Безоглядная страсть

Энни вздохнула. Что поделаешь, старик, сколько она его помнила, всегда был немного грубоват и слишком прямолинеен. По лицу Джиллиза Энни поняла, что тот ощущает ту же неловкость — Ферчар, должно быть, заводит этот разговор уже не первый раз.

Джиллиз Макбин был полноват и приземист — едва ли выше пяти футов ростом, но этот недостаток компенсировался широкими и мускулистыми плечами. Лицо Джиллиза казалось высеченным из гранита родной Шотландии, но, случись кому-нибудь отпустить сальную шутку, как сейчас Ферчару, это лицо мгновенно вспыхивало до корней волос. Старый зубоскал, зная это, никогда не упускал случая поддразнить его подобным образом.

— Ну что ты молчишь, словно язык проглотил? — снова пристал он к Джиллизу. — Поздоровайся хотя бы с Энни, что ли!

Бедняга, и без того красный как рак, смутился еще больше.

— Рад тебя видеть, Энни! — пробормотал он.

— Я тоже, Джиллиз, спасибо тебе за заботу о дедушке.

Старик снова грохнул палкой:

— Я и сам о себе позабочусь! Я еще, слава Богу, и на ногах стою крепко, и из ума не выжил! А Джиллиз и все остальные при мне просто потому, что я должен знать, что с ними все в порядке! — Ферчар указал палкой на человека, сидевшего в противоположном, темном углу комнаты. — С Макгиливреем ты, если мне не изменяет память, знакома, не так ли?

Взгляд Энни проследил за палкой. На человека, о котором говорил Ферчар, трудно было не обратить внимания даже при слабом освещении — длинные, мускулистые ноги, руки толщиной с доброе бревно, скрещенные на столь же могучем торсе. Весь вид мужчины словно говорил о том, что его совершенно не волнует, что именно на его гордой шее в первую очередь затянется петля, если их сходку обнаружат, — ведь дом, где они собрались, принадлежал ему.

Внешность Макгиливрея была необычна, он выделялся не только высоким ростом — Джон был на голову выше любого горца, — но и пышной копной медово-золотистых волос. Красавцем его назвать было нельзя: квадратный подбородок казался слишком тяжелым, рот — слишком резким, пронзительный взгляд бездонных, словно преисподняя, черных глаз — слишком пугающим. Но улыбка, озарявшая порой его лицо, могла свести с ума любую женщину, а о размерах его мужского достоинства ходили легенды.

Энни знала Макгиливрея почти с детства, но до сих пор любой его взгляд на нее приводил ее в трепет. Как знать, распорядись судьба иначе — и они стали бы чем-то большим, чем просто друзья… Во всяком случае, одно время они были близки к этому. «Рыжая Энни и Большой Макгиливрей, что и говорить, великолепная пара», — подумала она.

— Энни Моу, — официально представилась она ему.

— Джон Макгиливрей, — привстал он.

Странно было обращаться друг к другу подобным образом, но, с другой стороны, времена, когда Энни сопровождала кузенов на состязания борцов, чтобы поставить монету за Макгиливрея, уже прошли. Энни вспомнила, как, выиграв однажды пять поединков подряд, Джон от избытка чувств поцеловал ее. Это был первый в ее жизни поцелуй. Джон тогда был обнажен по пояс — день был очень жаркий, — и его мускулистый торс лоснился от пота…

— Садись, крошка! — Ферчар пододвинул для Энни стул поближе к огню. — Замерзла небось с дороги?

— Не то слово! Ночка, прямо скажем, не жаркая! — поежилась Энни. — Душу готова продать, чтобы отогреться!

Ферчар щелкнул пальцами, и на столе появился внушительных размеров жбан с подогретым грогом. Отпив с наслаждением пару глотков, старик протянул жбан внучке.

— Никак сам варил? — спросила она.

— А то кто же? — довольно крякнул он. — Поди, еще не разучился!

Энни по примеру деда отпила пару больших глотков. Ядреный, словно дух Шотландии, напиток прожигал все внутренности, непривычный человек вполне мог бы от одного глотка изрядно захмелеть, но Энни было не привыкать. Собравшись с духом, она несколькими глотками осушила весь жбан. Кузены, Джиллиз и даже мрачный Макгиливрей приветствовали ее одобрительным смехом — такая лихость была не каждому мужчине под силу! Старый дедовский рецепт подействовал безотказно: через пару минут Энни уже ощущала блаженную теплоту, разливавшуюся по всему телу.

— Отличная штука! — Энни прищурилась от наслаждения. — Но не стоит слишком увлекаться, дедушка, эдак ты все нутро прожжешь!

— Это еще что! — Ферчар как ни в чем не бывало с наслаждением погладил себя по животу. — Да я после этого еще и трубочку готов выкурить!

— Неудивительно, дед, это в твоем вкусе! — Энни набрала в легкие воздуху, чтобы хотя бы немного охладиться после обжигающего грога. — Но я думаю, ты созвал нас сегодня не для того, чтобы похвастаться, какой ты мастак и варить грог, и поглощать его. Что случилось? Почему ты здесь, в Инвернессе? Или тебе невдомек, что за твою голову назначена такая награда, что тебе, старому дуралею, и не снилась?

Блаженная улыбка исчезла, лицо старого солдата посуровело.

— Стало быть, — проговорил он, — ты до сих пор не знаешь…

Выражение лица Ферчара было таким мрачным, что на минуту Энни подумалось: «Уж не умер ли кто? Кто-то настолько близкий мне, что дед не хочет, чтобы весть о его смерти я узнала от кого-то чужого?..»

— С Ангусом все в порядке? — осторожно спросила она. Ферчар покачал головой:

— Слава Богу! Да твой муж еще здоровее, чем был пару дней назад, когда тебя покинул!

— Тогда что? Говори же! — Энни терялась в догадках.

— Принц развернул свою армию, — мрачно сообщил старик. — Они отступают.

— Отступают? — Сердце Энни екнуло. — Не может быть! Почему, черт побери?! Ты же сам мне писал пару дней назад, что они подходят к Лондону!

— А теперь вот отступают, — включился в разговор Роберт. — С правого фланга их теснит генерал Уэйд с пятью тысячами, с левого — генерал Лигоньер с семью, а с тыла — пособник дьявола герцог Камберленд с еще несколькими тысячами всякого сброда, который он специально ради того отозвал с войны во Фландрии. Так что в целом против нас тысяч двадцать, и наши полководцы решили, что, как ни храбро дрались бы наши парни… Нам обещали подкрепление в несколько тысяч, но, с тех пор как мы перешли реку Эск, присоединилось к нам от силы человек двести…

— Вот так-то доверять обещаниям! — проворчал со своего места Макгиливрей. — Обещал нам эта сволочь французский король несколько тысяч солдат, а в результате — шиш! Обещал пушки, продовольствие, денежную компенсацию за урожай, что мы не вырастили из-за войны, — и где, скажите на милость, все это?!

— Урожай? — Ферчар кинул на него недовольный взгляд. — Какой, к черту, мужчина станет думать об урожае, когда страна в опасности?!

— Станешь поневоле думать, — все так же мрачно отрезал Макгиливрей, — если жена и дети подыхают с голоду! Почему, думаешь, люди ночью иногда тайком бегут из лагеря? Не потому, что боятся войны, — чтобы отнести жене и детям хотя бы краюху хлеба! Вот что заботит простого человека!

— А тебя? — прямолинейно спросил Эниас. — Что тебя заботит, Джон Макгиливрей?

Оттого что кто-то пошевелился, на лицо гиганта на мгновение упал отсвет, и стало видно, какие глубокие складки залегли у его губ.

— Меня? — переспросил он. — Меня сейчас заботит то же, что, думаю, и всех вас, — почему мы здесь сидим и лишь болтаем о том, что нам делать, вместо того чтобы действовать.

Его суровый взгляд упал на Энни, и та отвела глаза. Она-то отлично понимала, почему Макгиливрей, Джиллиз, ее кузены и сотни других горцев, которым так же дорога Шотландия, сейчас не на поле битвы, — они связаны клятвой, данной Ангусу. Понимала и то, что, если бы не такие, как Ангус, у которых расчет сильнее чести, сейчас бы у мятежного принца была армия, способная тягаться с англичанами, и ему бы не пришлось с позором отступать.

— То, что они отступают, конечно, прискорбно… Но ведь это еще не означает поражения, не так ли? — с надеждой спросила она.

— Кто говорит о поражении? — вспылил Ферчар. — Принц лишь хочет переждать зиму и скопить силы для новой атаки. А что смелость у него есть, это он уже доказал. Он хочет вернуть себе отцовский трон и выбить англичан из Инвернесса и Перта. Нужно лишь, — старик понизил голос, — чтобы все вожди кланов поверили, что он способен на это.