Грешные намерения

Он взглянул на миссис Дьюз, ожидая увидеть потрясение, но она ответила ему открытым, честным и немного грустным взглядом.

— Вы всего лишь доказали, что деньги, и привилегии не идут рука об руку со здравым смыслом или добродетелью. Это я и так знала.

Кэр поклонился, чувствуя, как горят его щеки.

— Простите меня за то, что я наскучил вам.

— Вы прекрасно знаете, милорд, что никогда не наскучите мне, — ответила она. — Я только хотела бы сказать, что деньги не могут прибавить ума, но они могут купить пищу для желудка и одежду для тела.

— Так вы думаете, что люди здесь счастливее людей в Сент-Джайлсе?

— Они должны быть счастливее. — Она пожала плечами. — Страдать от голода и холода очень вредно для здоровья.

— И все же, — задумчиво произнес он, — все эти богатые счастливее нищего на улице?

Она посмотрела на него с недоумением. Он улыбнулся.

— Я думаю, человек может обрести счастье или почувствовать неудовлетворенность жизнью независимо от того, набит его желудок или нет.

— Если это правда, то это очень печально, — сказала она. — Если все их потребности удовлетворены, они должны быть счастливее.

Он покачал головой:

— Боюсь, человек — непредсказуемое, неблагодарное существо.

Темперанс улыбнулась — наконец-то!

— Сомневаюсь, что смогу понять людей вашего класса.

— Лучше и не пытаться, — небрежно заметил он.

— Вот вас, например, — тихо сказала она. — Я не уверена, что я все еще нужна вам в Сент-Джайлсе, но вы берете меня с собой. Зачем?

Он посмотрел на стоявшую впереди них толпу, замечая мужчин, не спускавших с Темперанс глаз.

— А как вы думаете — зачем?

— Не знаю.

— Не знаете?

Она поколебалась, а он, даже не глядя на нее, понимал каждое ее движение. Движение не находивших себе места пальцев, теребящих край декольте, биение пульса на горле, когда она снова раскрыла губы.

Он наклонился еще ближе и тихо повторил:

— Не знаете? Она собралась с духом.

— Там, в доме миссис Уайтсайд, вы заставили меня смотреть…

— И? — Они находились в тесно забитой людьми комнате, и от прижатых друг к другу тел можно было задохнуться. И в то же время ему казалось, что они существуют в своем мире, в мире, отделенном от остальных стеклянной сферой.

— Зачем? — с волнением спросила она. — Зачем вы заставили меня смотреть? И почему меня?

— Потому что меня влечет к вам, — прошептал он. — Потому что вы добрая, но не слабая. Потому что когда вы дотронулись до меня, боль была горько-сладкой. Потому что в вашей груди таится страшная тайна, как таилась бы в ваших руках злая змея, которую вы не выпустили бы на волю, даже если бы она грызла ваше тело. Я хочу выманить эту змею из ваших рук. Высосать ее из вашей истерзанной плоти. Взять вашу боль на себя и сделать ее моей болью.

Он чувствовал, как дрожь волнами проходит по руке, лежащей на его локте.

— У меня нет тайн.

Он наклонился и прошептал, почти касаясь ее волос:

— Милая, дорогая лгунья.

— Я не…

— Теперь молчите. — По его спине пробежал холодок, и, даже не оборачиваясь, Кэр понял, что к нему направляется мать. Они подошли к сэру Генри, стоявшему с двумя другими джентльменами. Лазарус ловко ввел Темперанс в их круг, извинился и обернулся в ту самую минуту, когда леди Кэр с достаточной силой похлопала его по плечу.

— Лазарус.

— Мадам. — Он наклонил голову.

— Я вижу, ты все еще сопровождаешь эту женщину.

— Как я рад, что у вас хорошая память, — спокойно парировал Лазарус. — Люди с возрастом очень часто начинают терять память.

Наступила короткая напряженная пауза, и ему показалось, что сказанного им было достаточно, чтобы отпугнуть мать. Он посмотрел на Темперанс, повернувшуюся к сэру Генри, и увидел, что глаза сэра Генри устремлены на ее грудь.

Тем временем леди Кэр пришла в себя и сказала дрожащим голосом:

— Что я тебе сделала, чем заслужила такое ужасное отношение ко мне?

Лазарус посмотрел на нее с искренним удивлением:

— Да ничем. Она вздохнула:

— Так откуда эта постоянная враждебность? Почему это… В нем что-то взорвалось. Он шагнул к ней, подавляя своим ростом ее небольшую фигуру.

— Не задавайте вопросов, когда на самом деле вам не нужны ответы, мадам.

Ее синие, такие же, как и у него, глаза удивленно распахнулись.

— Лазарус!

— Вы ничего не сделали, — тихо и сурово сказал он. — Вы ничего не сделали, когда отец бросил меня кормилице. Вы ничего не сделали, когда через пять лет, он вернулся и вырвал меня, рыдавшего, из ее рук. Вы ничего не сделали, когда он высек меня за то, что я оплакивал единственную мать, которую знал. А когда Аннализа умирала от детской лихорадки…

Он неожиданно замолчал, глядя на Темперанс. Сэр Генри положил руку на ее плечо, а она чуть наморщила лоб. Мать взяла Лазаруса за рукав.

— А ты не думаешь, что я тоже оплакивала смерть Аннализы?

Он повернулся к ней с кривой усмешкой на губах.

— Когда Аннализа умирала в страданиях от лихорадки, мой отец, будь он проклят, отказался послать за доктором, потому что пятилетняя девочка должна быть сильной. А что сделали вы?

Она молча смотрела на сына, и он впервые заметил тонкие морщинки, разбегавшиеся от ее синих глаз.

— Я скажу, что вы сделали. Ничего. — Краем глаза он увидел, что, сэр Генри уводит Темперанс от других джентльменов в дальнюю часть бального зала. — Ничего, мадам. И не удивляйтесь, что я, в свою очередь, ничего не чувствую к вам.

Кэр стряхнул с рукава руку матери и сразу же обернулся, но Темперанс и сэр Генри исчезли. Проклятие! Кэр начал пробираться через зал, к тому дальнему углу, где он последний раз видел ее. Нельзя было оставлять ее наедине с мужчиной. Когда Кэр проходил сквозь толпу, кто-то схватил его за рукав, но он оттолкнул руку и услышал удивленное недовольное восклицание. Он отодвинул пирамиду увядших цветов, ожидая увидеть за ней проход или уголок для влюбленных. Но там ничего не было. За цветами была лишь ровная стена.

Лазарус обошел зал, отыскивая бирюзу ее платья, гордую посадку головы. Но видел только идиотские лица сливок лондонского светского общества.

Темперанс исчезла.

Темперанс почти сразу поняла, что, к несчастью, неправильно судила о личности сэра Генри. Когда он привел ее в полутемную комнату, сердце тревожно забилось, но надежда не умирала. А если она ошибается, и он действительно интересуется приютом, она сделает глупость, оскорбив его. С другой стороны, если его вовсе не интересовал приют, она могла оказаться в очень опасном положении.

Именно это заставило ее поставить между собой и сэром Генри большое кресло.

— Я понимаю, что вам нужно уединение, сэр, — сказала она наисладчайшим голосом, — но не могли бы мы, по крайней мере, найти комнату посветлее?

— Никогда нельзя быть слишком уверенным, моя дорогая, — ответил сэр Генри, нисколько не успокаивая Темперанс. — Я не люблю обсуждать свои дела там, где их могут подслушать другие.

Он закрыл за собой дверь, и в комнате стало совсем темно. Темперанс заговорила:

— Ну, тогда все в порядке. Приют для брошенных детей в настоящее время имеет штат из трех человек: я, мой брат, мистер Уинтер Мейкпис, и наша служанка Нелл Джонс.

— Да? — сказал сэр Генри, и его голос прозвучал немного ближе.

Темперанс подумала, что будет благоразумнее оставить кресло, а самой подвинуться влево, поближе к двери.

— Да, но если у нас будут достаточные средства, мы сможем увеличить штат и таким образом помочь еще многим детям.

— Вы сбежали, моя маленькая мышка, — нараспев противным тошнотворным голосом произнес сэр Генри.

— Сэр Генри, вас вообще интересует мой приют? — с раздражением спросила Темперанс.

— Конечно, — ответил он уже слишком близко.

Она испуганно метнулась вправо, и тут же оказалась в мужских руках. Отвратительные мокрые губы скользнули по ее щеке.

— Этот приют будет превосходным прикрытием для встреч с вами.