Путешествие по Долине Надежды (СИ)

Бобровенко Екатерина

Путешествие по Долине Надежды

Сквозь тернии к звездам

ПРОЛОГ. Острее стали

«Это очень важное сообщение — передать лично в руки. Не подведи.» — Он снова и снова повторял про себя эту фразу, вспоминая, каким непривычно серьезным голосом произнес ее Учитель, и чувствовал, как внутри ворочается и начинает расти грызущее беспокойство.

Он мог поспорить: в послание, что лежит у него сейчас в кармане куртки, говорится именно о вчерашних странностях на Северной границе, и поэтому тревожился еще больше.

Казалось бы, всего лишь пара пустяков: заметили кого-то недалеко от границы. Барьер над городом надежный — выдержит, если кто-нибудь попробует сунуться без приглашения. Им же будет хуже.

Хотя… В прошлый раз, две недели назад, все тоже начиналось незаметно. А потом… Навалилось разом, одной большой лавиной сметая все на своем пути, выбивая всех из привычной колеи. В том числе и его. Потому что именно тогда, две недели назад, он чуть не потерял сестру — самое дорогое для него существо, лучик солнца среди беспросветной мглы.

И до сих пор не мог забыть свои сны, обдающие леденящим ужасом ночные кошмары. Кривая, не похожая на звериную лапа, изуродованная многочисленными шрамами и рубцами. Жуткая, обросшая спутанной, грязно-черной шерстью, ближе к пальцам переходящей в сверкающую металлическим блеском чешую. Увенчанная загнутыми когтями, каждый в пол-ладони длиной, она с размаху обрушивается на хрупкую, замершую в страхе и нерешительности тонкую фигурку, оставляя глубокие длинные порезы на всем, что попадется на пути. Страшные раны от когтей. Когтей, что острее стали…

Мокрая от росы трава, достающая почти до колен, неприятно хлестала по ногам, но он не чувствовал этого, продолжая идти вперед.

Вот и знакомый проход: отвесная каменная стена, обросшая мхом и тяжелая железная дверь, смотревшаяся неестественно блестящей и новой, хотя стояла здесь на самом деле уже многие годы.

Длинная винтовая лестница, упирающаяся концом в непроглядную темноту, и, на самом верху, маленькая площадка-комната, стены которой сделаны из того же холодного серого камня, что и вся башня.

«Нет, никто не посмеет нарушать спокойствие города. Я не дам повториться тому кошмару!..» — сказал он сам себе, проходя мимо стойки со светящимся янтарно-желтым кристаллом и направляясь к дальней стене, от которой к камню шел длинный тонкий луч света.

«Никто и никогда не посмеет повторить это!»

Он остановился напротив стены, больше похожей на вертикально поставленное зеркало, отражающее лишь цветные мерцающие блики.

«Я обещаю!..»

Он провел рукой по вздрогнувшей глади и, вздохнув, решительно шагнул в портал…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Начало обычного дня

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Урок истории

Сквозь плотно сомкнутые веки медленно пробирался рассвет. Он все разгорался, пробиваясь сквозь темноту, расчерчивая небо тонкой, изогнутой полоской искристой зари, обволакивал, укутывал в нежное, уютное покрывало теплых солнечных лучей. Расцвечивал окружающую черноту яркими жизненными красками утра.

Это был не обычный рассвет. Полупрозрачное искрящееся сияние, похожее на невесомую призрачную дымку, снопы золотистых солнечных лучей, касающихся лица теплыми, ласковыми прикосновениями, легкое дуновение свежего, свободного и игривого ветра и сладкий, цветочный аромат молодых трав и только-только распустившихся зеленых листьев. Запах, которым пахнет только самая юная и чистая весна.

Но это был не обычный рассвет. Спадающие с неба золотисто-желтые снопы света обволакивали все вокруг, пробуждали в окружающем тепло и жизнь, заставляли их очнуться от холодной ночной тоски и одиночества. Над бескрайним лугом, тихо перешептываясь с колыхаемой ветром травой, с легким, еще дремлющим ветерком, медленно и торжественно вставала заря, окружая мир заботой, лаской, обещая теплыми и нежными лучами новый радостный и солнечный день.

И она радовалась солнцу. Рассвету, встающему над безграничными просторами, светлеющему, проясняющемуся безоблачному небу.

Бродила по пояс в нежной, щекочущей кожу, мягкой траве с усиками метелками. Осторожно касалась пальцами беззащитных и свежих, как утренняя роса, чашечек цветов, каждый раз опасаясь прогнать, нарушить это прекрасное, хрупкое видение, боясь сделать что-то не так, оступиться, сделать резкое движение. Опасалась, что окружающая ее красота может исчезнуть, раствориться, обернуться в легкий цветной дымок и улететь, подгоняемая ветром, куда-то в неизвестную, далекую и бескрайнюю синеву раскинувшегося над головой безоблачно-ясного небесного купола.

Она была одна в этом мире и радовалась своему одиночеству. Потому что только здесь, среди нетронутой живой красоты чувствовала себя по-настоящему свободной, живой… настоящей…

— …О чем мечтаешь, Новикова? — раздался над головой строгий голос.

Неожиданно громкий и резкий звук подобно оглушительному раскату грома ворвался в ее мир, заставив его задрожать, разрушив ту хрупкую и нежную, как тончайший стеклянный цветок, тишину.

Девочка испуганно вздрогнула, словно пробудившись в миг от долгого, тревожного сна, и подняла глаза, встретившись взглядом с учительницей истории, возвышавшейся над ее партой.

Внешность учительницы никак не сочеталась с ее характером. Одевавшаяся все время в мешковатые платья неопределенных цветов и фасонов, с глухими воротниками под самое горло, подолом до пола и длинными рукавами, с ее мелкими чертами лица и прямым острым носом, с неказистой кудрявой прической, напоминавшей распустившийся одуванчик, она казалась зашуганной тихоней, серой мышью. И даже имя у учительницы было более чем заурядное — Мария Николаевна. Ее с трудом можно было назвать даже симпатичной — по крайней мере, внешность к этому не располагала. Но в ее холодно-голубых глазах, сверкающих, точно ледяные осколки, было столько решительной жесткости и строгости, что никто никогда не смел сказать ей ни слова поперек. Что уж говорить о критике.

— Ничего, Мария Николаевна, — я просто задумалась, — пролепетала она, наигранно заинтересованно утыкаясь в учебник.

— Лучше бы ты думала, как будешь писать контрольную, — хмыкнула учительница и, как ни в чем не бывало, продолжила диктовать материал, изредка сверяясь с книгой.

Кэрен обреченно вздохнула и огляделась по сторонам.

В классе было мрачно и душно, и все предметы в нем казались мутными, размазанными полутенями. Три ряда парт с неудобными расшатанными и жестким стульями, доска с белесыми разводами и сиротливо жавшиеся к дальней стене старые шкафы с книгами, стопками учебников и тетрадей.

За мутным оконным стеклом, замерев под давлением низких грозовых туч, виднелся город. Низкий пологий холм, на вершине которого располагалась школа, давал возможность рассматривать все как бы со стороны, не втягиваясь в его повседневную, размеренную жизнь. Усеянный цветными кубиками домов, заросший переплетением извилистых зеленых улиц, он медленно, под низким уклоном спускался к морю. Его узкая, серо-голубая полоса выделялась на фоне красных черепичных пластинок-крыш темным прямым росчерком, почти сливаясь с горизонтом. Почти…

Привыкшее оставаться в стороне, затихать, долго не показывая своего существования, море умело ненавязчиво, но, в то же время, ощутимо и ясно напоминать о себе: монотонным, раскатистым рокотом волн, набегавших на каменистый берег, пронзительными криками чаек, белыми пятнами кружившими в чистом небе, свежим дуновением ветра с соленым запахом морской пены.

Именно поэтому Кэрен так любила море — где-то в глубине души, в самой далекой ее части, — девочка чувствовала — они похожи. Отдаленно и, в тоже же время, ощутимо, как может быть похоже только самое родное. То, что определяет не характер, — сущность.