Цветок на ветру

Девушка облегченно вздохнула, когда аудиенция подошла к концу, дамы уселись в носилки и слуги понесли их из Запретного города по прямым пыльным улицам, ведущим в квартал иностранных посольств.

В Пекине, как и в других восточных городах, обычаи требовали, чтобы люди каждой профессии жили в отдельных кварталах. Ювелиры – на одной улице, серебряных дел мастера – на другой, седельники – на третьей. Прибывшим в Пекин дипломатам тоже отвели специальное место. Большие дома посольств располагались на просторном участке за высокой чугунной оградой. Всего одиннадцать, если не считать отеля, Русско-китайского банка, отделения компании «Джардин Матесон», непременного клуба и нескольких жилых домов. Все вместе занимало площадь примерно в три четверти квадратной мили.

Когда Оливия впервые прибыла в Пекин, ее поразили эти ограды, словно вставленные друг в друга. Сердцем Пекина был Зимний дворец. Стены Запретного города окружали его и, в свою очередь, были окружены розовыми стенами Императорского города, за воротами которого лежали Татарский город, посольства, кафедральный собор и различные миссии. Стены последнего, массивные и зубчатые, были сорок футов, как в высоту, так и толщиной. За его воротами раскинулся Китайский город, красочный, шумный и многолюдный.

На лавчонках развевались яркие трехцветные флажки, заменявшие вывески. Ремесленники занимались своим делом прямо на улице, ловко склеивая тонкий фарфор. Канатоходцы кружились и вертелись. Повсюду шныряли предсказатели и нищие. Уличные торговцы, нагруженные тяжелыми корзинами со сладостями, пирожными и хозяйственной утварью, свистели, требуя уступить дорогу. Акробаты, жонглеры, рассказчики состязались за внимание публики. Запряженные волами телеги, ослики и верблюды теснились на мостовых. Это был веселый, жизнерадостный и одновременно жестокий и безжалостный мир. И радом с ним существовал иной Китай. Китай воркующих голубей и цветов миндаля, мелодично звенящих колокольчиков и чистых голосов труб и фанфар, возвещающих прибытие важных персон к воротам Тяньаньмэнь.

И все это пленяло Оливию. Она была совершенно очарована спокойными, бесстрастными лицами китайцев и думать боялась о насилии, бушевавшем на севере.

Несмотря на все слышанные истории, Оливия почти не верила в существование «боксеров», пока не увидела вдовствующую императрицу. Неприязнь, пусть и тщательно скрытая, была почти ощутимой, и, глядя в изюминки ее черных глаз-щелочек, Оливия неожиданно поежилась от дурного предчувствия.

Такая женщина, как императрица, готова допустить любое варварство.

Правда, Филипп подсмеивался над Оливией, над беспочвенностью ее страхов, но ей по-прежнему было не по себе, и даже сейчас, среди покоя и безмятежности Западных холмов, тревога легла на сердце свинцовой тяжестью, портя красоту дня.

– Льюис Синклер вернулся в Пекин, – сообщил Уильям, когда деревья расступились, и они оказались у мраморных собакольвов, охранявших въезд на виллу. – Теперь сэр Клод из первых рук узнает о событиях в Чжили и, вне всякого сомнения, будет крайне ему благодарен.

– Мистер Синклер? Тот легкомысленный молодой человек, который женился на китаянке? – уточнила жена.

Уильям кивнул.

– Вряд ли сэр Клод обратит внимание на информацию, полученную из такого источника, – презрительно процедила леди Гленкарти. – У него хватило наглости вообразить, будто приглашения на званые вечера распространяются и на его жену! Не представляете, как дерзко он повел себя, видя, что никто не собирается ему потакать.

– Да, весьма неудачный брак. Достойный всяческого сожаления, – согласился Уильям, когда коляска, качнувшись в последний раз, замерла. – Дело кончилось тем, что ему пришлось покинуть Пекин. Какая для нас потеря! Несмотря на его неприятное, пренебрежительное отношение к окружающим, мне говорили, что он прекрасный доктор и говорит по-китайски, как местный уроженец.

– И, скорее всего, влачит жалкое существование туземца, – брезгливо поморщилась леди Гленкарти.

Выходя из коляски, Оливия мельком взглянула на обручальное кольцо. Какое счастье, что ее брак с Филиппом никогда не станет предметом подобного обсуждения!

Ей вдруг стало жаль неизвестную китаянку, которую никуда не приглашали. Бедняжке приходилось сидеть в четырех стенах!

– Чаю, Лин Пей! – облегченно выдохнула Летиция, обращаясь к китайцу с длинной косой, поспешившему приветствовать хозяев. – О Господи, моя бедная голова! Никогда мне не привыкнуть к летней жаре!

Зонтики были закрыты, кружевные перчатки сняты. Оливия не испытывала ни малейшего желания пить чай в обществе леди Гленкарти. Ноги затекли от долгого сидения в тесном экипаже, и она жаждала немного пройтись.

– Прошу прощения, леди Летиция. Я хотела бы прогуляться перед ужином.

– Разумеется, дорогая. Постарайся не слишком утомляться, – посоветовала Летиция, сама втайне желавшая одного: прилечь и освободиться от чересчур тесного парижского корсета.

Оливия удалилась к себе и протерла виски одеколоном. Сквозь бамбуковые шторы просачивался солнечный свет. За покрытой изящной резьбой кроватью эпохи династии Кан висели вышитые шелковые картины, изображавшие распустившиеся пионы, многоцветных фазанов, гранаты и персики. Бывший храм по-прежнему творил волшебство, околдовывая Оливию.

Девушка с удовольствием огляделась, прежде чем поспешить вниз, мимо мраморных собакольвов, охранявших дверь, и выйти в сад к декоративным прудам с розовыми лотосами.

Запах цветущих деревьев наполнял воздух. Экзотический кустарник окаймлял гравийные дорожки. При солнечном свете вилла сверкала подобно драгоценности: розово-красные крыши, резные карнизы устремились вверх вопреки закону всемирного тяготения. Алая, изумрудная и лазурная эмаль украшала стены. Яркие пятна идеально подчеркивали суровую чистоту рощиц белой сосны, поднимавшихся за домом.

Девушка с тоской посмотрела в сторону деревьев. Завтра она возьмет лошадь и поедет прогуляться. Сегодня уже слишком поздно просить оседлать любимую кобылку.

Оливия подавила вздох сожаления. Верховая езда была ее любимейшим развлечением. К сожалению, счастливые минуты выпадали не часто. Но ничего! После свадьбы она сможет гулять и кататься сколько душе угодно!

Она прошла через большой сад и оказалась в душистых зарослях травы. Почти незаметная тропинка привела ее в давно манившую рощицу. Впрочем, вокруг все равно никого нет. Тетка и леди Гленкарти наверняка отдыхают, так что ее отсутствия, конечно, не заметят.

Оливия шла быстро, наслаждаясь свободой и жадно вдыхая напоенный запахом хвои воздух. Позволила себе отдохнуть, только уйдя довольно далеко от виллы. Тяжело дыша, прислонилась к серебристой коре дерева. Совсем рядом пролетел удод, чьи ярко раскрашенные крылья переливались на солнце. Как тут хорошо!

Только бы правительство не переводило Филиппа из Пекина. Оливия не хотела покидать Китай и стремилась узнать об этой стране как можно больше.

Она улыбнулась, гадая, уж не заразилась ли, по словам леди Гленкарти, «странным увлечением Китаем, которое так часто овладевает европейскими умами».

Но если это и так, все равно! В свои девятнадцать она помолвлена с ослепительно красивым мужчиной и живет в одной из самых экзотических стран мира. Разве это не счастье?

Вокруг царила полная тишина – ни звука, ни движения. Даже облака были словно приколочены к высокой голубой чаше неба.

Оливия закрыла глаза, наслаждаясь теплом солнечного луча, скользившего по лицу, и мечтами о том, какой будет жизнь в качестве мадам Филипп Казанофф.

Дикий вопль внезапно пронзил тишину.

Девушка встрепенулась, широко раскрыв глаза и оглядываясь. Неужели все это ей приснилось? Но тут вопль раздался снова. Отчаянный. Испуганный, сопровождаемый криками, воем и приглушенным лошадиным ржанием.

Оливия испуганно охнула и выбежала из своего убежища под деревьями, вглядываясь в горизонт.

Дорожка вилась, уводя от виллы, и все, что она сумела увидеть, – ряды сосен и рваные облака. И тут у нее тоже вырвался крик: это не туман в холмах. Это дым!