Только ты

Затем Ева откинула одеяло, опустила лицо к его бедрам и преподала урок страсти.

Рено горячечно шептал ее имя, а Ева то легко, то жадно припадая, целовала свидетельство его возбуждения. Ее атласный язык ласкал мужскую плоть на всем протяжении от напряженного основания до нежного окончания.

Когда девичьи губы окружили и упруго сжали горячее пульсирующее окончание, Рено попытался что-то сказать, но не смог. Вокруг не было воздуха, только блаженно обжигающее пламя. Рено изо всех сил пытался сдержать надвигающийся шквал разрядки. Сжав кулаки, он хрипло, продолжительно застонал.

– Рено, – шепотом спросила Ева, – я сделала тебе больно?

Его смех был таким же прерывистым, как и дыхание.

– Ну что ты, сладкая девочка. Ты убиваешь меня, но это никак нельзя назвать болью.

Он почувствовал, как вздох Евы опалил его влажную, чувствительную кожу, и новая волна наслаждения пробежала по его телу.

– Тебе приятно? – спросила Ева.

– Приятнее может быть только одно…

– Что?

– Когда я вхожу в твое лоно, в твою сладкую…

Рено не смог закончить фразу. Он застонал, снова почувствовав обжигающее прикосновение девичьего рта.

Он замер, слушая, как в нем, подобно обвалу, нарастает экстаз.

Внезапно он понял, что больше не в состоянии сдерживаться.

– Ева, я…

Рено содрогнулся, охваченный пламенем.

Склонясь над ним, девушка шептала что-то нежное.

Рено испытал еще одно содрогание, прежде чем подтянул Еву и поставил над собой таким образом, чтобы расцветший девичий цветок оказался над его лицом.

– Чуть повыше, – хрипло сказал Рено, – чтобы мне было удобнее… Сдвинься сюда… Вот так, чудесно… Так и оставайся, моя сладкая девочка.

Скользящее движение языка обожгло Еву, словно молния. Хриплый выдох ее перешел в прерывающийся стон, когда длинный палец проверил степень ее возбуждения.

Рено убедился, что Ева действительно получила удовольствие, когда он столь интимно ласкал ее, и счастливо засмеялся. И уже не один, а два пальца скользили внутри девичьего грота, наслаждаясь его теплом.

– Тебе понравилось ласкать меня так, как ты ласкала, – сказал Рено, зарываясь между горячих девичьих лепестков.

– Да, я…

Ее слова превратились в бессвязный набор звуков, когда зубы Рено деликатно сомкнулись вокруг чувствительного узелка. Хлынул теплый поток, говоривший, что все ее тело наслаждается, все открыто блаженству.

– Не сопротивляйся этому, – произнес Рено хриплым голосом. – Пусть все идет своим чередом.

– Но…

Его зубы и язык продолжили изысканную восхитительную ласку.

– Поделись со мной, сладкая девочка.

Рено почувствовал дрожь ее экстаза. Он продолжал ласкать ее, вкушая шелковистый теплый дождь и наслаждаясь его ароматом. Когда силы у Евы иссякли, он приподнял ее и уложил рядом с собой. Некоторое время Ева лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к тому, как постепенно затихали содрогания в ее теле.

Когда Ева пришла в себя, Рено, опершись на локти, смотрел на нее полными желания глазами. В руках он держал тонкие испанские стержни. Он наклонился и нежно поцеловал девушку. В его глазах читался немой вопрос. Не колеблясь, она взяла один из стержней.

Стержень сохранял тепло руки Рено.

Рено расположился между девичьих ног, занял нужную позицию. Ева обвила ими его, словно делясь своим теплом.

– Ты уверена? – прошептал он. – Это может меня… свести с ума.

Ева улыбнулась и развела бедра, принимая Рено. Концы стержней встретились, соединились, сверкнули и полыхнули беззвучным взрывом огня. Мир уплыл, когда Ева и Рено слились в единое целое. Они исступленно целовали друг друга и ласкали до тех пор, пока всепоглощающий восторг не объял их переплетенные тела, сплавив две плоти в единую жизнь, две половины в одно целое.

И уже слитые, они узнали, что экстаз был пламенем, постоянным и в то же время всегда новым, сжигающим все, кроме самого себя, подобно таинственной птице Феникс, способной возрождаться из пепла.

21

Когда накануне Рено и Ева поднялись из шахты, они почувствовали, что лошади чем-то обеспокоены. Не успокоились животные и ночью. А на заре Рено и Ева были разбужены тремя выстрелами из шестизарядного револьвера.

Оба без слов быстро поднялись и оделись. Вместо ботинок Рено надел высокие, до колен, мокасины, которые были в чести у апачей, команчи и у Калеба Блэка – самого бесшумного следопыта из всех, каких когда-либо знал Рено.

«Хотел бы я видеть его здесь, – озабоченно подумал Рено. – Я попросил бы его выяснить, что так беспокоит лошадей, а сам занимался бы тем, в чем силен, – стрельбой и шахтой, а не рыскал бы по кустам».

Рено сунул за пояс бинокль, пристегнул шестизарядный револьвер и патронташ и взял автоматическое ружье.

– Оставайся с лошадьми, – сказал Рено.

– Но…

– Обещай мне это, – перебил он Еву. – Я не хочу по ошибке подстрелить тебя.

– А если я снова услышу выстрелы?

– Я вернусь в лагерь с противоположной стороны. Во всякого, кто появится с этой стороны, стреляй.

Ева закрыла глаза, затем открыла их и посмотрела на Рено так, словно боясь, что никогда его больше не увидит.

– Сколько времени тебя не будет? – спросила она.

– Вернусь до темноты.

Рено повернулся, чтобы идти, но затем остановился и поцеловал Еву нежно и крепко.

– Не ходи за мной. Будь здесь, когда я вернусь, сладкая девочка.

Ева до боли обняла Рено, прежде чем позволила ему сделать первый шаг.

– Я буду здесь.

Ничего более не сказав, Рено двинулся к устью долины. Он быстро миновал луг, держась под прикрытием леса. Лошади подняли было головы, но, учуяв знакомый запах, продолжили щипать траву, хотя и не перестали прядать ушами.

Вскоре Рено подошел к тому месту, где долина сужалась, а ручей каскадами низвергался вниз среди черных скал. Рядом с водопадом пролегала тропа, по которой приходили к ручью дикие животные. Вверху зеленели невысокие редкие елочки. А ниже виднелся мшистый луг, затем – еще водопад и далее – обширная долина и озеро, окаймленное живописными скалистыми берегами.

Рено вошел в ельник и затаился, пережидая, пока встревоженные птицы и всякая мелкая живность не вернутся к своим занятиям. С гор дул порывистый ветер. В воздухе пахло дымом.

Внезапно Рено услышал мужские голоса.

Он замер и стал ждать. Через некоторое время у среднего каскада водопадов появились двое всадников. Лошади у них были жилистые и поджарые, как и сами всадники. Они изучали следы на песке и осматривали окрестности. Каждый был вооружен шестизарядным револьвером и ружьем, которое находилось в чехле у седла.

Один из всадников был знаком Рено. Последний раз он видел Низкорослую Собаку во время перестрелки у лагеря Джеда Слейтера в Сан-Хуане, когда Виллоу оказалась пленницей. В тот раз Низкорослая Собака поднял ружье, но Рено выстрелил первым, и индеец упал. Однако, когда стали хоронить убитых, Низкорослой Собаки среди них не оказалось.

Второго всадника Рено знал только понаслышке. Банданна Майк грабил в основном дилижансы, а в промежутках все, что попадалось под руку. Его отличительным знаком был черно-красный шелковый платок – банданна, достаточно большой, чтобы использовать его в качестве скатерти во время пикника. Сейчас платок был обмотан вокруг шеи.

Ветер доносил до Рено лишь отдельные слова либо обрывки фраз, но по ним более или менее восстанавливался смысл сказанного.

– Никого здесь не было… дней, – сказал Банданна Майк. – Какого черта…

– Каждый день эти бобы, – произнес Низкорослая Собака. – Остолбенели!

Установилась тишина. Только галька зашуршала под копытами, когда лошади дважды оступились у самого ельника.

Рено опасался, что лошади команчи учуют его, если бандиты поедут в горы, но всадники спешились футах в тридцати от дальней рощи. Если ветер не изменится, лошади не смогут его учуять.

– Какого дьявола торчать на скале, если можно полежать здесь на траве, – проворчал Банданна Майк. – Они не могут выйти без того, чтобы не натолкнуться на наш лагерь, и даже этот вонючий пьяный метис их не упустит.