Искушение Марии дАвалос

Карие глаза Мадделены осуждающе смотрели на нее.

— Оставили в покое! Как долго? Пока жизнь тех, кто тебя окружает, не станет несчастной? Ты должна подумать о других, Мария.

С Марии было довольно. Она взмахнула в воздухе салфеткой, будто отмахиваясь от всего мира.

— Что вы себе позволяете? — закричала она истерически. — Приходите сюда и…

Мадделена залепила ей звонкую пощечину.

— Довольно! Хватит ныть! А ты что себе позволяешь? Да как ты смеешь? Как ты смеешь позволять ребенку Федериго шляться одной по улицам! Ее же могут изнасиловать, дуреха.

Мария застыла в недоумении, она была потрясена пощечиной, а еще больше — словами Мадделены.

— Бы преувеличиваете! — закричала она.

Отупение и безответственность Марии, не понимавшей, какой опасности ежедневно подвергалась Беатриче, так поразили Мадделену, что она схватила с подноса кувшин и выплеснула из него воду в лицо Марии.

В комнату ворвалась Сильвия.

— Выйди! — загремела Мадделена.

Сильвия исчезла. Никогда еще она с такой поспешностью не выполняла приказы.

Мадделена швырнула Марии еще одну салфетку.

— На, вытри лицо. А теперь возьми себя в руки и ответь ка мои вопросы, мне нужна правда. Ты потеряла рассудок?

— Нет, — мрачно ответила Мария, возмущенная тем, как обращается с ней Мадделена.

— Хорошо. Ты рассердилась. Значит, в тебе еще есть жизнь. Ты любишь Беатриче?

— Конечно.

— Я не вижу никаких «конечно». Если ты ее любишь, как ты могла позволить, чтобы она выходила из дворца одна? Ты знаешь, что бедная девочка носит с собой нож, чтобы защитить себя?

— Нет, — выдохнула потрясенная Мария. — Я даже не знала, что она выходит на улицу одна. Как же она могла это сделать? Как она могла пройти мимо привратника?

— Как ты думаешь, каковы шансы привратника против умной Беатриче? Каждый день она морочит ему голову новой сказкой. Она считает все это игрой. А ты ничего не знала. Ведь ты — ее мать. Я могла бы снова залепить тебе пощечину, Мария.

— Не делайте этого, Мадделена. Я этого не потерплю.

— А что ты сделаешь? Захныкаешь? Ты же стала теперь плаксой.

— Я дам вам сдачи, Мадделена.

— Хорошо. А теперь давай обойдемся без пощечин и начнем строить планы. Ты проведешь следующие две недели, восстанавливая силы. Ты будешь нормально есть и каждый день совершать прогулки с Лаурой и кучером.

Мария вдруг вспомнила про эликсир.

— Монахи Монтеверджине подарили мне настой из трав. Они велели принимать его каждый день. Я… я забыла про него.

— Хорошо. Принимай его одну неделю и посмотри, оказывает ли он благотворное действие. Если нет, выброси его.

— Вы думаете, он может оказаться бесполезным? — всполошилась Мария. — Карло велел Сильвии следить, чтобы кормилица принимала его каждый день для того, чтобы он попадал в молоко. Так нам посоветовали делать монахи.

— Мне сказали, что с Эммануэле все хорошо. Разве не так?

— Да, он очень крепкий, слава Богоматери.

— В таком случае этот настой, вероятно, будет полезен и тебе. Принимай его и посмотри. А пока ты восстанавливаешь свои силы, я позабочусь о Беатриче. Она должна жить у меня.

— Нет, Мадделена. Это невозможно. Карло никогда не позволит.

— Карло! Какое отношение он имеет к Беатриче? Она его не интересует. Я думаю, для него будет облегчением, если она переедет ко мне.

— Напротив. Для него вопрос чести, чтобы она оставалась под его крышей. Он — ее защитник.

— Вздор. Эти мужчины со своей смехотворной честью. В жилах Беатриче течет моя кровь. Какое мне дело до чести Карло?

— Он не позволит это, Мадделена. Поверьте мне, я знаю, что он думает о таких делах. Хотя он поглощен вещами, которые его интересуют, он очень серьезно относится к своим обязанностям принца.

— В самом деле? — насмешливо произнесла Мадделена.

— Не думайте, что сможете его одолеть, Мадделена. У него влиятельные друзья. Сегодня более влиятельные, чем друзья Карафа, — простите, что говорю об этом. Он найдет способ заставить вас пожалеть об этом — способ, который навредит Беатриче. Мы должны найти другое решение. Я должна уделять ей больше внимания и…

— Нет, Мария. Вред уже причинен. Она не хочет здесь оставаться. Она просит позволить ей жить у меня. Дай мне подумать об этом. Приходи ко мне через две недели, когда снова станешь собой, и я найду решение.

Спустя три месяца, весной 1588 года, двенадцатилетняя Беатриче Карафа вышла замуж за своего шестнадцатилетнего кузена Марка Антонио Карафа. Мария неохотно согласилась — только потому, что это был единственный путь, приемлемый для ее мужа и в то же время по душе дочери, Честь Карло оставалась незапятнанной, а Беатриче была в восторге. Ее будущее как члена известной фамилии, к которой она принадлежала по праву рождения и к которой ее тянуло, было обеспечено. К тому же она была теперь женой своего любимого кузена Марка Антонио, который научил ее пользоваться стилетом, и теперь она была дважды Карафа. Никогда больше ей не нужно будет ездить в замок Джезуальдо. Никогда больше не нужно будет выносить уколы принца Карло и влачить унылое и одинокое существование. Они с Марком Антонио построят корабль и поплывут в Венецию, в Константинополь, в Новый Свет. Беатриче сияла. Наблюдая за ней, Мария поняла, что серьезность ее дочери объяснялась не рано развившимся умом, а тем, что она была несчастна. Никогда прежде Беатриче не чувствовала себя защищенной и счастливой. А теперь — да. Со своей стороны Марк Антонио радовался роли мужа и главного защитника своей забавной и авантюрной маленькой кузины. Эта пара напомнила Марии ее с Федериго. Как только Беатриче и Марк Антонио обвенчались, настороженность Марии улетучилась, и она признала мудрость Мадделены.

Поразмыслив, она также поняла, что Беатриче была архитектором собственного счастья. Она осуществила свое желание жить с теми, с кем была связана узами родства. Мария слушала с улыбкой ее планы покорять моря и снова вспоминала о Констанце д’Авалос. То, чего желала Беатриче сейчас, было детской мечтой, но когда она станет зрелой, и ее стремления соответственно изменятся, быть может, она отвергнет ограничения, накладываемые на слабый пол, и создаст свой собственный мир, по своему вкусу, в котором будет блистать.

Отказавшись от надежд на собственное счастье, Мария начала жить жизнью Беатриче, часто навещая дочь и черпая у нее энергию. Мария медленно оправлялась после рождения Эммануэле, но радость за Беатриче скрашивала ее дни. Если бы только она знала, что это будет бурный год в ее жизни, в который она рухнет в глубины отчаяния, а потом возродится к новой жизни, — она, наверное, снова улеглась бы в постель.

Марии не давали покоя упомянутые Мадделеной слухи о Карло. Она умоляла ту хотя бы намекнуть на характер этих слухов, но тщетно. Она попыталась не думать об этом, но ей не удавалось выкинуть из головы мысль, что Карло связан с чем-то настолько ужасным, что об этом невозможно сказать. Она подумывала о том, чтобы затронуть эту тему в беседе с Карло, но это невозможно было сделать тактично. Если Карло хотел скрыть какую-то сторону своей жизни, то он, конечно, не откроется ей. Ее любопытство вызовет у него презрение, так как он считал сплетни и тех, кто к ним прислушивается, достойными только презрения. В последнее время Карло стал относиться к Марии с уважением, и она даже предположила, что, возможно, он ее любит. Ей не хотелось портить эти новые отношения между ними. Хотя она едва замечала тех, кто окружал ее во время болезни, она чувствовала, что Карло боится ее потерять.

Оставалось лишь одно. Поскольку слухи исходили от слуг, нужно, чтобы о них разузнал слуга. Марии на ум сразу пришла Сильвия. Однако, несмотря на покровительственное отношение той к Марии, Сильвия была так воспитана, что в первую очередь была предана мужчине в доме. Правда, это скорее имело отношение ко второму мужу Марии, нежели к нынешнему супругу, но теперь, когда Сильвия обожала Эммануэле, вероятно, наметился перевес в пользу Карло. В последние месяцы служанке, вероятно, казалось, что Карло любит Эммануэле сильнее, чем Мария, так как он уделял ребенку гораздо больше внимания. Как бы ни была Сильвия предана Марии, ей нельзя было всецело доверять, а подобная миссия требовала абсолютного доверия.