Пленник мечты

— Мне будет вполне удобно, хотя никто не может позаботиться о моих нуждах так, как Салек.

— А он будет в Чарене, когда мы приедем?

— Да. Он будет там, — негромко ответил Гавин, моля Бога, чтобы он оказался прав.

Прошло еще несколько минут, потом он с улыбкой повернулся и оставил ее, а Риа стояла и смотрела на закрывшийся выход из палатки со смешанными чувствами. Она сильно тосковала по дому и беспокоилась, что ее родители волновались из-за нее. И в то же время она не хотела, чтобы кончалось это время, проведенное с Гавином, а оно определенно должно кончиться, когда она вернется в Галлхиел. Как и леди Ардит, ее отец вряд ли будет считать Гавина подходящей для нее компанией. Она содрогнулась, представив себе реакцию своей матери. Не похоже, что ее родители готовы предать забвению старые раны, полученные в прошлом, вместе с ненавистью.

Она и сама не была уверена в том, что испытывала по отношению к Гавину. Она обхватила себя руками, снова ощутив прикосновение его рук. Она ощутила тепло в своих жилах, что показалось странным ей самой, — трепетное ощущение, чувство настоящей жизни, которое было необыкновенно сладостным и пугающим в то же самое время. Его образ, когда она в первый раз увидела его, с взъерошенными волосами и босыми ногами, вдруг пришел ей на ум, и она улыбнулась. У дочери графа почти не было друзей, особенно в отдаленном горном замке. И не было ничего удивительного в том, что их короткая дружба в то далекое время оставила у нее такие незабываемые чувства, — чувства, которые она надеялась сохранить навсегда.

***

Только несколько раз в своей жизни Лаоклейн Макамлейд чувствовал такую огромную ярость и безысходное отчаяние. Он знал, что мужчины, скакавшие с ним, держались на расстоянии, и он не винил их за это. Мрачная злоба не покидала его с того момента, как он покинул Эдинбург после своей последней аудиенции у регента, когда ему сообщили, что его дочь возвращалась в Галлхиел после ее спасения другим человеком. Спасение! А он даже не знал, что она была в опасности.

Олбани очень повезло, что Лаоклейн не задушил его в то самое мгновение. Как он посмел запереть его, когда Риа нуждалась в нем! В тот краткий миг он заметил, как в глазах Олбани промелькнуло осознание того, что его жизнь висела на волоске, пока этот лорд вел борьбу с самим собой. Он также заметил, как страх в глазах регента исчез и тот вздохнул с облегчением, когда Лаоклейн взял себя в руки.

— Так было необходимо Шотландии, — сказал Олбани в тот момент, ответив на все те вопросы, которые Лаоклейн не мог заставить себя спросить или высказать. — Ты бы мог разорвать непрочный мир между нами в поисках своей дочери. Мой путь был лучше.

— Я мог задушить тебя, — прорычал Лаоклейн. Правда, в его голосе было больше раздражения, чем ярости.

Убедившись в том, что его жизни больше не грозит опасность, Олбани опустился в кресло и пригласил Лаоклейна.

— Садись. Твоя дочь в безопасности, и мой путь был лучше, — повторил он.

— Но почему этот молодой сукин сын не привезет ее сюда, ко мне! — Даже будучи таким разъяренным, он не мог не восхищаться смелостью юноши. Все, что он слышал о Гавине Макамлейде, пока находился в своей роскошной тюрьме, убедило его в том, что он должен предпринять дальнейшие шаги в обеспечении будущего этого молодого человека. Правда, тот и сам поступил весьма благоразумно, но ему все-таки стоило вмешаться. Да и сам Лаоклейн чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы Аирдсгайнн, восстановленный и воруженный, находился под разумным контролем Гавина. Он больше не считал, что Лесли представляет собой угрозу, но при ней Аирдсгайнн не помог бы ни ему, ни Риа, подвергнись они нападению. Вместе два замка могли бы выстоять против любых врагов.

Когда он стал строить этот план, выражение неистовой ярости исчезло с его лица, и его капитан даже отважился подъехать на своей лошади поближе к лошади Лаоклейна.

— Мой господин, если поспешим, то окажемся в Галлхиеле сразу после наступления темноты. — Тон его голоса был вопрошающим и одновременно предлагающим. Все они стремились побыстрее оказаться за спасательными стенами Галлхиела.

Лаоклейн улыбнулся в первый раз за все эти дни, вспомнив о нежности и любви, которые ждали его в объятиях Дары.

— Да. Давайте проведем эту ночь дома.

***

Солнечные лучи просачивались сквозь трещины в ставнях, и Салек повернулся на бок, разглядывая свою спящую жену. То, что он чувствовал к ней, пугало его до глубины души. Она во всем доверяла ему всем сердцем. Она во всем полагалась на него. Его слово было для нее законом, и ощущение власти, которое она давала ему, было одновременно придающим силы и пугающим. Ему претила сама мысль о том, что он мог когда-нибудь не оправдать ее ожиданий. Не склонный к самоанализу, он заметил, что все чаще стал задумываться о будущем. Он рассматривал покой и безопасность как что-то свойственное глубокой старости, но никогда не думал, что от него будет зависеть чья-то безопасность. Он даже начал надеяться, что Гавин удовольствуется Чареном и оставит свои притязания на Галлхиел, но сам он знал, как ничтожна вероятность этого. Нет, скорее всего, он снова будет сражаться рядом с Гавином. Только в этот раз он оставит позади свою жену, которую некому будет защитить, а может, она уже носит их ребенка.

Гьёрсал что-то пробормотала во сне, привлекая его внимание к своим губам, которые могли так волновать. Он пробудил страсть в неопытной и невинной девушке, и она вознаградила его за это в полной мере. Это было стремительное обучение. Он тихо коснулся пальцем ее губ.

Она зашевелилась, и покрывало соскользнуло с ее груди.

Нежность неожиданно превратилась в страсть, и он почувствовал, как кровь закипела в нем, охватывая желанием все его существо. Он нежно сжал ее грудь и гладил пальцами по мягкому соску, пока ее тоже не охватило неудержимое желание, глаза открылись, и на губах появилась счастливая улыбка.

— Салек, — прошептала она, когда он накрыл собой ее тело. Ее руки обхватили его, когда его массивное тело прижало ее груди к своей широкой груди. — Ах, Салек.

Неожиданный стук в дзерь вызвал у Салека яростный рев. Наглец, осмелившийся потревожить их, заплатит своей жизнью, если его сообщение не имело жизненно важного значения! Невероятно, но он почувствовал, как маленькое тело Гьёрсал затряслось от смеха над его яростью, и он со злостью взглянул на нее.

— Смешно, да? Позже я заставлю тебя думать по-другому.

Ее счастливая улыбка не исчезла, когда стук повторился снова.

— Лучше ответь ему, муж мой, пока он своими кулаками не выломал дверь.

Салек соскочил с постели и, ворча, голый направился к двери. Гьёрсал любовалась его телом, радостно осознавая, что это был ее мужчина, только ее.

Ярость Салека мгновенно испарилась, когда он увидел одного из своих доверенных людей, стоявшего возле двери.

— Что произошло?

Мужчина широко улыбался:

— Он возвращается. Сэр Гавин возвращается.