Наследница (СИ)

Остальные ученики тоже продвинулись в своём мастерстве, каждый достиг чего-то. Результаты Гжеся, к сожалению, не радовали ни его, ни его отца. Нет, он не был плохим учеником, он так и оставался где-то в середнячках, но пан Морозевич рассчитывал на большее. Кстати, в школу Элен с Гжесем теперь ходили порознь. Её сопровождал лишь старый слуга дяди Яноша Штефан, который был посвящён во всё.

Это происходило как-то постепенно. Гжесь всё больше мрачнел, они перестали разговаривать с Элен запросто, как бывало раньше. Его тяготило то, что он не мог оставаться с другими юношами, пойти с ними куда-нибудь. Вместо этого он был вынужден сопровождать Элен. К этому добавилась досада по поводу того, что успехи Элен не шли ни в какое сравнение с его собственными. На каком-то этапе Гжесь просто остановился и не мог добиться большего. Справедливости ради, надо сказать, что так же обстояли дела и у двух обособленных учеников, а Милош и Василий и вовсе не имели шансов догнать остальных. Но Гжесь всё равно дулся на Элен, считая её в чём-то виноватой. Она огорчалась, что он воспринимал это таким образом, но сделать ничего не могла. Не прикидываться же ради него слабее, чем есть на самом деле! Успех ей дался трудно, так что она им гордилась по праву, и скрывать не собиралась. Добиваясь его, Элен обрела выдержку, научилась не давать воли своему характеру, эмоциям. Как часто хотелось сорваться, зашвырнуть куда-нибудь не желавшую слушаться шпагу, закричать или затопать ногами от обиды на саму себя, на собственную бездарность! Но мысль о том, что в таком случае больше уже она никогда не получит разрешения продолжить обучение, заставляла её успокоиться и начать всё с начала. Сначала это давалось ей с трудом. Она кусала губы, стискивала пальцы так, что эфес больно впивался в кожу, и изо всех сил делала вид, что всё в порядке. Потом это стало привычным, ей уже ничего не стоило оставаться внешне спокойной. Очень помогало Элен то, что она живо представляла брата. Как бы он повёл себя в той или иной ситуации? Стал бы он показывать всем, как взбешён чем-то? Нет. Никто не смог бы понять по его виду, что у него на душе в эту минуту. Всё это привело к дальнейшим переменам в Элен, но не внешним, а внутренним, к выдержанности и серьёзности добавилась уверенность. Но уверенность какая-то мягкая, чисто женская, идущая от сознания своей женской силы, основанной не на физическом, а на другом, древнем и непонятном превосходстве. Этот взгляд завораживал, стоило его только заметить. Только вот замечали его далеко не все. Для домашних образ Элен был столь привычен, что перемены смог бы заметить только тот, кто их ищет, или тот, кто давно не был дома. А для чужих людей Элен всё ещё оставалась слишком молоденькой, чтобы воспринимать её всерьёз, видеть в ней женщину.

Зато в школе сразу двое заметили странный взгляд невысокого стройного юноши, который с таким трудом в прошлом году начинал учиться. Заметили и, заинтересовавшись, стали наблюдать внимательней. В конце концов, у них сложилось мнение, что здесь не всё так просто, как кажется на первый взгляд. К такому выводу они пришли совершенно независимо друг от друга. Первым был месье Андрэ, а вторым — Юзеф. Оба они наблюдали, задумывались, догадывались, но вида не подавали и вслух ни о чём не говорили, не допуская даже намёка. Месье Андрэ разглядел в своём ученике девицу раньше Юзефа, но оставил свою догадку при себе, так как ему явно не светило навлечь на себя недовольство, а может и гнев пана Буевича. Тем более что, давно изучив характер хозяина школы, француз знал: попадись он со своими неуместными, на взгляд пана Буевича, вопросами и выводами под горячую руку, можно было потерять место. А местом месье дорожил.

Юзеф тоже молчал. Он просто не знал, к чему может привести обсуждение личности того, кого все знали как пана Алена, племянника хозяина школы. Может — ни к чему, а может — ни к чему хорошему. Уж больно скандальной могла стать новость, что с ними занимается девица. Да ещё не в последних учениках ходит, а того гляди — в лучшие пробьётся. Занимается она явно с согласия дяди, так что не стоило рисковать, могут выгнать. Юзеф тоже дорожил местом. Оставался, правда, один щекотливый момент — та самая отложенная дуэль. С ней-то что делать? Выйти на поединок — можно попасть в дурацкое положение. Не хватало только, чтобы потом все говорили, что он дрался с женщиной! Если не выйти, сделать вид, что забыл — можно прослыть трусом. Это тоже не годилось. Можно, конечно, потом вызвать того, кто обвинит его в этом, но это может и не сработать. Решение Юзеф принял несколько неожиданное и, прежде всего, для самого себя. После очередного занятия он подошёл к стоящим рядом Элен и Гжесю, которые только что работали в паре и не успели разойтись.

— Прошу вас, выслушайте меня, — с лёгким поклоном сказал он, и, когда они оба обернулись, продолжил: — Я хотел бы признать свою поспешность в суждениях. Мне очень жаль, что я относился к вам неуважительно. За то время, что прошло с нашей размолвки, вы заставили меня пожалеть о резких словах в ваш адрес. Поскольку я не считаю дуэли развлечением, то хотел бы при всех сказать: я был не прав.

Хотя его слова адресовались обоим, смотрел Юзеф больше на Элен, поэтому ей казалось, что говорит он именно с ней. Ей понравилось, что Юзеф вот так, при всех, признал свою неправоту. По её мнению, это говорило о силе характера, ведь не каждый бы решился на такое, посчитав унизительным. Но Юзеф так изящно всё преподал, что ни о каком унижении и речи быть не могло. Внешне никак не показав своего отношения к его словам, Элен просто коротко кивнула и ответила:

— Извинения приняты. Надеюсь, впредь вы будете более внимательны к человеку, впервые его повстречав.

Из тех, кто присутствовал при этом разговоре, не всем пришлась по нраву такая мирная развязка. Но послышавшийся было ропот, тотчас смолк, когда Юзеф обернулся и с очень неприятной улыбкой тихо произнёс:

— Кто-то недоволен, что не получил ожидаемого удовольствия наблюдать за занимательным процессом? Но это легко исправить. Нужно всего лишь поменять роль наблюдателя на роль участника. Кто желает?

Желающих не нашлось. Юзеф был признанным лидером, так что шансов в поединке с ним не было практически ни у кого. Выслушав тишину, он хмыкнул и отошёл в сторону. Но не все недовольные, как выяснилось, успокоились. Гжесь весь кипел обидой.

— Как ты могла согласиться принять извинения этого заносчивого красавца, не спросив меня?! Почему ты решила за нас обоих? — почти выкрикивал он, когда они возвращались домой.

Элен растерялась, она даже не знала, что сказать. Юзефу она ответила чисто автоматически, просто потому, что он смотрел ей в глаза почти всё время, пока говорил. Этот внимательный взгляд она заметила давно, и он её несколько смущал. Казалось, Юзеф о чём-то догадывается. Элен попыталась объяснить Гжесю, что поторопилась, что всё вышло как-то само собой, но он не захотел слушать, продолжая упрекать её в невнимании к нему, своему другу, который всегда ей помогал, а она…

А она начала сердиться. Чего это он так разошёлся? Было бы, с чего!

— А ты что, предпочёл бы, чтобы дуэль состоялась?

— Да! — выпалил Гжесь.

— И в каком же виде? Юзеф против нас двоих одновременно? Ты же помнишь, что он в прошлом году рассматривал нас с тобой как одного человека и даже имя дал?

— Да, я помню! А вот ты, похоже, это забывать стала! Забыла, как тебе было обидно, забыла его насмешки и злые шутки.

— Нет, не забыла. Но я вижу, что ты помнишь их чересчур хорошо. Только я тебе скажу, что хотя с того времени все здорово изменились, мы с тобой по-прежнему смогли бы тягаться с Юзефом только вдвоём.

— Неправда. Это он на занятиях такой лихой, а как он себя проявил бы в настоящем поединке — ещё не известно!

— Что ж ты тогда не вызвал его повторно, уже от своего имени, сразу после моих слов?

— Именно потому, что эти слова были произнесены. Я не мог их перечеркнуть. Ты же говорила от имени нас обоих! Если бы не ты, дуэль всё же состоялась.