Запретное влечение

Колесница подъехала к вилле Квинта. На воротах висел траурный венок, в знак того, что в этом доме поселилось горе.

— Думаю, что сейчас самое время, мне обсудить с… — Лукреций чуть было не сказал «твоим отцом», — Квинтом, наш брачный договор.

— Нет, — Юлия сошла с колесницы. — Только не сегодня. Он слишком много пережил, слишком много испытаний выпало на его долю. Я требую, чтобы ты ждал гонца от меня с решением. Возможно, вопрос моего замужества будет решать не Квинт, а…

Девушка вдруг поняла, что не может произнести даже имени Секста!

— Хорошо, — приподнял брови Лукреций. — Ты свободна в своем решении и вольна дать любой ответ.

Но в глазах его вспыхнула такая бешеная злоба, что Юлия почувствовала, как у нее холодеет спина. Милый, добрый друг Лукреций внезапно предстал перед своей возлюбленной в другом обличий. Что-то подсказывало Юлии, что это его лицо — подлинное.

Юлия вошла в дом.

Первое, что ее поразило — отсутствие рабов. Девушка не знала, что отец отпустил их всех, пожелав остаться один в доме. Юлия не знала, что предположить. Ее мягкие дорожные сандалии неслышно ступали по каменным плитам. Могло показаться будто это призрак идет по опустевшему дому, где когда-то свершилась трагедия.

Сенатор сидел в кресле на террасе. На его суровом лице отчетливо обозначились новые морщины, а виски побелели. Юлия остановилась на пороге и прижала руку к груди, задохнувшись от приступа нежности, затопившего ее душу.

Она сделала шаг вперед, затем остановилась. Неожиданная догадка поразила ее громом. Все сны и предчувствия, что мучили ее два последних года… Неужели?

— О, нет, — прошептала она, испугавшись собственной догадки. — Это невозможно…

Квинт посмотрел вслед убегающей Юлии. Он заметил ее приход, но не двинулся с места. Его сковал страх. Ведь теперь между ними нет никаких преград. Теперь он просто влюбленный в нее мужчина, а она молодая, полная сил и страсти женщина…

Юлия же нашла в себе силы бежать. В ужасе от собственного внутреннего озарения, которое показалось ей языками пламени Тартара, где страдают и мучаются самые великие грешники, девушка спасалась от неизбежно надвигавшейся на нее новой жизни. Ноги сами принесли ее к запертым дверям комнаты Лито, возле которых стоял погребальный венок. Юлия толкнула дверь, та оказалась не запертой.

Девушка упала на застеленную узкую кровать и зарыдала.

— О, Лито! Если бы ты могла дать мне ответ! Если бы ты могла дать мне ответ!

Юлия плакала до тех пор, пока Морфей, бог сна, не сжалился над ней и не послал ей короткое, тяжелое забытье.

Сон дочери Квинта был прерывистым. Из глубин ее памяти и подсознания поднимались те образы, которые она считала забытыми, потерянными, выдуманными… Но они были — десятки мелких, чуть заметных моментов, которые обнажали тайную, подлинную сущность вещей.

Вот отец дарит ей золотой браслет и одевает его на руку дочери с такой осторожностью, будто касание ее кожи заразит его смертельной болезнью. Вот сенатор случайно сталкивается с ней в дверях и опускает глаза, потом сердится и велит ей немедленно уйти. Вот он стремительно уходит с террасы при появлении Юлии, словно преступник, словно вор, словно… О, Боги! Сны Юлии, которые она не могла вспомнить. Это любовное томление, жар, пыл, что она не решалась назвать…

Юлия металась на кровати Лито, пытаясь удержать тайну, которая мелькала совсем рядом, возле самой поверхности, можно было рассмотреть ее отблеск и увидеть отражение, но заставить показаться невозможно. От ужаса, страха оказаться беззащитной перед надвигающейся опасностью, скрытой в тумане неизвестности, Юлия проснулась.

Сквозь небольшое оконце пробивался хмурый утренний свет.

Юлия поднялась с постели. Ее взгляд упал на письменный прибор Лито. Под тяжелой бронзовой подставкой в форме фигуры Сафо, лежал небольшой листок. Девушка вытащила его, развернула и прочла: «Дорогая моя Гебо! Невозможно наблюдать трагедию, происходящую на моих глазах. Мужчина и женщина, считающие друг друга кровными родственниками — отцом и дочерью, сгорают от любви друг к другу, но даже не смеют назвать своего чувства или признаться в нем. Невозможно описать накал страстей, бушующий между ними. Они пытаются искать ответы в далеком прошлом, в поступках других людей — но тайна скрыта только в них самих. Увы, ее открытие может принести больше несчастий, чем нежелание открыть истину. Твоя Лито».

Юлия схватилась рукой за стену. Письмо выпало из ее руки. Гебо, давняя подруга, и как утверждают, любовница Лито, та которой доверялись все тайны, надежды и невзгоды. Гречанка писала ей обо всем, что происходило в ее жизни, а зачастую читала Юлии отрывки из приходивших в ответ писем.

— Она все знала, она понимала… — Юлия схватилась рукой за грудь.

Неожиданно порыв ветра приподнял занавес и принес запах цветущего жасмина. Маслом от этих белых цветков Лито умащивала свои руки и шею… Ветер ласково коснулся щеки Юлии и стих.

— Лито! — Юлия ощутила прикосновение ветра не только на своей коже, но и в своем сердце.

— Спасибо, о боги! — воскликнула девушка.

Желанное знамение было получено.

Теперь Юлия знала, что ей делать.

Девушка вошла в свои покои и застала их убранными, чистыми и светлыми. Все было в полном порядке, как оставила Юлия в день отъезда. Девушка надела самую красивую из своих белых, праздничных туник и набросила поверх нее кроваво-красный плащ. Убрав волосы в высокую греческую прическу, Юлия надела те самые украшения, что отец подготовил к ее свадьбе. Капли жасминового масла на запястья придали ей уверенность. Казалось, что Лито стоит за ее спиной и своим присутствием дает силы.

Юлия направилась в покои Квинта, чтобы, наконец, произнести то, что теперь, когда правда о рождении девушки известна, когда Клодия Прима призналась в своем обмане, когда самой ее больше нет в этом доме, она никогда не вернется и не посмеет вмешаться в их жизнь.

Около самых дверей ушей Юлии достигли возбужденные мужские голоса.

— Разве ты не знаешь, что теперь разрешение на брак Юлии тебе должен дать Септимус Секст? — голос Квинта был раздраженным.

— Послушай, Квинт, Септимус Секст пока что не виделся с Юлией, и я не берусь предсказывать, какой будет его реакция. Скорее всего, он не захочет для себя лишних хлопот и если ты скажешь, что, несмотря на произошедшее, все равно считаешь Юлию своей дочерью…

— Лукреций! Ты выступаешь так, будто ведешь дело в Сенате! Сыплешь юридическими формулировками! Неужели ты не понимаешь, что я не могу? Юлия даже не пришла повидаться со мной, хотя, как ты говоришь, со вчерашнего дня находится в моем доме! И ты хочешь сказать, что я вправе решить ее судьбу?

Юлия испуганно прижалась к стене. Значит, Лукреций не внял ее просьбе и приехал к Квинту требовать подписания брачного договора!

— Квинт, я уплатил за твою дочь двадцать тысяч сестерциев, — голос Лукреция звенел как сталь, — по закону я могу сделать ее своей рабыней, наложницей!

Раздался звук пощечины. Повисла тишина. Затем Юлия отчетливо услышала звук, который издает меч, когда его извлекают из ножен.

— Остановитесь! — она вбежала в залу, где друг против друга стояли Квинт и Лукреций Катон с оружием в руках. — Остановитесь!

Квинт даже не повернул головы в сторону дочери, хотя она увидела, что на его шее вздулись вены. Лукреций метнул на Юлию взгляд, полный гнева.

— Я приехал за тем, что принадлежит мне по праву! И, клянусь Юпитером, возьму это!

— Но я не люблю тебя! — Юлия встала между двумя мужчинами, закрыв своим телом Квинта.

— Это все равно, — Лукреций убрал прядь волос, которая упала ему на лоб. — Разве ты не знаешь, что чувства женщины сосредоточены только в одной части ее тела? Оказавшись на брачном ложе, ты полюбишь того, кто будет доставлять тебе наслаждение. В последний раз я даю тебе выбор — или ты уходишь в мой дом как жена, или же я заберу тебя, как принадлежащую мне рабыню, которую я приобрел на невольничьем рынке и могу делать с ней все, что пожелаю!