Знатные распутницы

Он улыбнулся и погладил ее по щеке.

– Я не ждал от вас ничего другого, моя дорогая Эмма! Мы вместе совершим еще великие дела. А теперь отдохните.

Он ушел, оставив ее одну. Через дверь она слышала, как он, насвистывая, спускался по лестнице.

Уже на следующий день для Эмилии, а теперь Эммы, наступило действительно время учебы. Она сделалась скромной молодой женщиной, и внушительное количество преподавателей заботилось о ее образовании в области истории, географии, учили ее поведению в обществе, танцам, музыке, пению, рисованию и целому ряду других дисциплин. Она приближалась к тому, чтобы стать настоящей леди. Иногда Чарльз выезжал с ней на прогулку или брал ее к своему другу – художнику Джорджу Ромни, который в последующие месяцы должен был написать с нее двадцать четыре портрета – настолько сильно пленила его красота модели.

Госпожа Лайон, мать Эммы, которую переименовали в мадам Кадоган, тоже переселилась к Гревилу, взяв на себя обязанности гувернантки, поскольку Чарльз не смог найти никого другого, кто исполнял бы эту роль лучше и строже. Как и дочь, она надеялась, что эта затея не преследует другой цели, кроме женитьбы. Без искренней любви и глубокой благодарности, которые Гревил разжег в Эмме, ее нынешняя жизнь была бы невыносимой. Но теперь она была готова пойти за ним в огонь и в воду.

Эмма верила, что желанный час скоро наступит, когда Чарльз сказал ей о предстоящем визите своего дяди – лорда Гамильтона – посла в Неаполе, который поживет у него некоторое время, чтобы отдохнуть и ознакомиться с его коллекцией.

– Он уже много слышал о вас, моя дорогая Эмма, и горит желанием познакомиться с той, которую он уже называет «моя любимая племянница».

Как могла Эмма представить себе нечто другое, чем жизнь без взаимной любви? Как она могла предположить, что первоначальный план Гревила состоял в том, чтобы дать ей образование и сделать любовницей принца Уэльского; как посреднику это принесло бы ему большую прибыль.

Приезд сэра Вильяма Гамильтона повлек за собой некоторое изменение планов Гревила. Дяде, от которого он в один прекрасный день надеялся получить наследство, было пятьдесят лет. Некоторые из его писем обеспокоили Чарльза. Разве сэр Вильям не давал понять, что он носится с идеей о женитьбе? Его посольство в Неаполе без жены выглядело бы действительно безутешным… Стоило Чарльзу только подумать об этом, как его прошибал холодный пот. Если бы дядя женился и в его семье родился ребенок, тогда с наследством пришлось бы распрощаться! Что-то должно было произойти. Это что-то Гревил нашел сразу, вспомнив, как его верный дядя, говоря об Эмме, произнес следующее:

– Никогда во всей моей жизни коллекционера у меня не было более высокого произведения искусства, чем это!

Эмма! Это была Эмма, которая должна соединиться с сэром Вильямом. Гревил рисковал потерей наследства, нужно было хотя бы попытаться получить приличный выигрыш. Он позаботился о том, чтобы Гамильтон был сражен шармом молодой женщины.

Когда он решил, что сэр Вильям незадолго до своего отъезда в Неаполь, наконец, достаточно «созрел», он отправил Эмму в Хаварден.

Сэр Вильям уехал, не дождавшись молодой женщины, которая никак не могла понять, почему Гревил решил избавиться от нее. Когда она, наконец, вернулась в Лондон, сэра Вильяма Гамильтона там уже не было.

Но со следующим кораблем в Неаполь был отправлен чудесный портрет художника Ромни, чтобы идеал, на который он молился, был всегда перед его глазами. Последовало письмо от Гревила.

В письме племянник объяснил дяде, что он намерен жениться на дочери лорда Миддлтона и что для этого ему нужно много, много денег. Одновременно он просил его взять Эмму на некоторое время к себе, так как опасался «ее ревности и возможной непредсказуемой реакции».

Эта игра была ловко задумана. Гамильтон клюнул на эту приманку без промедления и с этих пор мечтал только о том мгновении, когда сможет выйти на прогулку в солнечном Неаполе с прекрасной Эммой. Деньги были переведены…

Гревилу оставалось только убедить Эмму в необходимости поездки в Неаполь. Эмму, которая была страстно в него влюблена и думала, что он вскоре женится на ней.

Гревил нажал на все педали: ей нужно усовершенствовать свое пение; очень важно, чтобы она завоевала еще больше симпатий лорда Гамильтона, от благосклонности которого зависит благополучие племянника.

– Это отсутствие не будет длительным, – пообещал он молодой женщине. – Вы проведете шесть великолепных месяцев во дворце Сеса. Вас будут обслуживать там как королеву и наилучшим образом позаботятся о постановке вашего голоса.

– Но вас там не будет! О Гревил, вы не знаете, но я без вас больше не могу жить!

– Я знаю, мое сердце, мне вас будет страшно не хватать. Но сэр Вильям будет так счастлив иметь вас у себя некоторое время, а госпожа Кадоган будет вас сопровождать. А затем… я сам заберу вас через шесть месяцев.

Это был его последний аргумент. Одной ложью больше или меньше уже не имело для Гревила никакого значения. Сейчас он просто хотел отделаться от этой женщины и, не зная, что бы еще сделать, решил доигрывать эту комедию до конца. Рыдая, вся в слезах, Эмма Харт, наконец, уехала в Неаполь.

Дворец Сесса в Неаполе был во всех отношениях великолепной резиденцией, наполненной художественными произведениями и роскошью, достойной английского посла. Но, когда Эмма прибыла сюда вместе с госпожой Кадоган, она увидела, что в нем не было даже и половины того великолепия, какое она видела в маленьком доме по Эджер Род, где она оставила своего любимого Гревила.

Тем не менее Неаполь с его голубым морем, сияющим солнцем, цветами и тем безмерным восхищением, которые выразили ей неаполитанцы, ей понравился. Вскоре она стала любимицей города. Все только и говорили о юной англичанке, которой только что исполнилось двадцать, и которую считали кузиной лорда Гамильтона. Любопытные устремлялись в посольство, чтобы посмотреть на чудесное создание, красота которой раскрылась под южным небом, как роза. Сэр Вильям был без ума от Эммы. Он осыпал ее нарядами, драгоценностями и бесчисленными мелочами, которые так нравятся красивым женщинам. Сидя у ее ног, он объяснялся ей в любви, как трубадур. И Эмма спустилась с облаков на землю. Она не ожидала этого от своего «доброго дяди».

Она по-прежнему тосковала по Гревилу и писала ему страстные письма: «Жизнь без вас для меня невозможна. Я принадлежу вам, Гревил, только вам…»

Гревил, который был рад, что избавился от нее и получил за это приличную сумму денег, не отвечал на ее письма.

Он думал о том, что пока Гамильтон будет любить Эмму, он может не опасаться, что его любимый дядя, от которого он ждал наследства, на ней женится. Кто же может жениться на бывшей «богине здоровья»?!

Когда Эмма написала ему отчаянное письмо, в котором сообщила, что сэр Вильям в нее влюбился, он снизошел до ответа… и цинично посоветовал ей ответить взаимностью на любовь посла.

«К черту лицемерие, пора положить этому конец, – сказал он сам себе. – Пора сбрасывать маску!»

Без дальнейших прикрас Гревил посоветовал Эмме отдаться дяде: «Он состоятелен, влиятелен и сделает для вас все, чего бы вы не пожелали!»

Получив это страшное письмо, Эмма заперлась в своей комнате, не желая никого больше видеть. Для нее это было жестокое разочарование. Внезапно, человек, в котором она видела только красоту и благородство, раскрылся перед ней как циничный сводник. Ей захотелось умереть. В Неаполе самоубийства из-за любовных страданий не были редкостью.

Но, к счастью, существовала еще реально мыслящая и спокойная госпожа Кадоган, у которой нашлись спасительные идеи. – Ты будешь дурой, – сказала она, – если станешь плакать по этому парню, который продал тебя своему дядьке, поскольку не очень опасался, что тот может жениться на тебе. Заставь сэра Вильяма на тебе жениться… и ты будешь отомщена!

Это был убедительный аргумент! Эмма, охваченная болью и злостью, сразу же написала письмо Гревилу, которое завершилось следующим постскриптумом: «Заверяю вас, что не в ваших интересах наносить мне обиду. Вы не знаете, каким влиянием я здесь располагаю. Я никогда не стану любовницей сэра Вильяма. Но если вы загоняете меня в тупик, я стану его женой!»