Цветок на ветру

Взглянув на отчаявшегося дядю, Оливия не задумываясь подхватила юбки и бросилась за Льюисом:

– Прошу вас, доктор Синклер! Леди Гленкарти не имела в виду…

Синклер развернулся, и она, глянув в его застывшие глаза, попятилась.

– Я прекрасно знаю, что имела в виду леди Гленкарти, – резко бросил он.

Оливия отшатнулась, как от пощечины.

– Да это просто невозможно, – слабо возразила она. – Одежда слишком мала для тети и леди Гленкарти. Она не налезет, как бы они ни старались.

Синклер нахмурился и оглянулся на полную фигуру леди Летиции и пышные формы леди Гленкарти. Пожалуй, с этим не поспоришь.

Он яростно выругался про себя и с едва сдерживаемым нетерпением процедил:

– Вы совершенно правы, мисс Харленд. Одежда для них мала.

– Если я оторву подол тетушкиной юбки до колен, она сможет сесть в седло.

Синклер кивнул, выпустив поводья, и Уильям Харленд облегченно вздохнул.

– Пойдем, дорогая – сказал он жене. – Нельзя терять время. Пусть Оливия сделает, как он велит. И позволь помочь тебе сесть на лошадь доктора Синклера.

– Оливия, нет! – вскричала тетка, когда Оливия схватилась за подол ее длинной юбки. – Это индийский шелк!

Оливия, невзирая на крики, оторвала длинную полосу. Леди Гленкарти снова вскинула голову.

– Мое платье, – отчеканила она, – останется в прежнем виде.

Синклер пожал плечами. Если она сломает ногу, спускаясь с холма, ей некого будет винить, кроме себя.

– Вы найдете, что в китайском платье легче идти, – обратился он к Оливии. Та кивнула и, поскольку переодеться было негде, побежала к привратницкой.

Пламя от догорающей виллы бросало тусклые красные отблески на окружающие холмы и деревья. Где-то в чаще прятались «боксеры». Оливия вздрогнула, открывая дверь пустой привратницкой. Быстро сбросив яблочно-зеленое платье с длинной юбкой, она натянула странную, но удивительно удобную одежду из грубого синего хлопка. Свободная блуза и широкие штаны позволяли двигаться легко и без помех.

Когда она вернулась, леди Гленкарти уничтожающе прошипела:

– Выглядите просто позорно, Оливия.

– Вовсе нет, – возразил Льюис Синклер. – Китайская одежда вам идет.

Она подняла голову. Их глаза встретились, и ее охватило непонятное ощущение.

– Будет еще лучше, если вы распустите волосы, – продолжал Синклер, оценивающе оглядывая ее. – Если на нас нападут, скорее всего, примут за китаянку.

Не успела Оливия опомниться, как он шагнул к ней и принялся ловко вытаскивать шпильки из волос. Щеки ее загорелись.

– Вот теперь вы настоящая китаянка, – неожиданно мягко заметил Синклер.

Она поспешно отвернулась, странно смущенная, мгновенно вспомнив о существовании его жены. Где она сейчас? Наверное, он ехал, чтобы встретиться с ней?

Оливия вскинула подбородок. В конце концов, это не ее дело. Она не станет думать о Синклере или о его жене-китаянке. Лучше станет вспоминать Филиппа! Высокого, светловолосого, неотразимо обаятельного Филиппа. Правда, черты его лица почему-то расплывались, но это, должно быть, от усталости.

Она расправила плечи. Впереди пятнадцатимильный путь, большая часть которого проходит по бездорожью. Нельзя позволять себе распускаться.

Она снова попыталась подумать о Филиппе, но, шагая вслед за Синклером прочь от виллы, в темноту, вдруг увидела перед собой его глаза и вспышку боли, которую случайно подсмотрела. Боли такой мучительной, такой беспощадной, что она едва не задохнулась. Чем вызвана эта боль? Какую жизнь он вел в провинции, вдали от Пекина?

– Как ты, дорогая? – спросил дядя, когда они осторожно спустились по каменистой дорожке, которую так легко преодолела коляска с лошадьми всего несколько часов назад.

– Хорошо, – пробормотала Оливия, уже успевшая унестись мыслями куда-то далеко.

Глава 2

Раньше Оливия не понимала, что такое настоящая ночная тишина. В окружающем молчании их шаги на узкой тропе казались оглушительно-громкими. Она вздрогнула, когда из-под конских копыт веером полетели камешки. Боже, их сейчас услышат! «Боксеры» наверняка где-то поблизости!

Леди Гленкарти тяжело дышала, но даже не подумала отстать и упрямо держалась рядом, чем заслужила невольное восхищение Оливии, по мере того как позади оставались миля за милей.

Из-за прикрытия облаков медленно выглянула луна. Деревьев стало меньше, и перед ними раскинулась иссушенная солнцем равнина. Льюис Синклер, идущий впереди, остановился, и леди Гленкарти почти рухнула на большой камень.

Сэр Уильям поспешил подойти к Льюису и встревожено оглядел открывшийся пейзаж.

– «Боксеров» не видно? – с тревогой спросил он, стараясь отдышаться и делая вид, что совершенно не обеспокоен предстоящим спуском.

Льюис покачал головой.

– Слава Богу, – пробормотал сэр Уильям, противясь искушению последовать примеру леди Гленкарти. Он и не подозревал, что так слаб! Сердце больно колотилось о ребра, а ноги ныли.

Синклер повернулся и, слегка хмурясь, окинул взглядом взмокшую леди Гленкарти. Он прекрасно понимал, что сэр Уильям может не выдержать предстоящий спуск. Должно быть, и леди Гленкарти испытывает то же самое. Да и неудивительно: тяжеловесная шестидесятилетняя женщина, не привыкшая к физическому труду…

Он взглянул на Оливию. Она одна не выказывала признаков усталости. Густые темные волосы, доходившие почти до талии, разметались по плечам. Туземный костюм подчеркивал стройность фигуры.

Сердце Льюиса куда-то покатилось. На какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит Жемчужная Луна. Жемчужная Луна, могилу для которой он вырыл голыми руками, после того как «боксеры» дотла сожгли деревню, где они жили. Жемчужная Луна с ее добротой, нежностью и счастливым смехом… Жемчужная Луна, которую он любил и навеки потерял.

Руки сами собой сжались в кулаки. На скулах бешено заиграли желваки.

Жемчужная Луна была христианкой, а обращенных в христианство китайцев «боксеры» ненавидели также люто, как европейцев. Когда случилось нападение, сам Льюис находился в дальней деревушке, у постели сломавшего ногу крестьянского мальчика. Его не было рядом, когда она умерла. И, утопая в море нестерпимой боли, Льюис гадал, сумеет ли когда-нибудь простить себя.

– Женщинам нужен отдых, – заметил бэр Уильям.

Льюис провел рукой по глазам. После гибели Жемчужной Луны он во весь опор помчался в Пекин, оставив пятилетнего сына на попечение отца Фавье, апостолического викария Пекина. И потом пять долгих месяцев делал все возможное, чтобы получить помощь для несчастных новообращенных, которым грозила месть «боксеров».

Ничего не вышло. Сэр Клод Макдоналд выразил свои соболезнования по поводу смерти Жемчужной Луны, но не смог дать даже небольшого отряда солдат. Если китайцы-христиане нуждаются в защите, им придется самостоятельно найти дорогу в город.

Синклер побывал в других посольствах – американском, бельгийском, итальянском, но всюду ответ был один. Они не несут ответственности за бесчисленных китайцев, отрекшихся от веры и своих богов ради христианства.

Глаза Льюиса потемнели. Он вспомнил о наглом молодом дипломате во французском посольстве, не постыдившемся сказать, что гибель Жемчужной Луны всего лишь потеря еще одной туземки.

Услышав такое, Льюис механически выбросил вперед кулак, по странной случайности столкнувшийся с челюстью француза. Модно одетый француз как подкошенный рухнул на пол. Льюис вылетел из посольства.

Выведенный из себя всеобщим равнодушием, возмущенный бездеятельностью посланников и их неспособностью понять, сколько невинных китайцев вот-вот расстанется с жизнью, он сам стал объезжать отдаленные миссии и сопровождать как можно больше обращенных в относительную безопасность городских стен. «Боксеры» были в нескольких днях, если не часах пути от Пекина, и он вряд ли мог позволить себе тратить время на охрану Харлендов и леди Гленкарти, когда стольким людям требовалась его помощь!

– Женщинам нужен отдых, – повторил сэр Уильям, которому очень не понравилось угрюмое лицо Льюиса.