Неограненный алмаз

– По моему мнению, – поднял острый подбородок Энтвистл, и на губах его зазмеилась тонкая улыбка, – мисс Даниелс представляет Собой очень плохой пример для жителей города, особенно для детей. Я определенно считаю мисс Даниелс угрозой моральным устоям города.

Пруденс сидела с каменным лицом. В высказываниях священника не было ничего нового; за прошедший год она уже достаточно хорошо поняла, насколько он ограничен.

Когда преподобный окончил свою речь и повернулся, чтобы покинуть трибуну, из-за стола поднялся Брок.

– Одну минуту, преподобный. У меня есть к вам несколько вопросов.

Недовольство, с которым священник вернулся обратно, вызвало смешки в зале, и судья постучал молоточком, взывая к тишине.

– Это правда, преподобный Энтвистл, что мисс Даниелс каждое воскресенье приводила своих подопечных в церковь, чтобы послушать вашу проповедь?

Преподобный нервно покрутился на месте:

– Да, это так.

– Вы согласны, что этим самым она показывала хороший пример и своим подопечным, и своим работникам?

– Но это женщины с плохой репутацией и греховодницы!

От этих слов Сара вдруг выпрямилась и застыла неподвижно; Пруденс взяла ее за руку.

– Разве Библия не говорит, преподобный: «Пусть первым кинет камень тот, кто сам без греха»? Вы сами без греха, святой отец?

Худенький человечек не сразу нашелся, что ответить. Он принялся нервно вытирать со лба пот.

– Я... у меня церковный сан.

Взявшись за перила, Брок наклонился вперед.

– Это верно. Значит, вы – без греха? Бросив взгляд на присяжных, Брок заметил, что этот вопрос заинтересовал всех; даже дама во втором ряду окончательно проснулась. Священник никак не мог ответить, и это замешательство вызвало со стороны присяжных неприязнь, которая росла с каждой секундой его молчания. Признание вины может быть выражено не только вслух, но и молча, заключил Брок.

– Я снимаю свой вопрос. Можете идти, преподобный.

В зале поднялся шум, и судья вновь призвал присутствующих к порядку. Затем он объявил, что на сегодня разбирательство закончено. Пруденс облегченно вздохнула. В эту минуту она хотела только одного – скорее оказаться дома, подальше от недружелюбных косых взглядов. Однако завтра все повторится, и она мысленно помолилась Богу, чтобы он дал ей силы пережить это испытание.

Собравшись вечером за столом, все молчали. Каждый был погружен в свои мысли. Наконец Моуди решился нарушить тишину:

– Думаю, Брок, сегодняшний день был удачным Ты хорошо справился с его преподобием.

– Я тоже так считаю, – добавила Сара. – Я смотрела на женщин-присяжных – поведение священника им не понравилось.

Брок заметил, как помрачнела Пруденс. Напоминание об унижениях этого дня вконец испортило ей настроение.

Брок, пригубив бордо, обратился к ней:

– Как ты себя чувствуешь, Рыжая? Ты была очень тихой весь вечер.

Она чуть улыбнулась:

– Со мной все в порядке. Я только немного устала. Никогда не подозревала, что судебное разбирательство отнимает столько сил. Все эти люди, взгляды, замечания... А репортеры... – Она покачала головой. – Я никогда не знала...

– Коровья лепешка – это рай для навозных мух, – высказался Шорти, отрезая кусок жареного мяса. – Суд то же самое. Людям просто нужна пища для сплетен. Вам не следует обращать на них внимания, мисс Пру, ни в коем случае.

– Мне тоже хотелось присутствовать сегодня в суде, – объявила Мэри. – Очень жаль, что мы с Уиллом не были на сегодняшнем заседании. – По виду Уилла, увлеченно накладывающего мясо в тарелку, не было заметно, что он о чем-то сожалеет.

– Ты еще побываешь в суде, Мэри, – произнес Брок. – Все женщины с ранчо дадут показания.

От этих слов Пруденс поперхнулась и закашлялась, и Слим легонько похлопал ее по спине.

– Ты сошел с ума! Ты хочешь, чтобы там выступили все женщины? – вспылила Пруденс.

– О, это так интересно! – хлопнула в ладоши Элиза и получила в ответ суровый взгляд Пруденс.

– Я этого не позволю! Кроме Мэри, все женщины беременны! Выступление в суде может отразиться на их здоровье. И слышать об этом не хочу!

– Боюсь, что этого не избежать. Как твой адвокат, я утверждаю, что так будет лучше.

– Но их там закидают камнями!

Он заметил страх в ее глазах и уступил:

– Если они сами этого не захотят, я, конечно, не буду настаивать.

Пруденс выдохнула с облегчением, но радоваться ей пришлось недолго. Сара тут же заявила:

– Конечно, я дам показания. Это – мой дом. И я не собираюсь сдавать его без боя.

– Я тоже так думаю, – немедленно добавила Элиза, и Шорти гордо приосанился.

– Тогда считайте, что и я в этом участвую, – присоединилась к единому фронту Мэри. – Я не чувствую никакой любви к этому городку и ненавижу жалкого Энтвистла. Я хочу сказать все, что думаю, этой старой облезлой вороне прямо в глаза.

Не высказалась только Лорел, да и то потому, что была немой. Во время разговора она нервно складывала на коленях и опять разворачивала салфетку, а когда подняла глаза, то увидела, что все взгляды устремлены на нее. Догадавшись, что от нее ожидают ответа, Лорел вдруг выскочила из-за стола и выбежала из комнаты.

– Вот, смотри, что ты наделал, – обвинила Брока Пруденс.

Но едва закончился ужин и Пруденс собралась заняться своими обычными делами, Лорел внезапно появилась в комнате снова. В ее глазах горели огоньки. Она протянула Броку лист бумаги.

Он глянул на лист, и его лицо расплылось в улыбке – на листке было написано «Я тоже хочу помочь».

После этого все взгляды обратились к Пруденс, которая с мрачным видом откинулась на спинку стула.

– Ладно, – наконец согласилась она. – Мы все поедем в суд.

Когда следующим утром фургон с ранчо подъезжал к зданию суда, Пруденс не смогла сдержать возгласа изумления. Перед строением из красного кирпича с транспарантами в руках стояли Арабелла Поттс и несколько ее подруг.

Среди них была и владелица швейной мастерской Берта Уилкис, Каролина Таунсенд и Маргарет Лауэри. Особенно Пруденс удивило присутствие последних двух дам, поскольку их подписи стояли под петицией священника. Брок хмыкнул:

– Никогда бы не поверил в это, если бы не увидел собственными глазами. – Он остановил лошадей прямо перед демонстрантами. – Доброе утро, леди. Как вы себя чувствуете в такой прекрасный день?

На лице Каролины было написано явное недружелюбие, но одного взгляда в сторону Арабеллы было достаточно, чтобы она продолжила маршировать по кругу с высоко поднятым транспарантом.

– Доброе утро, мисс Даниелс, – приветливо произнесла Арабелла. – Мы здесь для того, чтобы выразить вам нашу поддержку. Верно, леди? – Все дамы поспешили закивать головами.

– Спасибо. Нам это сейчас крайне необходимо.

– Бог мой, тише, – вдруг произнесла Арабелла, глядя Пруденс через плечо. – Сюда идет Джекоб Морган.

Пруденс обернулась и, увидев Джекоба, одарила его ледяным взглядом.

Умело скрывая свою злость под маской любезности, Джекоб приподнял шляпу, приветствуя участниц пикета.

– Что это значит, Арабелла? Если ты стараешься меня унизить, тебе это удалось. А теперь прекрати вести себя как ребенок и отзови своих демонстрантов. Что это за балаган?

– Если это балаган, то он мне очень нравится. Я не получала такого удовольствия уже много лет. Наверное, я стану лидером движения суфражисток. – Она повысила голос, чтобы ее слышали остальные пикетчицы. – Мужчины правили слишком долго. Пора их согнать с насеста. Верно, дамы?

– Да, – последовал дружный ответ. Разъяренный Морган в бессильной ярости сунул кулаки в карманы.

– Ну, ладно, – зло выдохнул он и стремительно пошагал по Мэйн-стрит к гостинице.

Когда пятнадцатью минутами позже Джекоб вернулся в сопровождении Уильяма Таунсенда и Сета Лауэри, маленькая группка Арабеллы увеличилась до пяти человек. Мюриел Фокс, чей муж был владельцем мясной лавки, и жена Томаса Рида Аманда тоже несли плакаты.