоняй, – сказала она, отряхивая снег с плаща.

Он пожал плечами.

– Я мог бы сказать тебе только то, что ты уже знаешь, – отозвался он. – Настаивать на суде… на формальном правосудии… совершенно бессмысленно, принимая во внимание создавшиеся обстоятельства. Но ты и сама знаешь это.

Она с горечью улыбнулась.

– Правосудие. Пытка. Повешение.

– Это то, чего ты хотела.

– Да, то, не так ли? – ответила она, и голос ее прозвучал неуверенно. Она перевела дух, будто собираясь продолжить, но произнесла только одно слово – «мир», – и оно прозвучало как глубокий вздох. Мертвая зимняя ветка появилась прямо перед ее лицом, и она сломала ее. – Все это так отличается от того, что я ожидала.

– Нужно время, чтобы земля исцелилась от войны, – мягко сказал он. – Нужно время.

– У нас нет времени. – Она отбросила ветку в сторону. – Но дело не только в этом. Дело… – Она беспомощно обвела рукой вокруг. Дорога привела их к участку земли, покрытому обгорелыми пнями. Черные обуглившиеся деревья, оставшиеся от прошлых лет, теперь были покрыты застывшим снегом, с ними перемежались голые прутики новой поросли. – Дело… дело в этом, – сказала она, ударив ногой по высокому обгорелому дуплистому стволу и сбив снег на землю. – Может быть, мне казалось, что, как только наступит мир, эти деревья вырастут за один сезон? Или что правосудие тотчас же станет милосердным?

Она повернулась к нему, и ее кристально чистые синие глаза внимательно вгляделись в его лицо, они как бы искали в нем то, чего, как она знала, там не было.

– Или что больше не будет преступников, раз не станет солдат?

Его сердце на мгновение сжалось, когда ее голос наполнился ненавистью при слове солдаты, но он только сказал:

– Твоя вера помогла тебе выжить.

– Действительно помогла. – Она засмеялась, и ему было мучительно слышать горечь в ее смехе. – Она помогла мне выжить. Мир. Мир. Мир. Это слово было литанией для меня. Нет, не литанией! Заклинанием… магическим заклинанием, которое я повторяла про себя снова и снова, словно он мог возникнуть, если я произнесу слово бессчетное число раз. Независимо от того, что происходило. Независимо от того, кто умирал. Мир. Мир. Мир…

Их лошади остановились – Катарина невольно натянула поводья, осадив коня, и Александр последовал ее примеру. Он протянул руку и коснулся ее лица, ожидая ощутить слезы, но их не было – только опаляющая боль, пустившая столь глубокие корни, что она не могла плакать. Он провел большим пальцем по ее сухой щеке.

– Хоть ты и ненавидишь солдат, Катарина, но ты – один из лучших, с кем мне доводилось встречаться.

– Значит, Халле была права, – сказала она, как бы обращаясь к себе.

– Халле?

– Моя подруга, – ответила она, отстраняясь от него, хотя на мгновение ему показалось, что ей не хочется разрушать возникший между ними контакт. – Подруга, которая однажды сказала мне, что со временем мы становимся теми, кого больше всего ненавидим.

Она одарила его почти искренней улыбкой и похлопала по одной из седельных сумок.

– И даже в книге Грендель нет заклинаний против этого.

– В книге Грендель вообще нет заклинаний, – заметил он.

– Я знаю, – ответила она.

– Но тебе не нужны заклинания, Катарина.

– Знаю.

– Потому что мир не чудо.

– Знаю, – в третий раз ответила она, и в ее голосе больше не было музыки – только печаль.

Когда они еще немного проехали по тропе, Александр снова остановил лошадь и внимательно всмотрелся в серый полумрак леса слева от них.

– В чем дело? – тихо спросила Катарина.

Он на мгновение поднял руку, затем указал вперед, вдоль тропы.

– Там, впереди.

Он спешился и, приказав ей оставаться на месте, медленно и осторожно двинулся по тропе.

Она затаила дыхание, а рука невольно скользнула в карман за пистолетом. Александр скрылся среди деревьев. Ее сердце бешено билось, и его удары, казалось, отдавались в ушах. Пальцы крепко сжали рукоятку пистолета.

Где же он? Она не слышала звуков борьбы. Возможно, их приглушил снег? Или в ход пошел нож? Она всматривалась в деревья, пытаясь определить, куда он ушел. Тишина. Безмолвие.

Разозлившись на собственную трусость, она соскользнула на землю, крепко сжимая пистолет, и пошла по следам Александра, хорошо видным на свежем снегу, стараясь наступать в них, хотя это было и нелегко – шаги оказались слишком широкими. Она подошла к зарослям, среди которых он скрылся, следы вырисовывались четко и принадлежали явно одному человеку.

Она взвела курок и сошла с тропинки. До нее донеся хлопок, похожий на звук пощечины, и она бросилась вперед. Александр!

– Довольно, – услышала она голос Александра и, споткнувшись, остановилась на краю небольшой прогалины, в центре которой догорал маленький костер, а рядом с ним на пеньке сидел тощий оборванный человек, его держали двое крепких и сильных фермеров из долины.

– Это шпион, милорд! – заявил один из фермеров. – Он должен умереть, как бешеный пес, кем он и является.

– Нет, нет, – запротестовал оборванец.

– Ты на днях расспрашивал об его светлости в деревне! – Фермер принялся трясти его. – Попробуй отрицать это! У нас есть пять свидетелей, которые могут подтвердить.

– Невинные вопросы! – выпалил оборванец. – Клянусь. Пожалуйста, добрый человек… мое плечо…

– Отпустите его, – приказал Александр фермерам, и они неохотно подчинились. Полковник внимательно вгляделся в лицо незнакомца, который при этом зашаркал ногами. – Невинные вопросы по поручению кого?

– Высочайшего из людей! – хвастливо ответил человек.

Катарина подошла поближе и спрятала пистолет в карман. Шпага Александра может оказаться более действенной. Подбоченившись, она пристально посмотрела на незнакомца. Цвет его ливреи под курткой говорил о том, что он принадлежал к дому ее отца.