Семь дней страсти

– Это никому не понравится. Ни ее семье, ни твоим кредиторам.

– Знаю.

Сомерхарт сел, положив ногу на ногу.

– Мне дали понять, что лорд Ричмонд стал… неспособен.

– Если ты имеешь в виду, что кто-то кастрировал его, то я тоже это слышал. Не знаю, что он собирается делать с Синтией. По всеобщему мнению, он больше не способен стать отцом, но, возможно, это неправда.

Сомерхарт ухмыльнулся и сделал глоток вина.

– Его человек преследовал нас, когда мы ехали сюда. Я планирую завтра утром отправить свой экипаж назад, чтобы попытаться пустить их по ложному следу. Если ты хочешь, чтобы я уехал, я уеду.

Сомерхарт махнул рукой, и Ланкастер почувствовал облегчение.

– Я не буду страдать бессонницей из-за таких, как Ричмонд. В худшем случае я продержу в неизвестности девять дней семью мисс Мерриторп. Зачем быть герцогом, если невозможно злоупотребить своей властью?

Николас поднял свой бокал и кивнул в сторону герцога, прежде чем осушить его до дна.

– Как у тебя обстоят дела? Я знаю о твоих железных дорогах, но недавно услышал разговоры о судоходной компании.

– Несмотря на причастность к парламенту, я считаю, что железные дороги проще, – проворчал Сомерхарт. – Судоходство… Клянусь, эти американцы, наверное, хотят, чтобы их соблазнили договором. Единственный человек, соблазнение которого меня интересует, это моя жена.

– Что такое? – улыбнулся Ланкастер. – Они хотят, чтобы ты был любезен с ними?

– Как будто для этого у меня есть время, – раздраженно откликнулся герцог.

– Я мог бы дать тебе уроки.

– Почему-то я думаю, они не клюнут.

Ланкастер, вежливо соглашаясь, наклонил голову.

– Если хочешь поупражняться на ком-то еще… У нас тут намечается небольшой праздник. Присоединяйся и продемонстрируй свое обаяние в полной мере, если хочешь. Эмма пригласила Осборнов и несколько дюжин своих излюбленных противников.

– Противников?

– За игровым столом. Она скучает без игры, хотя и отрицает это. Она утверждает, что всего лишь помогает своей неизменной компании учить математику, когда играет с ними на печенье.

– О Боже! – Ланкастер рассмеялся.

– У меня никогда не хватало терпения на это независимо от того, на что делалась ставка: на печенье или на кроны.

Как только Сомерхарт произнес слово «крона», Ланкастер забыл про свое изумление и выпрямился. Карточная вечеринка. У Синтии триста четыре фунта, которые надо преумножить. Возможно, ему только что предложили решение проблемы.

– Спасибо, Сомерхарт. Я с удовольствием приму участие.

Глава 19

У него слегка болтались ноги, как будто в комнате дул ветерок, как будто веревка была детскими качелями, а не петлей. Скрип веревки стоял у него в ушах, но чем дольше он висел, тем больше отдалялся этот звук. Он отпустил веревку.

– Ник. – Он открыл глаза и увидел, что прямо перед ним стоит Синтия и смотрит на него. – Ты повесился?

Неужели она ждет ответа? Он указал на веревку. «Я не могу говорить».

– Ну что ж, вам должно быть стыдно, Николас Кантри.

Да, ему должно быть стыдно. Ужасно стыдно. Он смотрел на нее сверху, с облегчением думая, что ее лицо – последнее, что он видит.

Но вдруг за Синтией открылась дверь, и в комнату вошел совершенно голый Ричмонд, поддерживавший рукой свое мужское достоинство. У него была бледная, как рыбье брюхо, кожа, мягкий и рыхлый живот, такой же, как десять лет назад. Ланкастер с ужасом наблюдал, как Ричмонд с восставшей плотью подошел сзади к Синтии.

Ланкастер взбрыкнул ногами, пытаясь поднять руку и показать ей, но Синтия только с отвращением покачала головой. Тогда Ричмонд опустил руку и потянулся к Синтии, а с его пальцев капала кровь. Ланкастер посмотрел вниз, увидел, что плоть Ричмонда представляет собой изуродованное месиво, и открыл рот в немом крике.

– Ник! – снова позвала Синтия, немного сильнее постучав в дверь.

Двери в этом доме были чертовски крепкими. Через них проникали лишь отголоски шума. Приглушенная брань. Легкий шелест простыней.

– Ник! Уже скоро ужин!

Синтия постучала еще раз. Она не могла спуститься сама. Нервы были как натянутые струны. Гости прибывали весь день, а Синтия только начала привыкать к мысли, что она находится в доме герцога. Даже спустя два дня она всякий раз подпрыгивала как испуганная мышь, когда его светлость заходил в комнату. Графиня ее больше не пугала. Она сама была загадочно таинственной, и Синтия гадала, какие же у нее гости.

При мысли о том, с каким количеством лордов и леди ей предстоит встретиться, Синтия подняла руку, чтобы опять стукнуть в дверь, но она, наконец, распахнулась.

– Я так понимаю, ты очень хорошо вздремнул? – Эти слова сорвались с ее языка раньше, чем она заметила его бледное лицо и взмокший от пота лоб. – Ты заболел?

– Нет, просто спал слишком крепко.

– Скоро ужин.

– Надо одеваться. – Ланкастер потер затылок. – Спасибо, что разбудила.

Дверь стала закрываться, и Синтия обиженно проскользнула за ним следом в комнату.

– Ник, мне страшно. Я думаю, мне не надо туда идти.

Ланкастер сердито закрыл дверь и прислонился к ней, сложив руки на груди.

– О чем ты говоришь?

У него стучали зубы.

– Может, тебе вернуться в постель? Ты уверен, что все в порядке? – Синтия протянула руку, чтобы потрогать его лоб, но передумала, видя, что он замер.

– Я просто замерз и хотел бы одеться, поэтому, прости…

– Ты будешь просто одеваться? Все это я уже видела раньше. Только не в последние несколько дней, должна сказать.

– Соглашайся выйти за меня замуж, – хмуро бросил Николас, – и я обо всем позабочусь.

– Высокомерный грубиян, – проворчала Синтия. – Я бы не советовала тебе дремать после обеда. После такого сна у тебя плохое настроение.

– Увидев мельком портрет Эммы, который ты начала рисовать вчера вечером, я не мог уснуть.

– Деревенщина.

Не обращая на нее внимания, Ник снял халат и бросил его на кровать. Синтия забыла о своем недовольстве при виде его обнаженной спины, пока он копался к шкафу. Она видела, как напрягаются и расслабляются его ягодицы в такт совершаемым им движениям. Ей непременно захотелось дотронуться до мускулистых рук и бедер. Она никогда не прикасалась к его бедрам, покрытым легкой порослью, но теперь сгорала от желания сделать это. Синтия ощутила, как вся напряглась.

Но всем ее фантазиям суждено было провалиться. Он надел через голову накрахмаленную рубашку, которая прикрыла его тело до самых бедер.

Синтия вздохнула.

– Ты бросаешь на меня страстные взгляды? – бросил через плечо Ланкастер.

– Да.

Он с глупой ухмылкой натянул штаны и повернулся к Синтии, застегивая их.

– Вот это да! А Сомерхарт действительно чуточку стройнее меня.

– Если бы у меня был лишний корсет, я бы тебе одолжила.

– У меня свой есть, – подмигнул Ланкастер. – Именно поэтому я и хотел, чтобы ты ушла, черт возьми.

У него сверкнули глаза, когда он взял накрахмаленный шейный платок из шкафа, и Синтия почувствовала, что ее тревога утихла. Теперь Ланкастер выглядел лучше. Лицо приобрело здоровый цвет.

Ник мельком окинул фигуру Синтии.

– Ты бесподобна! Дух захватывает!

– Правда? – Синтия провела дрожащей рукой по золотистому шелку платья. – Мне кажется, ты дышишь довольно ровно.

– Иллюзия. – Его взгляд прилип к декольте платья. – Уверяю тебя, я очень слаб.

– Твою слабость, – Синтия вздернула подбородок, – легко можно было бы излечить до того, как ты оделся.

– Мне кажется, ты выходишь за рамки приличия, Син. – Оборачивая вокруг шеи темно-синий платок, Ник не сводил с нее глаз. – В таком платье можно застудить грудь. А вообще мне совершенно не нравится этот наряд.

Синтия опустила взгляд на свою пышную грудь в вырезе платья.

– Эмма сказала, что моя грудь безупречна.

– Это действительно так. Она слишком безупречна.