Дикое Сердце (ЛП)

Хуан опустил голову. Его широкие кулаки, сильные, как булавы, сжались. Он словно опустился вглубь себя, спустился в самую бездну заветных чувств, в мир печали, злости и зависти, в которых барахтался, как потерянный. А голос Ренато звучал еще задушевней, по-братски, еще сердечней и искренней:

- Я хочу, чтобы ты остался рядом со мной, Хуан. Хочу, чтобы сменил одежду моряка на эту одежду, которая так тебе идет, использовал во благо свою храбрость и силу и был рядом со мной тем, о ком я мечтал: другом, сотрудником, братом, да, братом. Отец однажды сказал мне, и я не забыл его слово. Я назначаю тебя управляющим Кампо Реаль. У тебя будут деньги и власть, и ни перед кем тебе не нужно будет отчитываться.

- Управляющий Кампо Реаль? – в совершенном замешательстве Хуан поднял голову, ища правды в глубине тех голубых глаз, братских, верных ему, и почувствовал внезапные удары усиленно забившегося сердца. – Ты правда подумал об этом? Ты один решил? Донья София меня ненавидит.

- Не будем преувеличивать. Не могу отрицать, что ты никогда не был ей симпатичен. По правде, я думаю, что дело даже не в этом, ее материнская огромная любовь всегда видит меня маленьким и беззащитным. Не обижайся, Хуан. Моя бедная мать не понимает некоторых вещей. Это ее мир, но уверен, она поймет все, как только немного пообщается с тобой. Она слишком чувствительна и добра. Ты ее постепенно узнаешь.

- Не думаю, Ренато. Потому что, хотя я и благодарен всей душой за то, что ты только что сказал мне, я не готов к этому.

- Не давай отрицательный ответ так скоро. Подожди немного и подумай. Я внезапно сделал тебе предложение, чтобы попросить тебя остаться на несколько дней, которые тебя ни к чему не обязывают. В действительности, ты не должен, не зная, о чем идет речь, говорить да. Это работа суровая и тяжелая, я полностью хочу изменить внутренний режим Кампо Реаль, покончить со старыми методами и вырвать навсегда клыки старому лису Баутисте, помнишь его? Раньше он был у нас дворецким, потом главным управляющим. В настоящее время он презренный и нелепый тиран, против которого мы с Моникой начали наступление.

- Моника? – удивился Хуан.

- Да, Моника, моя свояченица, которая была после тебя единственной настоящей подругой детства и юности, музой-вдохновительницей всех моих пятнадцати лет.

- А почему ты не женился на ней?

- На Монике? – удивился Ренато. – Ну, на самом деле, не знаю, почему в конце концов не влюбился в нее. Она была чудесной и продолжает быть. Я ладил намного лучше с ней, чем с Айме, но таково сердце. Однажды оно переменило курс, и меня пленило это создание, которое полно грации и очарования. – Ренато улыбнулся своим мыслям, ослепший в своем мечтании, не посмотрев в лицо Хуана, в котором имя Айме все изменило, зажигая еле сдерживаемой неистовой яростью. – Полагаю, ты не знаешь ее в лицо. Сожалею о недомогании, которое помешало мне представить тебе ее, но это произойдет через некоторое время. Я так счастлив, Хуан, беспредельно счастлив. А когда человек счастлив, легко быть великодушным. Я хочу, чтобы это счастье дошло до самого дальнего угла моей усадьбы, чтобы самые униженные благословляли имя Айме, думая, что их благополучие пришло с ее появлением, потому что ее любовь помогла сделать меня более человечным и добрым. Тебя это удивляет?

Теперь он смотрел на Хуана и был удивлен ужасным выражением на его лице. На смуглом, побледневшем лице, горели два огненных яростных черных глаза, губы сжались, и с них чудом не слетел его тайна.

- О чем ты думаешь, Хуан? Ты далеко. Далеко, и не в очень приятном месте. Я это вижу. Я предложил тебе остаться здесь, не спросив ни о чем. Возможно, в твоей жизни есть любовь. Может быть, женщина…

- Будь они все прокляты!

- Хуан! – упрекнул Ренато, и недоумевая, спросил: – Тебя какая-то из них ранила? Тебе не повезло, и ты столкнулся с какой-то плохой?

- А какая не плохая?

- Ну, не говори так. Недостойно порядочного мужчины проклинать их так всех сразу. Некоторые хуже некуда, согласен; другие – само благородство, чистые и невинные, какие можно только найти на земле.

- Ты говоришь о своей Айме?

- Естественно!

Ренато резко ответил и нахмурившись, вперил в него суровый пронизывающий взгляд, поднял изящную голову, но фраза, дрожавшая на губах Хуана Дьявола, так и не вырвалась. Какая-то неизвестная внутренняя сила удержала ее. Он повернулся, увидел приближающуюся Монику де Мольнар и безразлично произнес:

- Твоя свояченица.

- Айме пришла в себя, Ренато, – объяснила Моника. – Она спросила о тебе. Удивилась, что тебя не было рядом.

- Да, конечно. Уже бегу. Я вышел, чтобы остановить Хуана. Пусть он расскажет, о чем мы говорили. И проведи его в дом. Я распоряжусь, чтобы ему приготовили комнату для гостей.

Ренато прошел быстрым шагом то место сада, которое отделяло его от парадных лестниц, и вошел в особняк. Глаза Хуана проследили за ним, пока тот не исчез, а Моника, напряженная от волнения, наблюдала за ним.

- Не смотрите так. Я еще ни сказал ни слова, еще ничего не сделал, – успокоил ее Хуан. – Я позволил делать со мной то, что вам нравится.

- Пусть Бог отблагодарит вас за это. А что же сказал вам Ренато? Что вы намерены делать?

- Ренато хочет, чтобы я остался в Кампо Реаль на неопределенный срок. Он предложил мне должность управляющего усадьбой.

- Но ведь вы не приняли его предложение, Хуан. Правда? Не можете принять. Вы должны сегодня же уехать отсюда! Вы уже видели действие, которое произвели на Айме.

- Обморок – вещь очень помогающая. Как удобно, как своевременно! Мир предназначен для женщин.

- Это не было притворством. Ваше появление поразило ее, как молния. Сейчас она в отчаянии, на грани безумия и мучается, как на дне преисподней. Она не знала, что вы вернетесь.

- Не знала, но заставила меня поклясться столько раз? Пусть не лжет! Она была уверена, что крепко держит меня, а я был сумасшедшим и влюбленным, как идиот, способным ради нее на все! На все, да, на все! Вы знаете, что я сделал? Я сотню раз в день рисковал своей жизнью! И для чего? Зачем? Чтобы сдержать свое слово, приблизиться к ней в одежде кабальеро, дать ей все, чего она хочет, вести ее под руку при свете дня, соблюдая всем этим то, что вы называете религией, семьей, приличиями.

- Хуан, сжальтесь. До настоящего времени вы молчали. Продолжайте молчать, уходите. Уверяю вас, сейчас Айме плачет кровавыми слезами.

- На руках Ренато, – беспредельно горько закончил Хуан.

- Не думайте об этом. Прошу…

- Хватит просьб! – жестко оборвал Хуан. – Не думайте, что будете управлять мной своими мольбами и слезами. Я не такой чувствительный, как Ренато и не настолько счастлив, чтобы быть великодушным. Наоборот, я достаточно несчастлив, чтобы ненавидеть даже небесный свет, воздух, которым дышу, землю, на которой стою. И я не отказался от мести!

22.

- Айме, жизнь моя, что это? Почему ты плачешь? Тебе плохо?

- О, оставь меня!

- Прости, но я не понимаю. Моника сказала, что тебе лучше, и ты позвала меня.

- Что знает эта дура?

- Твоя сестра дура? – удивился Ренато, глубоко пораженный выпадом жены.

- Дура, глупая склочница! Когда же она уедет в свой монастырь и оставит нас в покое?

- Айме, думаю ты вне себя и лишилась рассудка. Почему? Что стряслось?

- Что она рассказала тебе?

- Она ничего не рассказывала и ничего не должна была рассказывать. Это ты меня расстроила. Почему ты так говоришь о сестре? Нелепо, что ты так относишься к ней, когда она настолько благородна, заботлива и нежна с тобой.

- Бедная Моника! – вздохнула притворно Айме, немного успокоившись словами Ренато.

- Теперь ты сочувствуешь ей?

- Дело в том, что я сама не понимаю, что говорю.

Она вытерла слезы, сделала усилие, чтобы прийти в себя. Она ненавидела Монику. Да, ненавидела, и злоба поднималась к губам, как горькая пена. Но в лице Ренато она заметила жесткое, суровое, серьезное выражение и хитро дала задний ход. Она наблюдала за ним, в ее голове сверкнул безрассудный план, как надежда, и она вновь спросила: