Аристократия духа

— Отец… — он не узнал свой голос, похожий на хриплый клекот ворона.

Милорд вскочил, судорожно взмахнув руками.

— Мальчик мой! — он ринулся к сыну, но тот остановил его слабой рукой.

К Энселму подошел и доктор.

— Что с вами, сэр?

Энселм окинул врача и отца утомлённым взглядом. Сильно пекло веки. Голоса отдавались в мозгу. Тяжело вздохнул. Глупо было что-то объяснять.

— Я хочу… — он умолк, почувствовав новый приступ головокружения, но хватившись за дверную раму, преодолел его, — не хороните меня, Роберт. Я хочу… жареной оленины. И красного вина.

Милорд, судорожно вскинулся и опрометью кинулся вниз. Доктор окинул его с ног до головы странным взглядом, но ничего не сказал. Кейтон вернулся в спальню и сообщил коту, что его недовольная морда порядком ему досаждает. Тот проигнорировал упрёк, запрыгнул на постель и разлегся на подушке, мешая Кейтону снова лечь.

Энселм солгал отцу и доктору, ибо есть вовсе не хотел, но, однако, его ложь таинственным образом претворилась в истину. Едва запах жаркого заструился по спальне, вызвав восторженное и трепетное урчание Трюфеля, Энселм ощутил почти волчий аппетит. Выразив коту радость, что у них оказались общие вкусы, и щедро угостив его, Кейтон наслаждался вкусом вина, хлеба и мяса так, словно они были манной небесной.

Жизнь медленным током крови заструилась в нём, слабость проходила, руки наливались силой. Нет, в нём не появилась жажда жизни, просто смерть отступила, изгнанная волевым решением умирающего. Он говорил себе, что должен жить ради отца, и это укрепляло его, ибо ради себя он жить по-прежнему не хотел. Точнее, было незачем.

Жизнь начиналась снова, через две недели Кейтон поднялся и не мог не заметить, что опыт умирания был странно полезен для него. Приближавшаяся осень была прекрасна, августовский воздух, наполнявший его легкие, кристально свеж, грива его любимца Персиваля казалась шелковой, небо — бездонным. Что это он, как старая крыса, забрался в библиотечные анналы и грыз там годами замшелые палимпсесты и всякую рухлядь?

При этом жизнь наполнялась — у него был любящий отец, тётка тоже любит его, у него был Трюфель. Почему он раньше не видел и не понимал этого? Энселм чувствовал теперь новую, странную нежность к отцу, застенчивую и тихую. Как же он напугал его… Оказывается, даже челядь — и та любила его: ему поминутно желали здоровья, старались угодить, чем только могли. А он, глупец, сетовал на отсутствие любви! Хочешь быть любимым — люби сам, дурак, и это откроет тебе глаза на чужую любовь. Кто смотрит на мир оледеневшими глазами — везде видит ледяные глыбы.

Энселм ощущал себя новорожденным. Душа его, очищенная болезнью от накипи многолетней озлобленности, зависти, холодности, стала уязвимой и слабой, но когда он проходил мимо зеркал, видел в них изнуренного юношу с удивленной, чуть застенчивой улыбкой, со взглядом меланхоличным и отстраненным. Но увы… Вместе с жизнью вернулась и мужественность, и её проявления отравляли эту новую жизнь. Напряжение плоти немедленно вызывало в памяти образ Эбигейл, и душа начинала корчиться от неизбывной боли. Он не мог не думать о ней, мысли были мучительны, он понимал, что надо забыть о несбыточном, но воспоминания упорно возвращали его на мраморную лестницу, в дом Реннов, в Бат. Там ли она? Думает ли о нём?

Милорд Кейтон не выходил из домашней церкви. Бог сжалился над ним, Бог смиловался над родом, внял его молитвам — сын, единственное оставшееся ему на земле сокровище, победил недуг, восстал из мертвых! Он в ликовании написал письмо сестре. До этого им были отправлены леди Кейтон два письма — в первом сообщалось о приезде Энселма и его болезни, второе — написанное в сердцах и истерике, где перепуганный приговором врача брат обрушил на сестру вал упреков — ведь эта она уговорила его отпустить сына в Мертон, который довёл его до смертельного недуга! Теперь милорд сделал вид, что предыдущего письма он не писал, точнее, просто забыл, что наговорил леди Эмили в состоянии непереносимой муки и запредельной скорби.

При этом Энселм, заметив, что отец пишет сестре, попросил разрешения приписать несколько строк. Смертный опыт странно убил в нём ложный стыд. Он сообщил леди Эмили, что теперь в полной мере понимает глубину совершенной им мерзости, не может сказать, что сумел выкарабкаться из дерьма, но гроба избежал. В заключение поинтересовался здравием всех батских знакомых. Как поживает леди Блэквуд? В Бате ли её племянница? Там ли милорд Комптон? Каковы его новые приобретения? Какие новости? Из всех этих осторожных вопросов его по-настоящему интересовал только один, но он надеялся, что сумел замаскировать его. А впрочем, подумал он, вспомнив злую оплеуху тётки в её словах о борделях и дешёвых духах, чёрта лысого ты её обдуришь, идиот… Энселм ни на что не рассчитывал. Но само упоминание об Эбигейл было ему дорого. Помнит ли она о нём? Вспоминает ли хоть иногда? Не вышла ли она замуж? От этой мысли его покрывала испарина.

Господи… сжалься надо мною…

Глава 27. «Мистер Кейтон — весьма милый молодой человек…»

Месяцы, прошедшие с отъезда Кейтона из Бата, были для мисс Сомервилл тяжелыми, но она сделала для себя некое весьма разумное умозаключение. Если потерявшая мужа и ребенка Летти говорит, что это можно пережить, ей вообще грех жаловаться. Её потеря была ничтожна по сравнению с бедой подруги. Что она потеряла? Образ, мечту, призрак. Если мужчина утрачивает уважение леди — это должно быть навсегда. Эти благие мысли укрепили её дух.

Но отяготили сердце. Она старалась вести размеренную и спокойную жизнь, рассчитывая, что боль со временем сойдёт на нет. Тут, однако, произошли события, которые свели на нет все её усилия образумиться.

Миссис Уэверли вернулась в Бат. Само по себе это обрадовало мисс Сомервилл, она была счастлива увидеть Летти поправившейся и поздоровевшей. В свою очередь, миссис Уэверли была удивлена тем, что её прелестная приятельница столь грустна и сильно похудела. Что тому причиной? Но мисс Сомервилл лишь пожала плечами. Вспомнив, что Летти уезжала на свадьбу подруги, мисс Эбигейл хотела спросить о церемонии, но вспомнила печальные обстоятельства, сопутствующие этому, умолкла.

Однако, Летиция помнила их майскую встречу.

— Ты говорила тогда, что брат соблазнил эту несчастную девушку… мисс Вейзи, да? Тебе сказали, что он сделал это по просьбе какого-то джентльмена…

— Нам так сказали.

— Я сказала об этом брату. Он рассмеялся. Совет поступить именно таким образом дал его приятель Джастин. Когда Клиффорд спросил его, какую бы шутку учинить молодой особе — мистер Камэрон, узнав все обстоятельства, ответил, что лучшей забавой для него будет та, что позабавит его самого, и присоветовал совратить девицу. Брат не опасался родни, он знал, что ни отца, ни матери у мисс Вейзи нет, и решился…

Эбигейл обмерла и несколько минут не могла проговорить ни слова. Наконец опомнилась.

— А мистер Кейтон?

— Брат сказал, что обещал мистеру Кейтону «щелкнуть девицу по носу», ну и пусть теперь мистер Кейтон докажет, что он не выполнил обещанное…

Эбигейл в волнении вскочила.

— Так они… разговор шёл о шутке? Только о шутке?

— Насколько я поняла, да… — Миссис Уэверли внимательно поглядела на взволнованную подругу. — Пойми же, Эбби, Клиффорд не нуждался ни в каких просьбах, он думал об этом сам. Правда, он сказал, что его привлекала другая красотка, но поняв, что она в родстве с какими-то Ричмондами, он побоялся рисковать увозом, а здесь узнал, что кроме опекуна — никого, и решился. Но он всё сам разузнал заранее. Я не думаю, что и совет мистера Камэрона что-то значил для него. Не заблуждайся. Он делает то, что хочет.