Опасные удовольствия

– Колин. – Мягкий голос Мэдлин заставил его поторопиться.

– Свяжи ему руки, Мэд, – скомандовал Колин. – Руки за спину, мистер Хант, делайте это медленно.

Мистера Ханта била дрожь.

Мэдлин выудила из свертка веревку и исчезла за широкой спиной мужчины. Колин видел, как работают ее локти, когда она затягивала веревку, и заметил, как поморщился Хант.

«Но если Мэдлин смогла завязать веревки, значит, Хант сможет их развязать», – подумал Колин.

– Сядьте на землю, мистер Хант, – предложил Колин. Мужчина замешкался, и это была его ошибка. Колин ударил его сзади по ногам, и он тяжело рухнул на колени. Колин толкнул его локтем, чтобы он упал на бок, и опустился рядом с ним на колени, чтобы дуло пистолета находилось на уровне глаз мистера Ханта. Теперь ему открывался замечательный вид на дорогу в вечность.

– Свяжи ему лодыжки, Мэдлин.

– Но я… – запнулся Хаит.

– Умрете от голода? Замерзнете? Белки съедят? Кто-нибудь, возможно, найдет вас. Через день или два. Возможно, вам удастся освободиться от веревок самостоятельно. А может быть, кто-то, проходя мимо, обнаружит ваше тело, мистер Хант, связанное и беспомощное. Даже не пытайтесь дернуться. Я убью вас.

Мэдлин связала лодыжки Ханта, несколько раз обмотав их веревкой и туго завязав узлом.

С ощущением нереальности всего происходящего Колин медленно поднялся на ноги. Ему стало не по себе, когда он смотрел на Ханта. Тот был связан теми же веревками, которыми связали его самого по дороге на виселицу.

– Пойдем, Мэд. – Они зашагали прочь, оставив связанного мистера Ханта на обочине дороги.

Колин шагал такими крупными шагами и так быстро, что Мэдлин едва поспевала за ним.

Наконец Колин остановился и присел на камень на обочине дороги. Оглядевшись, он нахмурился, словно был крайне удивлен, что день выдался солнечный. Потом закрыл лицо руками и глубоко вздохнул.

– Я хотел его убить, я его мучил, Мэд, удовольствия ради. Я вымещал на нем зло, которое затаилось во мне, потому что я никого не убивал, а меня обвиняли в убийстве. Я мстил за то, что он прикасался к тебе…

Мэдлин видела, как он все еще дрожит от ярости и стыдится этого.

– Короче говоря, Мэд, все это было не очень красиво.

Скромная оценка, можно было выразиться и посильнее. Он хватался за юмор, который всегда выручал его, но на этот раз у него ничего не получалось. Мэдлин хотела, чтобы он знал, какой он сильный.

Она наклонилась к нему, не зная, хочет ли он прикосновений.

– Ты, возможно, спас мою жизнь, Колин. Опять. И свою жизнь тоже. У тебя есть право спасать собственную жизнь, и этого не надо стыдиться. А этот человек… Он был омерзителен. А ты был прав, поступив с ним подобным образом.

Колин погладил затылок Мэдлин:

– С тобой все в порядке? Он не…

– Не волнуйся, со мной все хорошо. Ну, пощупал он меня немного, переживу. Я бы сама убила его, если бы не ты.

Колин горько усмехнулся и убрал руку.

– Все из-за меня, Мэд. И эта… эта ярость… Ее не было во мне, пока не попал в тюрьму. Теперь мне доставляет удовольствие пытать человека. – Он с отвращением махнул рукой.

– Ой, Колин, ради Бога, не говори так. Мне кажется, ярость живет в каждом из нас. И в тебе тоже. Все мы родились с полным набором самых разных качеств, хороших и плохих. И никто не знает, в какой ситуации проявится все, что живет в нас. Иногда хорошие качества порождают проблемы, а иногда не очень хорошие выручают нас из беды.

– Интересная теория, Мэд, – улыбнулся Колин, но улыбка мгновенно погасла. – Это означает, что я мог бы убить Роланда Тарбелла.

Мэдлин отпрянула, словно он произнес проклятие.

– Ты не смог бы убить Роланда Тарбелла, – заявила она. – Ты вообще никого не смог бы убить, разве что обороняясь. Ты не убивал Роланда Тарбелла.

– Почему, Мэд? – снова улыбнулся Колин. – Думаешь, что я не убил его?

– Нет…

– И давно ты так думаешь?

– Я всегда так думала.

– Ложь.

Мэдлин улыбнулась. Колин тоже улыбнулся.

– Ах, Колин, ты замечательный человек. – Мэдлин хотела, чтобы ее слова прозвучали как шутка, но не могла говорить и одновременно смотреть на него, поэтому отвела глаза и посмотрела вдаль. Она должна была сказать ему это, он должен знать, что она думает именно так.

Она чувствовала, что Колин смотрит на нее. На несколько мгновений повисла тишина. Колин смотрел на нее, а она делала вид, будто не замечает этого.

– По-моему, меня надо поцеловать, – нарушил молчание Колин.

Мэдлин повернулась к нему, наклонилась и поцеловала его прямо в переносицу.

«Боже мой, – изумленно подумала она, на долю секунды задержав губы на его лбу. – Что делать с любовью, которую надо скрывать? Когда из этого ничего не выйдет, когда ты никогда не сможешь сказать об этом вслух? Когда ты чувствуешь себя так, будто можешь взорваться от этой любви?

«Ты превращаешь ее в благодарность, – решила Мэдлин, – и целуешь человека, которого любишь, в лоб».

Потом она поцеловала его в губы, потому что они были рядом, красивые, способные творить чудеса.

Колин обнял ее. Она чувствовала, как он дрожит от напряжения, и крепко держала его до тех пор, пока он не расслабился.

– Спасибо, что снова спас мою жизнь.

– Не за что, миссис Наемница.

Мэдлин улыбнулась.

– У нас всего два дня, Мэд.

Осталось всего два дня, и Колин Эверси не позволит Луизе Портер, женщине, которую он любил всю жизнь, выйти замуж за его брата Маркуса. Колин женится на ней сам и будет счастливо жить на ферме в Пеннироял-Грин.

– Тогда пошли искать Хораса Пила. Мы ведь уже почти пришли, Колин.

Глава 20

Они прошли по дороге всего полмили, когда увидели вывеску «Маттон-Коттедж». Она была вырезана на большом куске дерева и висела на цепях на столбе, увитом яркими цветами. Сам дом был в приличном состоянии и, следуя принципам английской постройки, больше напоминал особняк. Два этажа и остроконечная крыша. Перед домом простиралась широкая лужайка, а сзади виднелась пара зеленых холмов.

Траву, скорее всего, объедали козы, а не состригали садовники, а дикие вьющиеся цветы заполонили двор и забрались на каменное крыльцо. На деревьях щебетали птицы, которым было все равно, где и когда петь.

Это весьма приятное место не очень подходило для того, чтобы спрятать здесь свидетеля одного из самых громких преступлений десятилетия, и в качестве перевалочного пункта для трупов на их пути в Шотландию. Но возможно, все так и было задумано.

Мэдлин и Колин интуитивно достали свои пистолеты.

Мэдлин опешила, когда что-то черное и блестящее со сверкающими глазами и вывалившимся розовым языком понеслось с холма прямо на нее. Она попыталась закричать, но страх сковал горло, когда это что-то оказалось рядом и схватило ее за руку.

Через несколько секунд Мэдлин осознала, что не ощущает боли. Хотя ее рука была зажата в челюстях огромной собаки. Она опустила глаза и увидела, что собака нежно покусывает ее руку и смотрит на нее счастливыми собачьими глазами.

У нее почти не было зубов.

Бешеный стук сердца вызвал у Мэдлин приступ тошноты.

– Спасибо тебе, но больше не надо, – едва слышно произнесла Мэдлин.

Собака словно поняла ее слова, отпустила руку, прихрамывая, отступила назад и завиляла задом, удерживая равновесие на трех ногах.

Мэдлин закрыла лицо руками, не зная, смеяться или плакать, затем присела и спрятала голову в коленях.

Собаке это очень понравилось, потому что Мэдлин теперь оказалась к ней ближе, ее можно было облизать.

Мэдлин пришлось поднять руки, защищаясь от языка собаки, которая старательно пыталась облизать ей лицо.

Когда Колин обнял Мэдлин за плечи, страх покинул ее. С Колином все было совершенно иначе, ярко, интересно. Мэдлин подумала, что начинает привыкать к такой поддержке и успокоению. Она напряглась, но Колин уже убрал руки.

– Привет, Снап, рады видеть тебя, – пробормотал он, потрепав собачьи уши. – Где Хорас? Где-то рядом? С ним все в порядке?