Замок грез (Замок мечты)

— Это же просто нелепо, — заявила Касси. Она сидела в росистой траве, опершись на руки за спиной. — Я не видела его три года и перенесла это. Теперь он со мной; ну не здесь, уехал, но всего-то на четыре дня, а я не нахожу себе места, как полная дура. — Она блеснула глазами, обращаясь к безмолвствующему собеседнику. — Насколько же надо наплевательски относиться к себе, чтобы так изводиться. Разве могла я предположить, что любовь так подействует на меня? Я гораздо спокойнее относилась ко всему, когда ты был единственным мужчиной в моей жизни, мой дорогой Перси.

Услышав свое имя, Перси счел, что от него ждут ответа. Он утвердительно визгнул и лизнул руку хозяйки.

Касси встала и отряхнула подол розового утреннего платья.

— Мне приятно слышать, что ты не перечишь мне, мой добрый друг. — Она обхватила его шею руками. — И я очень благодарна тебе за то, как ты умеешь слушать. А сейчас мне пора идти.

Она огляделась, внезапно охваченная тревожным чувством, будто кто-то наблюдает за ней. Но никого и ничего не было видно вокруг. Она нахмурилась, легкий холодок пробежал у нее между лопаток. Наверное, почудилось. Хрустнула ветка под чьей-то ногой, и она подпрыгнула, поворачиваясь в сторону звука. Но тут же напряжение схлынуло, она широко улыбнулась, заметив в отдалении маленькую коричневую точку, стремительно приближающуюся к ним.

— Кстати, мне кажется, я вижу твоего папашу, он ищет тебя, — сообщила она Перси. — Так что тебе не придется скучать без меня!

Перси повернулся в ту же сторону и, узнав родителя, сорвался с места со счастливым лаем. Касси порадовалась за своего любимца, наблюдая, как весело скачут собаки по лужайке. Перси нашел свое место в новых обстоятельствах. Теперь был ее черед.

Полчаса спустя она, подтянутая, в элегантном костюме для верховой езды, уже подходила к конюшне.

— Привет, Добсон, — поздоровалась она с озадаченным конюхом. С тех пор, как Чарлз уехал, герцогиня не показывалась в конюшне.

— Э-э… доброе утро, ваша светлость, — ответил он с низким поклоном. — Я могу вам чем нибудь услужить?

Касси кивнула:

— Да, Добсон, можете. Я хочу, чтобы вы оседлали для меня Красотку.

Добсон смешался:

— Но, ваша светлость… — начал он. Касси отмахнулась от его возражений:

— Я знаю, что вы собираетесь сказать, Добсон. Что Чарлза нет, что я не должна выезжать без него. Уверяю вас, я прекрасно управлюсь с Красоткой. Прошу вас, делайте, что вам велят.

Добсон все еще нерешительно покачивал головой.

— Нет, что вы, ваша светлость… я хотел сказать только, что Красотка слегка прихрамывает. — Увидев, что хозяйка огорчилась, он поспешно добавил: — Конечно, ничего серьезного, она просто запнулась. Не пройдет и пары дней, как она будет в полном порядке.

Касси облегченно вздохнула.

— Понятно. — Минуту она постояла в задумчивости, затем, озаренная новой идеей, вздернула подбородок и произнесла с вызовом: — Тогда оседлайте мне Урагана.

Добсон застыл с разинутым ртом.

— Урагана? — не поверил он своим ушам.

— Да, Добсон, Урагана.

— Извините меня, ваша светлость, может быть, я много себе позволяю, но я должен сказать вам, что езда на Красотке и езда на Урагане — это совершенно разные вещи.

— Я знаю об этом, Добсон. — Голос Касси был ровным, а тон решительным. — А теперь, пожалуйста, выведите его.

— Но я не думал, что сегодня он может понадобиться, я не готовил его к выезду. — Он не оставлял попыток помешать опасной прогулке.

— Что ж, я подожду.

Конюх понял, что решение герцогини изменить не удастся и, пожав плечами, удалился в конюшню.

Касси была довольна собой. Наконец-то она самостоятельно приняла решение. И оно было совершенно верным. В конце концов, чем одна лошадь отличается от другой? Чарлз отличный учитель, а она хорошая ученица. Будь Чарлз здесь, она уверена, он одобрил бы ее решимость и сообразительность.

Но прошло еще полчаса, и ее уверенность начала таять.

Всякий раз, как она видела Брэдена верхом на Урагане, жеребец казался таким чутким, таким… управляемым. Но тут его будто подменили. Добсон поддержал стремя, Касси оказалась в седле и тут же поняла, что у нее будут серьезные проблемы. Горячему жеребцу не нравилось абсолютно все: как она держит повод, ее неуверенные команды, неуклюжая посадка. Но отступать было поздно, показав себя перед Добсоном столь властной и неустрашимой, Касси было неудобно покидать неуютное седло.

А надо было бы перебороть себя. Нервозность Урагана усиливалась, он вышел из повиновения. И чем больше раздражалась лошадь, тем больше терялась Касси. Она знала, что ни в коем случае не должна показывать растерянность и испуг, но и воспоминания об уроках Чарлза, и последние остатки мужества покинули ее в тот момент, когда она робко пришпорила Урагана, побуждая его перейти на медленную рысь, а он вместо этого с ходу вошел в широкий галоп.

Словно наслаждаясь непослушанием, — Ураган скакал быстрее и быстрее, едва касаясь копытами земли, а Касси, опасаясь за свою жизнь, прижималась к его шее и цеплялась за гриву. Какже его остановить? В панике, она пыталась вспомнить советы Чарлза. Но никаких идей так и не пришло ей в голову. Бессознательно, не задумываясь, она откинулась назад и как могла резко натянула поводья.

Это была роковая ошибка.

Ураган неодобрительно заржал, замотал головой, пытаясь освободиться от рвущих губы поводьев, и резко встал на дыбы. Касси кубарем полетела на землю, а он, проявив такую бесцеремонность, не оглядываясь, задал стрекача.

Несколько минут Касси лежала недвижно, приходя в себя. Кружилась голова, земля под ней, жесткая и холодная, покачивалась. Через некоторое время Касси ощутила траву под руками и порадовалась, что там, куда она упала, не было крупных камней. Осторожно повернувшись, она села, подвигала руками, ногами, шеей, проверяя, все ли цело. Но, кроме шишки на затылке и нескольких болезненных ушибов, которые наверняка отольются в шикарные синяки, все было в порядке.

Чего, к сожалению, нельзя было сказать о ее наряде. Изящная амазонка разорвалась и клочьями висела на плече, обнажив кожу, заляпанную грязью и травяной зеленью, в волосах запутались травинки, и она могла поспорить, что по ее лицу никто бы не признал ее за герцогиню Шербургскую. Она представила себе торжественный раут: ее представляют собравшимся, но никто не хочет верить, что именно эта оборванка и есть ее светлость. С кислой улыбкой она поковыляла к дому. Гордость ее была уязвлена.