Во власти мечты

Теперь ей хотелось протянуть руки ко всему миру, отдать свою любовь и ощутить тепло любви других людей.

Когда в шесть утра медсестра пришла измерять температуру, Энн крепко спала с фигуркой младенца Христа в руке. Медсестра потом рассказывала:

— Она была такой красивой, что мне показалось, это святая передо мной.

Иногда Энн хотелось поговорить с кем-нибудь о своих ощущениях, но ей трудно было описать словами пережитое той ночью. Просто теперь ей открылся истинный смысл слов, которые они с детства слышали от отца:

— Дети, любите друг друга.

Энн посмотрела на их старый дом. Сейчас он казался ей символом всего, что она научилась понимать. Люди, жившие в нем, наполняли его любовью. Так и красоту обычных людей можно увидеть, только заглянув в глубину их души.

Из дома вышла Салли со стаканом молока.

— Это тебе, дорогая.

— Еще один стакан! Да что же это такое! — запротестовала Энн. — Я скоро растолстею, если так пойдет и дальше.

— Но врачи сказали, что тебе и нужно набрать вес. Так что будь хорошей девочкой и делай, что велено.

— Мне сейчас лень спорить, — улыбнулась Энн. — Я вот лежала и думала о том, как хорошо снова оказаться дома!

Лицо Салли вдруг осветилось изнутри.

— И я думала об этом. Мы снова дома, мы все! — И добавила: — Так много произошло с момента нашего отъезда.

— Правда? А я все не могу понять, уезжали ли мы отсюда вообще?

— А помнишь, как Мэриголд предложила поехать в Лондон? Какой чудесной и волнующей нам тогда казалась эта поездка.

— Мы тогда не знали, насколько непростой окажется жизнь в столице и как много придется трудиться.

— Для Мэриголд все закончилось великолепно. Я только что получила телеграмму от Питера. Они, вероятно, приедут в половине седьмого. На машине.

— Значит, им пришлось выехать очень рано.

— Для Питера это несложно, а Мэриголд поспит в дороге.

— Вот она удивится, когда найдет нас в нашем старом доме!

Салли рассмеялась:

— Хотела бы я увидеть ее лицо. Знаешь, я как раз пишу письмо викарию. Хочу поблагодарить его за то, что он позволил нам пожить в нашем доме. Очень любезно с его стороны. — Салли окинула дом взглядом, полным любви. — Милый дом, ты почти совсем не изменился, слава Богу.

— Я вчера вечером подумала, что их мебель такая же безобразная, как наша.

— О, Энн! — полушутя возмутилась Салли. — Я всегда считала, что у нас очень хорошие вещи.

— Не сомневаюсь, ты сентиментальна до глупости, сестричка.

— А разве это сентиментальность — любить свой дом? Когда вчера викарий предложил нам пожить в этом доме, пока они с женой будут в отпуске, я едва удержалась, чтобы не расцеловать его.

— О, Салли, он был бы просто ошарашен!

— Не думаю. Он прекрасно понял мои чувства, хотя я стояла, онемев от изумления, с открытым ртом и круглыми глазами. «Мы с женой слышали о болезни вашей сестры, — сказал он, — и мы подумали, что, возможно, она захочет посидеть в саду. Кроме того, вы знаете все об этом доме и лучше, чем кто-то чужой, справитесь с ним». — Салли рассмеялась снова. — От счастья я даже не смогла сразу ответить, промямлила что-то нечленораздельное.

— Думаю, они поступили очень благородно, — сказала Энн. — Ты поселишь Мэриголд в ее старой комнате?

— Конечно, а Питер может занять гостевую. Папа всегда размещал гостей там.

Энн допила молоко, и Салли взяла у нее стакан.

— Ладно, хватит сплетничать, — сказала она. — Мне еще много готовить сегодня. Элейн вызвалась мне помогать. Ей еще никогда не позволяли что-нибудь делать в кухне.

— Бедная маленькая богатая девочка! — улыбнулась Энн. — Очень скоро она научится готовить, если останется здесь подольше.

— Я считаю, что это тоже часть ее образования. Сейчас она готовит что-то специально для тебя к чаю, так что непременно вырази удивление, когда увидишь сюрприз.

— Я буду в восторге от всего, только бы этого не было слишком много. Ты заставила меня столько съесть за обедом, что мне кажется, я больше никогда не смогу даже взглянуть ни на одно блюдо.

— К чаю проголодаешься. — Салли направилась к дому, но вдруг остановилась и заметила: — Кстати, Энн, не помню, говорила ли я тебе: сегодня во второй половине дня приедет отец Элейн.

— Мистер Данстен? — изумленно воскликнула Энн. — О Господи, а зачем он приезжает?

— Повидаться с Элейн, полагаю. Ты уж развлеки его, если я буду занята.

— Постараюсь. Он, конечно, остановится не у нас?

— О нет. Я присмотрела для него комнату в Сент-Айвсе. Не думаю, что он задержится надолго, но поужинать сегодня с нами, надеюсь, сможет.

— Похоже, соберется целая компания. Скажешь мне, когда он приедет?

— Обязательно. — Салли поспешила в дом.

Энн прикрыла глаза. К солоноватому морскому воздуху примешивался аромат цветов; листья на деревьях тихо шелестели, будто напевая ей колыбельную, и она действительно уснула.

Проснулась Энн с ощущением, что кто-то находится рядом, и увидела Роберта Данстена, который сидел на траве около ее кресла. В первое мгновение Энн с трудом узнала его, настолько он показался ей другим, чем в Лондоне. Сначала она не поняла, что изменилось в нем, а затем припомнила, что всегда видела его только в строгом темном костюме. Сейчас на нем был твидовый пиджак, но без жилета, а цветной галстук смотрелся щегольски. Роберт Данстен глядел куда-то в сад, погруженный в свои мысли, и Энн смогла рассмотреть его. Он был моложе, чем она думала. Его лицо, обычно жесткое и суровое, сейчас казалось нежным, смягченным. Вдруг он обернулся и увидел, что девушка смотрит на него.

— Это ведь не я разбудил тебя, правда? — тихо спросил он.

— Ты давно здесь?

— Не знаю. Твоя сестра сказала, что я найду тебя в саду. Я и нашел, но ты спала.

— Извини.

— За что ты извиняешься? Мне здесь так хорошо. Я с удовольствием ждал, когда ты проснешься.

— Здесь красиво, правда? Салли сказала тебе, что в этом доме мы и жили до отъезда в Лондон?

— Даже не знаю, как вы могли здесь жить?

Он произнес это так просто, что Энн и не подумала обидеться. Она не сомневалась, что Роберт Данстен понимает, в чем ценность настоящего дома.

— Мы очень хотели уехать отсюда, — негромко проговорила Энн, — а теперь так же сильно хотим вернуться.

— Я понимаю, — ответил Роберт. — У меня тоже есть дом, и я бы хотел показать его тебе. Он никогда не был домом в полном смысле этого слова, но однажды, я надеюсь, станет таким.

— Ты купил его?

— Можно рассказать тебе об этом?

— Да, пожалуйста.

— Однажды я ехал на машине. Я был очень несчастлив тогда, и мне хотелось убежать от всех сложностей моей жизни. Я уехал из города, не думая, куда еду. Хотел просто полюбоваться окрестностями. Прошло уже часа полтора, когда я вдруг понял, какая красота вокруг. Я ехал по узкой дорожке, а ветки деревьев, что росли по обочинам, почти смыкались над ней. Дорожка поднималась на холм, там был небольшой лесок, а за поворотом я уперся прямо в железные ворота. Рядом стояла табличка с надписью «продается». Я свернул и проехал в ворота. По дорожке, казалось, уже много лет никто не ездил. И вот в конце ее я увидел дом.

Роберт Данстен глубоко вздохнул. Энн внимательно слушала, чувствуя, что это очень важно, хотя не знала почему.

— Дом был очень старый, — продолжал Роберт, — но построен в настоящем тюдоровском стиле. Там требовался значительный ремонт, но мне вдруг показалось, что когда-нибудь он принесет мне счастье. У меня появилось необыкновенное ощущение, что я знаю каждый поворот узких коридоров, что мне знакома каждая лестница, каждая комната. Я уехал с чувством, что должен обязательно купить этот дом. Он был выставлен на продажу уже в течение нескольких лет, сделка не заняла много времени. Других желающих вложить деньги в реконструкцию и обновление не нашлось. Так «Четыре Башни» стали моими.

— Этот дом так называется? Привлекательное название!

— Он так называется уже не одно столетие, и на протяжении всего времени, думаю, все в этом доме были счастливы, а сейчас он пустует в ожидании.