Елена Троянская

Терсит перекрыл шум голосов громким вопросом:

— А что, ее кто-нибудь спрашивал?

— Я думаю, ее муж Теламон. Или Тевкр, лучший из лучников, — заявил Агамемнон и стукнул бокалом об стол.

— А смела ли она сказать им правду? — настаивал Терсит.

— Конечно, после сорока-то лет… — начал было Менелай.

Вдруг раздался голос:

— Женщина не всегда может признаться, чего она хочет.

К моему изумлению, голос принадлежал мне. Я не собиралась говорить — и тем не менее слова вырвались у меня.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Агамемнон.

Его взгляд, как и взгляды всех собравшихся, был прикован ко мне.

— Я имею в виду, что замужняя женщина, которая заботится о своей семье, о муже и ребенке, не всегда способна выразить те чувства, которые могут противоречить интересам семьи. — Я перевела дыхание и продолжила: — Любовь к новой семье не отменяет любви к прежней.

Мне повезло: обе мои семьи — и та, в которой я выросла, и та, которую я создала, — были рядом со мной. Но так бывает далеко не всегда.

— Она забыла Трою! — прогремел Агамемнон. — Она доказала это своими поступками.

— Если одна любовь вступает в противоречие с другой, это может быть причиной страдания — и молчания, — ответила я.

Агамемнон нахмурился. Я уже была не рада, что привлекла к себе внимание, но как могла я молчать? Его заблуждение может привести к кровопролитию, ведь он собрал своих гостей в надежде, что они послужат ему своими мечами.

— Если троянцы не откажутся от своих обвинений, мы ответим им военными кораблями и мечами! — воскликнул Агамемнон и огляделся вокруг: кто присоединится к нему.

Раздалось несколько довольно вялых криков.

— Троянцы зазнались, — сказал Терсит. — Окопались около Геллеспонта, не дают нам торговать на всей территории, не пускают к Черному морю. По мне так лучше б они исчезли.

— Троянцы не собираются исчезать. Они так и будут торчать, как колючка у нас в боку, пока мы сами не смахнем их, — заявил Агамемнон.

— У троянцев много союзников среди соседей, — заметил Диомед. — Они могут прийти им на помощь.

— Хватит! — вмешался Менелай. — Вы рассуждаете так, будто война объявлена. А для войны с Троей у нас нет ни причины, ни предлога. И, честно говоря, дешевле платить торговые пошлины, которые они назначают, чем снарядить армию. Таковы законы торговли: обмен, налоги. Своим расположением у Геллеспонта троянцы обязаны богам, так же как мы своим на Эгейском море. Мы должны уважать волю богов.

В зале поднялся глухой ропот, хотя Менелай говорил спокойно и рассудительно. Собравшимся не нужны были разумные возражения — по крайней мере, не этим зимним вечером, в полумраке, разрываемом всполохами факелов.

— Значит, ты хочешь посиживать в своем огромном дворце в Спарте, греть бока у очага, не совершив ни одного подвига, и умереть стариком, о котором на похоронном пире и спеть-то будет нечего? — воскликнул Диомед.

Я почувствовала, как Менелай напрягся. Он не сразу нашелся что ответить.

— Мне кажется… — подыскивал он слова. — Я думаю, лишь от воли богов зависит, будут на наших похоронах петь о подвигах или нет. Каждый должен испить ту чашу, которую послали ему боги. И мирная жизнь — тоже подарок богов.

— А я могу налить в свою чашу чего пожелаю! — крикнул Диомед и высоко поднял золотой кубок.

— Но эту чашу ты получил от других, — опять раздался мой голос: меня вывела из терпения его самонадеянность. — Возможно, ты не так свободен в своих действиях, как воображаешь.

Диомед уставился на меня, потом перевел взгляд на Менелая, как бы говоря: «Уйми свою жену».

— Оставьте в покое дряхлого Приама, — послышался голос с другого конца зала.

Быть может, общее настроение еще изменится: вдруг гости прислушаются к разумным доводам Менелая?

— Приам! Он старый осел. Выживший из ума восточный владыка. Но у него сыновей штук пятьдесят — все живут вместе с ним во дворце, — опять заговорил Агамемнон.

— И что, разве это причина для того, чтобы нападать на него? — спросил Менелай. — Пусть себе живет вместе со своими сыновьями.

Менелай сделал здравое замечание, но в его голосе я услышала горечь: у Приама пятьдесят сыновей, а у него ни одного. Ни одного! Каждый мужчина хочет сына, и Менелай не был исключением.

— По-моему, это никуда не годится, — пробормотал Агамемнон, у которого тоже не было ни одного сына.

— Я слышал, у него нашелся еще один сын, уже взрослый! — воскликнул Паламед.

— Рожденный от рабыни! — рассмеялся Полипорт. — Этих «отпрысков» полно в царских покоях.

— Это законный сын, — возразил Паламед. — Его еще младенцем унесли в горы из-за дурного предзнаменования, а сейчас он объявился и хочет получить свою долю наследства. Говорят, он красив и лицом, и телом, а силой не уступит другим сыновьям. Его зовут Парис, что значит «мешок», ибо его новорожденным унесли в горы в мешке и бросили умирать.

— Как трогательно! — Терсит фыркнул. — Какая увлекательная история!

— Этот старый Приам сидит смотрит в окошко и думает, что ему ничто не угрожает! — Агамемнон шипел от злости. — И вообще, кому какое дело — сорок девять у него сыновей или пятьдесят, красавцы они или нет?

— Вот именно, Агамемнон, какое тебе дело до Приама и его сыновей? Ты кипятишься и говоришь чушь!

Ни один человек на свете не смел сказать Агамемнону, что он говорит чушь, кроме Клитемнестры, и то не прилюдно. Агамемнон обшарил взглядом комнату, пытаясь найти того, кто говорил.

— Мне есть дело, ибо Приам — брат Гесионы. Он твердит на весь мир, будто греки ее увезли. Он ненавидит нас, греков!

Агамемнон выпятил подбородок, как делал, когда сердился, и стал похож на разъяренного быка.

— Это все твои выдумки! — возразил Менелай. — Я слышал, что Приам — мудрый и миролюбивый правитель и ни к кому не питает ненависти.

— А если он такой мудрый, то пусть боится нас! — воскликнул Агамемнон.

Из тени выступили два человека: один постарше с красивым, но злобным лицом, другой помладше с огромной шапкой волос. Где-то я их уже видела, но где?

Старший нес в руках защитную одежду и доспехи, младший — оружие: мечи, стрелы, пики. На голове у него красовался необычный шлем, украшенный клыками вепря.

— Линк, покажи всем, что ты принес!

Человек послушно разложил нагрудники, латы, шлемы, металлическую пластину, которая закрывала воина от плеча до бедра. Правда, чтобы поднять и держать ее, требовалась нечеловеческая сила.

— Это воинское снаряжение, — сказал он с гордостью.

— У меня целая кладовая заполнена этим добром, — сказал Агамемнон. — А теперь ты, Церкион, покажи, что есть у тебя.

Юноша охотно выполнил приказ. Он встал на колени и разложил оружие.

— Я готов к любым событиям, меня никто не застанет врасплох, — заявил Агамемнон.

— По-моему, ты сам не прочь застать кого-нибудь врасплох, — ответил Диомед. — Ты собрал в подвалах столько оружия, оно ржавеет и просит крови.

— Пусть лучше ржавеет, зато я спокоен, — ответил Агамемнон.

Церкион прохаживался среди разложенных мечей и кинжалов.

— Длинный меч неудобен в деле. Чем короче, тем лучше. Надежнее. Короткий меч не переломится пополам, оставив тебя безоружным. Он наносит глубокие раны, а не уколы. Конечно, для боя на близком расстоянии лучше всего пригоден кинжал. Но у него есть один недостаток — противника нужно подпустить близко! — сказал Церкион, помахал одним из кинжалов и рассмеялся.

— Идеальным было бы оружие, которое уничтожает противника на большом расстоянии. Если вы посмотрите на мечи, то увидите, что каждое усовершенствование имеет одну цель — поразить противника, не приближаясь к нему.

Это говорил невесть откуда появившийся Геланор. Он закончил свою речь, обращаясь к юноше:

— Вам нужен длинный меч, который при этом ранит смертельно, как короткий. Да, это мечта любого воина.

Как он тут оказался? Или Агамемнон забрал его у Менелая и взял к себе на службу?

Мне стало страшно при мысли, что мы останемся в Спарте без Геланора. Нужно добиться его возвращения. Как Агамемнону удалось его переманить?