Проклятая война

Я вышла. Колокольня загудела. Бом, бом, бом… Колокол звонил грустно. Откуда ему взяться веселью-то. Я встала послушать. Перезвон бил в самую грудь, глуша, взявшую в плен, боль. Закрыв глаза вслушивалась в этот перезвон: "Дин-дон, дин — дон…" Этот почти забытый колокольный звон воскресил Кяхту. Меня у храма, просящую всех святых о встрече с Костей… Напомнил маму напутствующую меня: "…сумей отпустить…" Я поклонилась золотому кресту и задрав к небу голову, прошептала: "Пресвятая Богородица, укрепи меня! Дай силы отпустить…" Солнце брызнуло на меня безутешными мелкими слезами. Что-то в том месте, где сердце вырванное им и оплаканное моими слезами, вдруг колыхнулось и быстро, быстро забилось: тук-тук, тук- тук… Неужели я услышана?!… Благодарная поклонилась. А колокол бил в уши оглушая: "Одна, одна, одна…" Я уходила. Уходила всё дальше и дальше, а звон догонял… По другому нельзя- страдать за другого, а не за себя, это и значит любить. Другой любви я не понимала.

Сроки начала на Воронежском фронте операции несколько раз переносили и, наконец, она началась. Как он и предполагал атаки не приносили результатов и Ставка вмешавшись прекратила наступление. В начале сентября обстановка резко обострилась на Волге. Противник форсировал Дон. Шли ожесточённые бои на окраинах Сталинграда. А он сидел в своей глухой обороне и страдал. Так как оказался в стороне от главного направления. Было тоскливо. Он готов был удрать туда, лишь бы сражаться на сталинградской земле. Худенькая девушка официантка, накрыла столик, он поблагодарил. С трудом отвёл глаза. Показалось: похожа на Юлию. Воспоминания о ней туманят голову. Так с ума можно спрыгнуть. Пришёл, достал чистый лист, написал: "Люлюсик, золотко, прости, если сможешь. Весь вконец измученный, я не могу больше без тебя, твоего прощения, хотя бы словечка. Уверяю: всё это не стоит твоих переживаний и слёз. Ты просто, солнце моё, из мухи вырастила слона. Юлия, пожалей, ответь. Много раз писал тебе, передавал весточки через Адусю. Но ты молчишь. Юлия, хорошая моя, добрая, сжалься надо мной, ведь я так люблю тебя! Ненавижу себя и ту свою глупость. Я безумно жду от тебя весточки и надеюсь на нашу встречу. Только твой Костик". Надеялся… Да-да, надеялся получить с ответом прощение, но жена молчала. Не мог предположить, что она не читает его писем.

Позвонил Сталин, разговор свёлся к Сталинграду и к тому, что надо бы помочь усилить то направление. Подумал, посчитал, решил, что сможет удержать оборону. Отправил в срочном порядке танковые корпуса сначала Катукова, а затем и Ротмистрова. Как-то по дороге увидел полуразрушенную церковь. Осталось полторы стены. У лика Спасителя вдоволь наплакавшись корчились свечи. Остановил машину. Постоял. "Господи, Люлю, ведь мы оба видим в нашей любви дар Божий".

Прошла ещё неделя и Сталин позвонил опять, поговорив о защите Сталинграда, велел прибыть в Москву. В совершенном не ведении вызова, захватив с собой на всякий случай материал о состоянии войск, на машине отправился в столицу. Всю дорогу пытался впасть в сонную отключку. Ни черта! Голова работала, как часы. Битва за Сталинград, Юлия… Повезло под самой столицей, на минуту задремал и попал в чудесный сон. Срубленная баня, Люлю в клубах пара, берёзовый веничек легонько охаживающий её нежное тело. Дурман мятного настоя разворачивает грудь. Он проводит ладонью по жемчугом отливающему телу, тянется к сладким губкам её… и будь неладное просыпается. Естественно, найдя виноватого ворчит:

— Сергей, ты потише скакать не мог, такой сон спугнул…

— Ничего. Вместо будильника. Как раз вовремя. Москва. Куда?

— В Ставку. "Ох Юлия, теперь-то ты от меня не утечёшь и мы встретимся. Сегодня я всё сделаю по-умному".

В Ставке Рутковского принял Жуков. Он в общих чертах ознакомил с обстановкой сложившейся в районе Сталинграда. А потом с задачей, которую на него возлагали. Стало понятно зачем он тут. Предполагалось сосредоточить сильную группировку наших войск на фланге противника, прорвавшегося в междуречье Волги и Дона, с тем, чтобы нанести контрудар примерно из района города Серафимович в Южном и юго-восточном направлении. Смелая идея! Ему поручалось возглавить эту группу. Он сразу же предпринял кое — какие шаги. Уточнил насчёт войск и согласовал вопрос о кадрах. Опять забрал начальником штаба Малинина. Закруглившись на первый день с делами, поехал домой. На сей раз не подъехал к подъезду, а встал за углом. Шёл вдоль дома, чтоб не высмотрела в окно. Волнение и тревогу ощутил, когда поднимался по лестнице дома. В предвкушении смеси радости и тревоги от встречи с семьёй дрожало сердце и ухало в висках. Так уж он устроен, что при каждой встречи после долгой разлуки у него перехватывало дыхание. Открывал дверь осторожно. Прислушался, тихо. Внёс коробку с гостинцами. Запер дверь, чтоб не выскочила, если вздумает опять удрать. Провёл операцию по всем правилам, но все манёвры оказались напрасны, квартира была пуста. Он напугался, думая, что Люлю съехала и увезла Аду. Но, присмотревшись понял, что нет, вещи все были на месте. Разделся, помылся и занялся ужином. Суетился стараясь не пропустить поворота ключа в двери. Когда уловил лязг замка, кинул всё и помчал к двери. Кто: Адуся, Юлия? Юлия! Постояв минуту столбом, она попыталась убежать. — Куда? Стой! "Ничего себе халва! Ну уж нет! Этот номер больше не пройдёт. Какой я к чёрту буду командующим фронтом, если планы собственной жены не разгадаю". Как в пропасть со скалы, босой, он бросился к ней, преградил путь к отступлению, и, удерживая, втянул в комнату. Конечно, увидел: обручального кольца на её пальце не было. "Дело дрянь!" Отдышавшись, ногой толкнул дверь и заключив жену в свои объятия, не давая опомниться, принялся целовать, то есть с порога приступил прямо к делу. Отпустив её дрожащие губы, заговорил быстро, быстро:

— Прости, прости, любовь моя. Прости, ради Бога… — Вырываясь из цепких рук мужа, она отворачивала от него и его поцелуев лицо. А он задыхаясь говорил:- Во всём война виновата, война…

Юлия разжала губы. Крика не вышло, скорее стон:

— Гитлер значит виноват… На войну хочешь свалить свой грех?! Виноватых нашёл… Вы становитесь настоящими, когда стоите перед выбором… и выбираете себя.

Он еле сдерживал своё нетерпение. С одной стороны он сердился на жену за то, что она всё узнала и сейчас торопила его. Зачем разрушать всё, когда для этого нет причины? С другой, как вытекающее из первого- его терзал страх потерять её. Оттого и мямлил:

— Я не могу найти слов… Этому мешает страх, неуверенность…

Юлия пыталась посмотреть в его глаза. Голос от волнения сел до шёпота, но она всё-таки сказала, что хотела:

— Я предпочитаю, чтобы ты всё-таки нашёл эти слова. Я не хочу, чтобы наши отношения увязли в грязи, а семья превратилась в помойку.

Старалась быть гордой. Очень недоступной.

По его спине пробежали мурашки. Он больше не оправдывался. Просил… Умолял…

— Ну что? Ну, что я должен сделать, чтобы ты, Юленька, простила меня дурака? — Она закрыла глаза. Он поймал её не готовой, сомневающейся. Все её попытки вывернуться или отбиться потерпели крах. Только свои заготовленные на эту встречу фразы, он тоже растерял и выкручивался на ходу. — Ну, я — мерзавец! Подлец! Сволочь… Ну, убей меня скотину, только не гони. Я объясню… Я расскажу всё тебе… Уверяю, нет там ничего такого… — Она мотала головой и закрывалась руками. Он в бессилии, скрипя зубами, продолжал:- Бедная моя, исхудала, побледнела… Зачем же из-за пустяка душу себе рвать, сердце? Глупость какая-то, ей Богу. Мы не просто любим с тобой, но и созданы друг для друга, а это вершина взаимоотношений мужчины и женщины. Это не теряют… — Юлия не желала понимать, он нажал на последнее:- Люлюсик, милая моя, что ты там себе такое напридумывала. Мне без тебя жизни нет. Полной грудью только вздохнул, когда вас нашёл. Воевать спокойно стал, зная, что вы устроены и на месте… Приезжаю часто. Опять же ты там всегда со мной, я живу этим… Вот ехал и баню нашу первую вспоминал… Помнишь в Забайкалье?