Виргиния

Губернатор и его супруга обошлись с ним куда любезнее, чем он, принимая во внимание его репутацию, того заслуживал. Они поинтересовались здоровьем сэра Мэтью, упрекнули Ланса за то, что он так редко у них бывает и поздравили с приобретением новых земель в округе Энрико. Ой что-то говорил, извинялся, благодарил, и, как только светские приличия позволили ему откланяться, вышел на террасу, где свежий ветер с реки остудил его разгоряченную голову. Слуга вынес трубку, и Ланс с наслаждением затянулся ароматным виргинским табаком.

Юноша никак не мог справиться со странным, новым для него чувством, захватившем все его естество. Ему доводилось падать с лошади, рисковать своей жизнью в войнах между индейскими племенами, оступаться на скользких от тумана горных уступах, бороться с ураганом, слепившим его песком и не дававшим сделать глоток воздуха, сражаться со смертельно раненой медведицей. Но никогда ни раны, ни болезни не доставляли ему стольких мучений.

Трубка погасла. Кто-то из гостей, облокотившихся о перила террасы недалеко от него, предложил Лансу уголек из своей трубки. Молодой человек поблагодарил его и вновь погрузился в свои невеселые думы.

Из сада доносились женские голоса и смех. В доме играла музыка, гости танцевали. Но ему повсюду чудился лишь ее голос. Аромат осеннего вечера, казалось, сгустил воздух настолько, что Ланс начал задыхаться. Трубка снова погасла и он положил ее рядом с собой на перила балюстрады.

Истер. Ее назвали в честь древнесаксонской богини. И не удивительно. Богиня его далеких языческих предков, сторожащая врата Валгаллы, сестра Авроры, которую английские монахи так и не смогли изгнать из людской памяти. Она победила, и теперь ее именем называется один из величайших христианских праздников. Истер, то есть Пасха...

И вновь ему почудилось, что ласковые руки Истер касаются его щек...

Внезапно человек, передавший Лансу уголек, заговорил с ним.

Юноша попытался отогнать на время свои мысли, но успел уловить только конец фразы:

– ... лишь сэр Джон Секлинг, великий поэт, смог бы оценить эту ночь по достоинству.

– Простите, что вы сказали? – переспросил Ланс.

Его собеседник стоял, лениво прислонившись к дубовой колонне, и, странное дело, Ланс почувствовал себя с ним совершенно свободно.

– Я тоже скучаю по родине,– мягко ответил незнакомец, как бы говоря сам с собой.– Виргинию вообще населяют люди, больные ностальгией. Но я влюблен в ее дикую красоту. И понимаю, что обречен остаться здесь. Если я вернусь в Англию, то стану тосковать по Виргинии...– он указал мундштуком трубки на звезды: – Вы только посмотрите на это небо! Не удивительно, что виргинцы так редко возвращаются в Британию.

Столь поэтические настроения редко посещали Ланса и он посмотрел на своего собеседника с любопытством.

Не меняя позы, и как бы продолжая начатую мысль, тот сказал:

– Я – Натаниэль Бэкон. Натаниэль Бэкон-младший, мастер Клейборн. Нижайше прошу простить меня за то, что прервал ход ваших размышлений, но, видимо, я выпил слишком много пунша. А когда это со мной происходит, я начинаю думать вслух.

– Так значит мы... Мы с вами соседи по владениям в Энрико! – воскликнул Ланс.

– Вы совершенно правы. Мои земли в Шоккоэзе, рядом с участками Байердза.

Они обменялись рукопожатиями.

У Натаниэля Бэкона было тонкое нервное лицо с глубоко посажеными глазами, которые, казалось, светились в темноте. Его одежда цветом и покроем напоминала костюм барристера, а фигура выдавала в нем любителя путешествий. На вид ему не было и тридцати.

– Между нашими новыми плантациями всего несколько миль,– заметил Ланс.– Я вернулся оттуда лишь несколько дней назад.

– В самом деле? Как дела у Дика Поттса?

– Отлично, сэр. Полагаю, что из него выйдет превосходный слуга. Он добрый приятель Абрама Гейла, нашего управляющего, да и я знаю его вот уже несколько лет.

– Я рад, что они друзья,– сказал Натаниэль Бэкон.– Бедняга Поттс все беспокоился о будущих соседях... Эта отметина на руке, вы знаете, о чем я говорю, сделала его очень стеснительным. Он убежал от своего прежнего хозяина, Аллена. Мы выкупили его, и теперь Дик уже не вне закона, несмотря на клеймо на ладони.

– Это не имеет значения,– улыбнулся Ланс.– Много, очень много беглецов от так называемого «правосудия» нашли пристанище к западу от Терки-Айленда. И губернатору никогда не хватит солдат, чтобы привести их всех в суд.

– Да, я знаю,– ответил Бэкон.– Они своего рода казаки нашей колонии – буфер между нами и индейцами. Было бы интересно узнать их получше. Но я, как правило, слишком занят мыслями о Кембридже, Флит-Стрит и королевском дворе... Как давно вы в Виргинии, мастер Клейборн?

– С шестьдесят пятого года, сэр.

– И не скучаете по родине?

– Нет.

Бэкон сочувственно взглянул на него и сказал:

– Значит, у вас несчастная любовь. А это неизмеримо хуже. Простите, что я затронул эту тему.

Ланс принял холодный высокомерный вид, но Бэкон негромко продолжал:

– Неизмеримо хуже. Два года назад, вернувшись в Лондон после долгого путешествия, я жестоко пострадал от стрел Эроса. Писал моей Элизабет стихи, потерял интерес к пище и вину... Буквально выл на Луну, чувствуя, как мое сердце сгорает.

– Да, да, я знаю! – воскликнул Ланс с таким жаром, что Бэкон лишь усилием воли удержался от смеха.

– По-моему, самое время выпить пунша,– заметил он.

Они вместе вернулись в дом.

В приятной компании Натаниэля Бэкона Ланс ненадолго забыл свои печали. Закончив колледж Святой Катарины в Кембридже, Бэкон много путешествовал, участвовал в королевских военных кампаниях в составе Второго Драгунского полка армии Великобритании, а когда письмо дяди позвало его в Виргинию, не стал долго думать. Сэр Вильям дал ему место в Совете, что сразу же принесло молодому человеку чин полковника. Его дядя, Натаниэль Бэкон-старший, также являлся членом Совета.

Ланс восхищался подтянутой аристократической фигурой молодого человека, его глазами, светящимися умом и юмором, а также гордой осанкой, заставлявшей стыдливо краснеть разодетых сверх всякой меры нуворишей, наводнивших в тот вечер «Грин-Спринг».

– Виргиния обречена на успех,– заметил Бэкон, когда они вернулись в сверкающую огнями залу.– А бренди, губернатора выше всяких похвал.

Негр-слуга поднес им чаши с пуншем. Сэр Генри Чичерли, правая рука сэра Бэркли, высокий нервный человек в серебристо-сером пудренном парике, подошел к ним со словами приветствия и осведомился о делах в окрестностях Джеймс-Ривер. Бэкон вежливо ответил ему и продолжил свой разговор с Лансом:

– Моя жена любит общество. Она считает, что вечеринки существуют для удовольствия, а не для политики. Я, честно говоря, разделяю ее мнение.

– И я тоже,– ответил Ланс.– Но ни разу не видел на подобных приемах подлинного веселья. Все слишком напряжены... Кажется, губернатор сильно сдал за последнее время.

– Его замучила чернь,– охотно отозвался Бэкон.– Посмотрите на этих старых бездельников у окна! Как вы думаете, о чем они судачат даже здесь, на приеме, попивая губернаторский пунш и обжираясь его олениной? Цены, дескать, слишком низки, а работать приходится... ну, и так далее. Гигантские суммы, в которые оцениваются владения Калпеперов, просто бесят наших налогоплательщиков. Западные плантаторы отказывают губернатору в созыве новой Ассамблеи. Они устали от того, что виргинский Парламент состоит из потомственных дворян... Бедные дураки надеются на новые законы! Они слишком многого хотят от законов и законодателей. Законов и так слишком много... Но почему вы не притронулись к пуншу? Пейте, сэр, пейте! Я хочу познакомить вас с миссис Бэкон. Ей не терпится узнать своих новых соседей.

Ланс проглотил содержимое своей чаши и последовал за Бэконом в западные комнаты. Здесь собрались одни женщины. То и дело раздавались рукоплескания: в самом разгаре была игра в декламирование.

Элизабет Бэкон сразу же их заметила и ввела в шумный круг играющих. Подобно своему мужу, она была стройна и элегантна, как молодая березка. Ее одеяние из темно-красного атласа и кружев завершала очаровательная шапочка брюссельского бархата, из-под которой тяжелыми волнами струились длинные черные волосы. Она выделялась среди прочих, подобно королеве.