Любовная капитуляция

Кэтрин тем временем стояла в спальне, Энн и служанки снимали с нее свадебное платье. Затем на нее надели тонкую ночную рубашку из черного шелка — наряд для первой брачной ночи. В огонь подбросили свежих дров, хотя Кэтрин и без того вся пылала.

Энн, отпустив служанок, поцеловала Кэтрин в щеку.

— Кэтрин…

— Энн, дело сделано, и мне следует быть на высоте.

— Может быть, это потребует мужества больше, чем ты думаешь. Донован…

— Он думает обо мне как о вещи, — закончила за нее Кэтрин. — Не беспокойся, Энн. Я не боюсь. Может быть, мой брак заставит короля на время оставить тебя в покое.

— Сомневаюсь… Кэтрин, так это все из-за меня?! Я не перенесу такой жертвы!

— Нет, ты тут ни при чем. Это воля Мак-Адама. Тебе пора идти, Энн.

— Ты боишься?

— Нет.

Энн не была уверена в искренности Кэтрин, но делать было нечего. Поцеловав сестру, она вышла. Девушка осталась наедине со своим страхом, в котором она не могла признаться никому, кроме себя самой. Вскоре она услышала в коридоре шаги…

16

Донован полагал, что должен сегодня доказать жене: любовь не имеет никакого значения для брачного союза. Страсть дремала в ней, и он собирался ее пробудить.

Размышления Донована прервала не в меру развеселившаяся мужская компания — ее нетерпение, похоже, превосходило его собственное. Все началось с соленых шуточек и обильно потребляемого вина, а через час кончилось тем, что король и его захмелевшие друзья решили раздеть Донована прямо на месте и затолкать в спальню к молодой жене уже обнаженным.

Плохо соображающие гости, хохочущие и пытающиеся стянуть одежду с жениха, потащили героя вечера в его спальню. Дверь с грохотом распахнулась, и Донована впихнули внутрь усилием доброго десятка рук, смеющегося, с разорванным камзолом и рубашкой, раскрывавшейся до пояса. Однако, увидев Кэтрин в свете огня от камина, все вдруг замолчали, и в наступившей тишине Донован почувствовал досаду на них и на самого себя. Он вовсе не собирался делиться женой с посторонними. Мак-Адам вытолкал непрошеных зрителей за дверь и запер ее на засов. Он еще раз проверил щеколду, а в ответ на удивленную улыбку девушки пояснил:

— Никому из них не стоит доверять. — Донован шагнул к ней, но остановился: он разглядел, как окаменела Кэтрин, и подумал, что слишком много было с таким трудом достигнуто в их взаимоотношениях, чтобы разом все разрушить, — Поскольку в этот вечер я почти не прикасался к кубку, сударыня, неплохо было бы немного выпить вина.

У Кэтрин пересохло в горле; негнущимися пальцами она разлила вино и поднесла ему чашу. Их пальцы соприкоснулись, и жар его руки вызвал в девушке дрожь.

— Свадьба была подготовлена просто великолепно, Кэтрин. Сомневаюсь, что свадьба короля окажется пышнее нашей.

— Благодарю, милорд.

— И это даже учитывая то, — глаза Донована лукаво блеснули, — что расходы были тоже королевскими.

Он с удовольствием заметил, что уголки рта Кэтрин дернулись, несмотря на все ее усилия остаться серьезной.

— Для тебя, разумеется, это не новость; не знаю, правда, знала ли ты о том, что я в курсе твоих расходов. Деньги для меня ничего не значат, Кэтрин, и если ты намеревалась вставить мне в бок маленькую шпильку, то просчиталась. Мне известно, куда и как потрачен каждый фунт.

Кэтрин была польщена, раздражена и озадачена сразу. Донован давал понять, что не стоит ничего делать тайком, ведь теперь она его жена и играм уже не место.

— Я рада, что угодила вам, милорд, — ответила она.

Кэтрин двумя руками сжимала свою чашу перед собой, словно ища в ней преграду.

— Ты редко мне улыбаешься и стараешься не называть меня по имени. Тебе это неприятно?

— Нет, милорд, — сказала Кэтрин тихо.

— Мне будет стоить еще несколько десятков фунтов услышать, как ты называешь меня по имени? — шутливо спросил Донован, и его хрипловатый низкий голос пробудил в ней волну чувств. — Ну, как меня зовут?

— Донован, — ответила она полушепотом.

— Неужели это так трудно?

Он легко коснулся ее волос, пропустив шелковистую прядь через пальцы. Словно бы изучая овал ее лица, он провел рукой по щеке жены, по линии ее подбородка, скользнул рукой по гибкой, тонкой шее, по обнаженному плечу. Если бы он пришел как захватчик или насильник, если бы потребовал с нее то, что она обязана дать ему по праву, Кэтрин встретила бы его домогательства во всеоружии. Но Донован сломил ее оборону предупредительностью и чувственностью. Странный, внезапный жар охватил тело Кэтрин и наполнил ее желанием броситься в объятие его сильных рук.

Если бы хоть одно слово любви с его стороны, хоть одно признание, что речь идет о большем, чем о простом расчете, — о, она бы ответила ему нежностью и теплом! Но он ничего не скажет, потому что суть их брака основана на холодном расчете. Ей захотелось закричать, попросить… Нет! Никогда! В ответ она услышит лишь циничные слова о своей наивности, от которых станет еще хуже.

Донован вздохнул, не увидев на ее лице выражения чувственности, которое рассчитывал пробудить. Он отодвинулся от жены, и Кэтрин заметила на его поясе кинжал в богато украшенных ножнах.

— Это что, новый обычай?

— Просто забыл снять. Я привык, что опасность подстерегает всюду. Но сегодня вечером, — сказал он тихо, — в оружии нет надобности.

Донован снял кинжал и вместе с ножнами положил на стол.

Кэтрин не сводила с мужа глаз, и он увидел, как на шее у нее пульсирует жилка. Взяв девушку за руку, Донован ласково привлек ее к себе, поднес ладонь Кэтрин к губам и нежно поцеловал. Ее сердце словно пронзило прикосновение его губ; она не могла больше отвергать его, но мучительная душевная боль ее не оставляла.

Донован обнял Кэтрин за талию и прижал девушку к себе. Его страсть разгоралась на глазах, но, к ужасу Кэтрин, точно такой же огонь возжигался в ней самой, и погасить его не удавалось.

Донован поцеловал уголки ее губ, и Кэтрин словно пронзило молнией; он же продолжал ласкать губами нежный шелк ее кожи, постепенно пробуждая в молодой жене чувства и ощущения, о существовании которых она даже не подозревала. Мягкий, невнятный стон вырвался у нее, а поцелуй становился жарче, чувственнее, настойчивее. Губы Кэтрин разомкнулись, и она задрожала, когда кончик его языка проник в ее рот, словно распознавая ее на вкус.

Кэтрин чувствовала, как соскальзывает, погружается в жаркий омут всепоглощающего желания. Руки ее сплелись вокруг талии Донована, и она прижалась к его горячему телу; он нащупал бант на сорочке жены и осторожно развязал его; ткань соскользнула с плеч Кэтрин. Ее кожа цвета слоновой кости мерцала в свете камина, а округлые груди словно набухли. Он обхватил одну из них и ощутил, как дрожит девушка. Донован обвел большим пальцем ее напрягшийся сосок. Затем он развязал последний бант на ее брачном одеянии. Кэтрин не пыталась помешать ему, но и не собиралась помогать… пока. Последняя лента была распущена, и шелк сорочки с шорохом лег у ее ног.

Донован почувствовал, как бешено пульсирует в его теле каждая жилка; он был прав — ему удалось разбудить страсть в жене. Сев на кровать, он положил руки ей на талию и привлек к себе. Закрыв глаза, Кэтрин чувствовала, как губы его ласкают ее тело. Она судорожно вздохнула, когда его язык описал круг вокруг ее соска, опробовав на вкус его розовый венчик.

Чувственное желание охватило Кэтрин, но Донован не спешил овладеть ею, с трудом сдерживая страсть. Он хотел, чтобы его и ее мгновения высшего наслаждения совпали, хотя и не понимал, почему сдерживает себя. Ведь Кэтрин стала его женой, и он мог обладать ею, когда хочет и как хочет, не заботясь о том, чтобы она испытывала такое же наслаждение, как и он.

Донован слышал ее учащенное дыхание, смотрел в ее полузакрытые глаза; затем взял Кэтрин на руки и положил на подушки. Быстро сбросив с себя изрядно потрепанную во время пьяной возни одежду, он лег рядом с ней.

Лишившаяся воли девушка повторяла про себя, что действиями ее мужа руководит лишь плотская страсть и ничего больше, а эту страсть он может питать к любой женщине, хотя бы к своей бывшей любовнице — Дженни.