Разделенные океаном

— О, я рада, что вы передумали. Для этого вы слишком молоды и красивы.

На вид ему было лет двадцать пять, и он отчаянно нуждался в бритье и душе — Анна чувствовала исходящий от него запах застарелого пота. На нем был костюм, когда-то сшитый у хорошего портного, но сейчас воротник покоробился и залоснился, а карманы были порваны. Рубашка на нем тоже была грязной, но все это не могло скрыть того факта, что перед ней сидел привлекательный молодой человек, пусть даже худой до невозможности. Во взгляде его карих глаз отсутствовала та безнадежность, которую Анна встречала у некоторых людей после того, как Нью-Йорк пал и улицы заполонили толпы голодных и бездомных, в большинстве своем очень похожих на Бобби Гиффорда, — эти люди потеряли не только работу, но и смысл жизни.

Он вновь улыбнулся.

— Вы мне не снитесь, Анна Мюррей?

Она отнеслась к его вопросу очень серьезно — ей самой иногда казалось, что она ненастоящая.

— Думаю, нет, — ответила девушка.

— И часто вы этим занимаетесь — кормите сирых и убогих?

Булочки с горячими сосисками были съедены, и сейчас он потягивал кофе из картонного стаканчика. Откуда-то прибежала собака и обнюхала бумагу, в которую были завернуты булочки. Ее хозяин, пожилой господин, улыбнулся Анне и с некоторым удивлением посмотрел на ее собеседника. Стояло чудесное июньское утро, и Центральный парк постепенно заполнялся людьми. Вдалеке были видны двое копов на лошадях. Анна подумала, а не чувствует ли Бобби Гиффорд себя чуточку менее несчастным в такой чудесный день, или же он опустился слишком низко, чтобы обращать внимание на погоду.

— Только когда кто-нибудь спит на скамейке. Я вижу ее из окна своей спальни. Она вон там. — Девушка махнула рукой в сторону апартаментов Блинкеров на другой стороне парка. — Мое окно — второе от угла на верхнем этаже. Я всегда выглядываю в него, как только проснусь.

— Классное местечко для жизни вы себе нашли, — с завистью заметил ее новый знакомый. — Означает ли это, что если я и сегодня ночью лягу здесь спать, то завтра снова получу завтрак?

— Да, — пообещала Анна. — Чем вы собираетесь заняться сегодня?

Бобби поставил стаканчик с кофе на колено и задумчиво сказал:

— Я могу заглянуть в «Сакс» [47] и купить себе новый костюм, затем пообедать в «Янтарной комнате» [48] — семга у них восхитительная, как мне говорили, — а после этого отправиться в кино. Было бы недурно посмотреть «Ветер» с Лилиан Гиш, я пропустил его в свое время, когда он только вышел на экраны. Вечерком, прежде чем отправиться на Бродвей и посетить какое-нибудь шоу, я поужинаю со старыми приятелями. — Он сухо улыбнулся ей. — Или же, в крайнем случае, я могу попробовать найти работу.

— Надеюсь, вы найдете ее в самое ближайшее время! — пылко воскликнула девушка.

— Но больше всего мне хотелось бы отправиться автостопом в Калифорнию, в Лос-Анджелес, — сказал он и прищурился, словно бескрайняя гладь Тихого океана уже золотилась солнцем перед его глазами. — Там, по крайней мере, тепло. Меня не прельщает мысль о том, чтобы провести еще одну зиму на скамье в Нью-Йорке.

— Так почему же вы не уедете? В Калифорнию, я имею в виду.

Бобби пожал плечами.

— Мне страшно. Я родился здесь, в Нью-Йорке, и больше не бывал нигде. А до Лос-Анджелеса отсюда пара тысяч миль.

— На вашем месте я бы поехала. Вы легко можете получить работу в кино.

Он коротко рассмеялся.

— Это легче сказать, чем сделать.

— Все на свете легче сказать, чем сделать. — Анна порылась в карманах своего розового пальто. — У меня есть восемь долларов. Вот, возьмите. По крайней мере, часть пути вы сможете проехать на автобусе.

— Я не прошу милостыню. — Нахмурившись, молодой человек отвернулся. — Оставьте свои деньги себе.

— Вы съели завтрак, — мягко возразила Анна. — Вот это действительно была милостыня.

— Я уже жалею об этом, — неприветливо отозвался он. — Не трудитесь искать меня утром. Меня здесь не будет.

— Дело ваше. Но я все равно буду высматривать вас. Прощайте, Бобби, и удачи вам.

Анна положила восемь долларов на скамью и подтолкнула деньги к нему. Она задела его самолюбие, но хорошо уже то, что оно у него еще оставалось.

— Я наблюдала за тобой, — сказала Лиззи Блинкер, когда Анна вернулась. — Я бы очень хотела, чтобы ты больше не делала этого, милая. Так можно и пострадать ни за что.

— Он взял деньги? — спросила Анна. — Я дала ему восемь Долларов, но он отказался брать их, поэтому мне пришлось оставить их на скамейке.

— Понятия не имею. Как только я увидела, что ты уходишь, я перестала смотреть в окно. Ты уже завтракала? — Завтрак был единственным, что готовила Лиззи — за все остальное отвечали слуги, — это помогало ей, по ее словам, не утратить связи со своими корнями. — Когда я была маленькой и жила в Манчестере, у нас почти никогда не было завтрака. А когда был, то нам доставался лишь хлеб с маргарином.

— И какой он был на вкус, хлеб с маргарином? — поинтересовалась Анна.

— В те времена — великолепным, но сомневаюсь, что я сказала бы это сейчас.

Теперь Лиззи готовила оладьи, гренки с корицей, омлет и блинчики из тертого картофеля. На столе всегда стояли вазы с фруктами и кувшины с соком.

— Что бы ты хотела съесть сегодня, милая? — спросила Лиззи.

— Все, что угодно, — ответила Анна. — Я умираю с голоду.

Они вместе вошли в кухню, длинную, вытянутую комнату с вымощенным черной плиткой полом и белыми мраморными столешницами. На окнах висели желтые пластинчатые жалюзи, отчего даже в самые серые и тусклые дни кухня казалась залитой солнцем. У стены стояла плита с шестью черными кружками, которые наливались малиновым, стоило включить электричество. Иногда, в страшных ночных кошмарах, Анна чувствовала, как кто-то прижимает ее ладонь к одному из кружков; она даже ощущала отвратительный запах горелой плоти. Стол представлял собой круглую мраморную крышку, покоящуюся на единственной черной ножке; он напоминал ей гриб.

— Мои подруги все время спрашивают меня, как ты ухитряешься оставаться худой как щепка, несмотря на то что столько ешь? — Хотя Лиззи прожила в Америке уже более тридцати лет, избавиться от манчестерского акцента ей так и не удалось.

— Она сжигает жир с помощью танцев, мам, вот как.

В кухню вошел Герби. Он был в ярко-желтом свитере и белых брюках. Выглядел он безукоризненно, зато его комната наверняка пребывала в ужасающем состоянии; повсюду валялась одежда, которую он отверг сегодня утром. Герби поцеловал их обеих.

— В таком случае мне остается предложить своим подругам заняться степом.

— Что мы сегодня делаем? — обратилась Анна к Герби. Она частенько забывала о таких вещах.

— Глупая девчонка! — ласково упрекнул ее Герби. — Через два часа у нас кастинг, забыла? Это для участия в новом бродвейском шоу, «Розы алые»...

— А фиалки — синие [49], — пропела Анна.

— Сахар — сладкий, — с улыбкой подхватила Лиззи.

— И вы тоже, — закончил Герби. — Обе, — добавил он с очаровательной улыбкой. — Я никого не хотел обидеть.

Лиззи поставила на стол кофейник, две чашки с блюдцами, сахарницу и кувшинчик со сливками. Фарфоровая посуда, украшенная золотой окантовкой и рисунком из крошечных бутонов роз, была тоненькой и полупрозрачной. Герби налил две чашки кофе: черный для себя, а в чашку Анны добавил сливок и четыре кусочка сахара.

— Сегодня двадцать второе июня, — заметила Лиззи, переворачивая оладьи на сковородке. Она выглядела совершенно неуместно в кухне в эксклюзивном кружевном пеньюаре, который наверняка стоил целое состояние в «Блуминдейлз» [50] или каком-нибудь другом дорогом магазине, завсегдатаем которых она была. — А это значит, что наступило летнее солнцестояние, самый длинный день в году. Когда я была маленькой, мне всегда было грустно в этот день, потому что с завтрашнего дня ночи становились длиннее. Не успеешь оглянуться, как мы уже сидим при свечах, а делать решительно нечего, кроме как ложиться спать.