Оберег волхвов

Дмитрий внимательно вглядывался в лица людей из свиты. Он знал основную примету человека, к помощи которого следует прибегнуть, чтобы удостоиться внимания эгемона. Тарасий Флегонт, как обрисовал его Юсуф, отличался огненнорыжей шевелюрой и бородой, что делало его заметным в толпе.

Он имел младший придворный чин кандидата, но этого было достаточно, чтобы его, как представителя константинопольской знати, принимали при дворах самых видных наместников.

Именно к Тарасию Флегонту следовало пробиться с секретным посланием сирийского купца.

Беспокойно переводя взгляд с одного лица на другое, Дмитрий вдруг даже покачнулся, словно оступившись на ровном месте. Чуть позади эгемона шла молодая красивая женщина — его жена. Несмотря на ее пышные одежды и слой грима, Дмитрий узнал в ней ту, которую пять лет назад видел либо в простом платье, либо вовсе без всяких одежд. «Неужели?.. — подумал он, растерявшись. — Возможно ли такое совпадение? Но это она — Хариклея Цакон, сомнений нет. Что ж, она вполне способна нанять убийц. А я не смогу ее обличить. Ей нетрудно будет доказать, что мы знакомы, и она представит дело так, будто я клевещу на нее из ревности».

Теперь, узнав, как опасен враг, Дмитрий почти не верил в спасение эгемона. И все-таки надо было как-то действовать, что-то предпринимать… Рыжие кудри Тарасия горели на солнце, и не заметить их было невозможно. Дмитрий устремился вперед, к этому спасительному рыжему пятну.

Эгемон, между тем, уже вступил в храм, где началась торжественная служба. За ним последовала свита и простой народ. Нелегко было продраться сквозь толпу, которая давно уже караулила пышную процессию у стен храма. Когда Дмитрий, наконец, подобрался к Тарасию, под сводами церкви зазвучало прекрасное, совершенное по мастерству пение, исполняемое мужскими и женскими голосами. Пели монахи и монахини, стоявшие в левом крыле храма. Дмитрий понимал, что секрет этого чудесного хора — хорошая певческая школа и природой данные голоса, но на мгновение ему показалось, что поют ангелы, а не земные мужчины и женщины из плоти и крови. Такое же чувство нередко охватывало его на службе в Киевской Софии, где был столь же прекрасный хор… Дмитрий посмотрел на лица прихожан, просветленные восторгом веры. Казалось нелепым в такие торжественные минуты думать о суетных мирских делах, и все-таки ничего другого Дмитрию не оставалось. Он решительно тронул Тарасия за плечо. Кандидат недовольно оглянулся на незнакомца, посмевшего тревожить его во время праздничной службы. Дмитрий тут же показал ему письмо с печатью Юсуфа. Тарасий мгновенно узнал эмблему, и в глазах его сверкнул живейший интерес. «Прочти немедленно, — прошептал Клинец, наклонясь к самому уху Тарасия. Речь идет о жизни наместника».

Когда окончилась служба, Тарасий Флегонт уже знал содержание письма. Взгляд, который он бросил на Дмитрия, был исполнен тревоги и недоумения. Склонив голову к собеседнику, Дмитрий тихим голосом пояснил:

— В городе мы потеряли ассасинов из вида. Но я уверен, что они где-то здесь, совсем близко.

— А кто нанял убийц? — спросил Тарасий столь же тихо. — Кому мешает наместник? Юсуф побоялся доверить эту тайну бумаге.

Дмитрий выразительно посмотрел вслед группе наизнатнейших, среди которых сверкала в расшитом золотом наряде Хариклея. Тарасий либо не понял, либо побоялся понять этот взгляд.

— Надо спешить, — встревоженно сказал Дмитрий. — Нападения можно ожидать в любую минуту. Тарасий, ты должен сейчас же предупредить эгемона.

Они прошли вперед, догоняя знатную процессию.

— Погоди, — вдруг сказал кандидат. — Сию минуту он меня все равно не выслушает. Наместник немного хворает, и сейчас лекарь сделает ему кровопускание. А я как раз переговорю с начальником охраны, чтобы позволил мне войти в палатку.

Палатка, о которой шла речь, была приготовлена специально для эгемона, чтобы он по дороге от храма до своего городского дворца мог отдохнуть и выполнить предписанные медиком процедуры. Дмитрий увидел, как наместник и двое его приближенных поворачивают в сторону палатки, а вслед за ними направляются лекарь и цирюльник с бритвой и тазом. Провожая их глазами, Дмитрий насторожился. Что-то знакомое почудилось ему в облике гладковыбритого цирюльника. Да, фидай был с усами и бородой и одет совсем иначе, но все же… «Бог мой, отравленное лезвие!..»

В следующую секунду Дмитрий сорвался с места и с криком «Убийцы!» кинулся к палатке. Услышав его голос, ассасин решил ускорить выполнение своего мрачного дела и уже нацелился бритвой на жертву, — но тут рука Дмитрия отвела в сторону отравленное лезвие. Убийца бросился на неожиданное препятствие и сразу же полоснул Клинца по руке между локтем и запястьем. Дмитрий еще не успел осознать, что все кончено, что он теперь обречен, — а фидай уже лежал на земле, сбитый с ног каким-то непостижимым ударом Рашида. Но в последний момент ассасин, следуя законам своего ордена, успел провести лезвием себе по горлу.

Рашид бросился к Дмитрию и сдавил ему руку повыше раны.

— Скорее перетяни руку ремнем, а я отсосу яд! — крикнул он лекарю.

Из толпы выбрался Тарасий, а вместе с ним — молодая девушка с копной таких же рыжих кудрей, как у него. Наклонившись к раненому, девушка воскликнула:

— Надо срочно дать противоядие!

— Но где его взять? — с тоской спросил Рашид.

— Сейчас я за ним пошлю, оно в доме, где мы остановились.

— Держись, купец, — сказал Тарасий, с тревогой глядя в глаза Дмитрию. — Наместник даст тебе лучшего врача. Да и моя дочь Кассия разбирается в лекарствах.

— Я спасу своего господина! — твердо заявил Рашид.

Дальше Клинец уже ничего не разобрал. Голоса людей стали тихими и отдаленными, лица замелькали в убыстряющемся хороводе, а потом и вовсе покрылись темной пеленой. Последняя мысль в его затухающем сознании прозвучала, как надрывный крик смертельно раненной птицы: «Неужели все кончено и я больше никогда не увижу Анну?..»

Глава шестнадцатая

Загадочное преступление

Анна дотронулась рукой до оберега и ощутила что-то похожее на укол в груди. Некое таинственное чувство подсказывало ей близость несчастья.

Она посмотрела на окружающих. Интересно, а чувствует ли хоть кто-то из них подобную тревогу? Кажется, нет. Рядом с Анной спокойно шли Евпраксия и Феофан; по другой стороне улицы шагали, без конца пересмеиваясь и обнимаясь, Глеб и Берислава; впереди важно шествовали Тимофей и Завида. На слуг, идущих сзади, Анна не посмотрела. И так было ясно, что все, кроме нее, чувствуют себя спокойно, а то и весело.

И вдруг раздался громкий крик Завиды. Она, идя впереди, первая увидела то, что в следующую секунду испугало и других. Между двумя широкими кустарниками в пожухлой осенней траве ярким пятном алел роскошный плащ Глеба. Только надет он был на другого человека, да еще продырявлен ножом и запачкан кровью.

Рядом с убитым неподвижно лежала девушка, сжимавшая в руке окровавленный нож. Анна вскрикнула, узнав Надежду: в первую секунду ей показалось, что гончаровна тоже мертва. Такой же испуганный крик вырвался из груди Феофана. Только Евпраксия, умевшая держать себя в руках, не закричала, а, наклонившись над Надеждой, приподняла ей веки. Девушка была жива, но в обмороке.

Убитого перевернули с живота на спину. Это оказался молодой и по-своему привлекательный мужчина, который никому из присутствующих не был знаком.

— Вот что случилось с вором, укравшим мой плащ! — присвистнул от удивления Глеб.

Надежда вдруг застонала, схватившись за голову. Берислава выступила вперед и, указывая пальцем на убитого незнакомца и Надежду, принялась кричать:

— Все ясно, люди добрые! Мерзавка увидела красный плащ и со спины приняла этого человека за Глеба! Она еще вчера на рынке грозилась отплатить моему мужу за то, что он ее не полюбил! Вот и отплатила, да не тому! А когда поняла свою ошибку, то хлопнулась в обморок от досады. Убийца! Требую для нее княжеского суда!