Анжелика в России

— Мне надоело объяснять вам… Да поймите же вы, молодой человек, что назойливость может вызвать лишь усталость, раздражение и, в конце концов, ненависть.

— По крайней мере это — не равнодушие, — ответил граф. — Любовь или ненависть — оба эти чувства могут быть одинаково сильны. И я счастлив, что смог вызвать у вас, маркиза, хоть какое-то чувство.

— Даже ненависть?

— Это вам кажется, что это чувство — ненависть, — усмехнулся граф.

— О, да вы самонадеянны!

— А куда ж деваться? Другого пути у меня нет, — в словах графа сквозило равнодушие, с которым люди, утратившие надежду на спасение, говорят о своей неудавшейся жизни.

— Все вы выдумываете, — вздохнула Анжелика, как будто и сама жалела, что граф все придумал.

— Если бы так!.. — грустно говорил граф, незаметно увлекая Анжелику вверх по склону. Она не противилась, держала себя уверенно, словно сама хотела удостовериться, как далеко зайдет игра графа.

— Хотите, я расскажу вам свой сегодняшний сон? Надеюсь, что это — вещий сон, маркиза. И там были вы…

— Вас мучают кошмары?

— О, нет! Это был страшный, но счастливый сон. Сон со счастливым концом.

— Ну… — Анжелика пожала плечами, предоставляя юноше возможность и дальше фантазировать.

— Представьте, я видел себя в каком-то замке на дне моря, — начал граф, мечтательно устремляя взгляд вверх и чуточку убыстряя шаг. — Но это было странное море, в нем можно было свободно дышать. Маленькие серебристые рыбки проплывали на уровне моего лица, как плывет по воздуху осенняя паутина. Они резвились и играли, как играют под ногами гостей кошки или домашние маленькие собачки. Убранство замка отличалось богатством и великолепием, оно напоминало мне убранство некоторых залов Лувра или Венсенна, но это был не Лувр, а какой-то совершенно сказочный подводный замок. Придворные, очень похожие на обыкновенных людей, но со странно плоскими зеленоватыми лицами, провели меня в высокий и светлый зал, устланный живым ковром очень яркой и высокой подводной травы. Огромные окна, украшенные причудливыми решетками, пропускали потоки яркого сине-зеленого света. В простенках висели костяные панцири, незнакомые мне образцы оружия. Особенно запомнились мне огромные двуручные мечи, но не прямые, как у нас, а причудливо извивающиеся наподобие турецких ятаганов…

— У вас, я вижу, очень богатое воображение, — сказала Анжелика. Упоминание турецких ятаганов напомнило ей о цели своей поездки и несколько отрезвило. Она оглянулась. Слуги и лошади остались внизу, а они с графом поднимались по пологому склону к полурассыпавшейся крепостной стене.

— Все это только начало, — не отреагировал на ее слова граф. — Я слышал шепот придворных, тихий и ласковый, они обещали мне многие милости их повелителя или повелительницы, но сквозь звуки восторга, восхищения и зависти пробивались понятные лишь мне и им нотки злорадства и заставляли меня насторожиться. У одной из стен на возвышении стояло ложе, напоминающее трон, но убранное подушками и, судя по всему, предназначенное для сна или для любовных утех. Меня подвели к этому ложу и просили подождать. Я рассматривал покрывала и подушки, расшитые и украшенные изображениями любовных сцен, и фигурки оживали, начинали двигаться, сплетаться в порыве страсти, их возбуждение передавалось мне… И вот на ложе возникло… Я даже не знаю, как это объяснить вам… Возник… Или возникло… Это был морской царь, имевший две сути. Я чувствовал его силу, его мощь, величественное, воистину царское мужское начало. И в то же время иногда из-за всего этого проглядывала неповторимой, дьявольской красоты женщина. Женщина, прекрасная, как смерть… Постепенно женский облик заслонил мужской, царский, но отнюдь не полностью. Это тянулось нестерпимо долго и в то же время произошло удивительно быстро. Это существо… Нет, у меня язык не поворачивается назвать это существом…

— Гермафродит…?

— Да, сейчас, при свете дня, когда вокруг все обычно, обыденно, это кажется странным. Но тогда, в сине-зеленых бликах, в мире сказки, эта женщина показалась мне необыкновенно прекрасной. Я шел к ней и одновременно петлял по какому-то лабиринту, а она возлегла на ложе и одновременно убегала от меня, оглядываясь и призывно смеясь. Теперь я понимаю, что плутала по лабиринту моя смущаемая душа, но тогда… И вот когда я уже догонял ее и готов был схватить и отовсюду неслись подбадривающие меня и одновременно злые, торжествующие голоса, нечто непредвиденное вклинилось в общий шум. Замок как будто раскололся где-то сверху, и оттуда донесся сперва очень слабый, печальный и очень чистый звук, одновременно сквозь сине-зеленую пелену пробился лучик мягкого золотистого света. Преодолевая наваждение, я глянул вверх… О, маркиза…! Это было как спасение… Злые голоса усилились. Необыкновенной красоты женщина, соблазнявшая меня часть морского царя, уже не убегала от меня, наоборот, она двинулась ко мне, простирая руки, готовая заключить меня в объятия, одежды ее распахнулись, и я увидел неповторимое по красоте, роскошное тело. Я колебался и готов был уже сдаться, броситься к этой женщине, и тогда моя душа погибла бы… Но мягкий золотистый цвет и то звучание, те чистые, печальные звуки удерживали меня. Я поднял глаза… Это были вы, маркиза…

— В каком смысле?

— Я увидел вас, ваш образ… Может быть, это была ваша душа. Да, это была ваша душа…

— О-о…

— Да! В этой борьбе двух начал, в борьбе черного и светлого, вы, ваша душа были единственным моим спасением. Всем своим существом я потянулся к вам. Вы виделись мне неглиже, в легкой дымке. Изо всех душевных сил я рванулся вверх, к вам. В этой борьбе выбора для меня не было. Как только я увидел вас… И я взлетел… Это был неповторимый миг! Я летел, я возносился к вам!.. И наконец…

Анжелика закрыла глаза и провела пальцами по своим бровям и векам. «О, господи…».

— Вы действительно все это видели?

Граф припал губами к ее руке.

— Я не верю вам, — прошептала Анжелика.

— Я очень виноват перед вами, — так же шепотом ответил ей граф Раницкий. — Две силы борются за мою душу. Иногда я творю зло, причиняю вам боль, но все это против собственной волн, поверьте… Я мечтаю об одном: бросить все и посвятить всю жизнь служению вам, маркиза. Только лишь… Но все мы вовлечены в какой-то дьявольский хоровод, мы исполняем чью-то волю, мы не свободны в своем выборе… Нам с вами надо повернуть и мчаться к радостям мирной, чистой и светлой жизни. Нет, мы лезем в пасть опасности… Я не боюсь за себя, я не жалею ни себя, ни своих людей, но когда вы, вы, кого я люблю, как душу, вы рискуете вашей единственной, вашей неповторимой жизнью, меня бьет дрожь, я начинаю трепетать…

— Замолчите, замолчите, я прошу вас, — шептала Анжелика.

— Как же я замолчу, когда гибнет моя душа… — с мукой в голосе выкрикнул граф, оттесняя ее к поросшей мхом крепостной стене.

«Здесь все видно, — мелькнуло в мыслях у готовой сдаться Анжелики. — Слуги смотрят…».

— Что вы делаете? На нас смотрят…

— Да и пусть смотрят… Почему я должен скрывать свою любовь к вам?

— Но вы же сами говорили о тайне… — Анжелика с трудом оторвалась от графа, отвернулась и сразу же почувствовала его губы у себя на шее, на плечах… Вздыхая и изгибаясь, она повернулась к нему лицом.

Он целовал ее долго, нежно и страстно, и Анжелика не имея сил сдержаться, стала отвечать ему поцелуем на поцелуй. Шелковистые усики графа приятно щекотали. Прикосновение сильных рук были легки, воздушны. Невольная дрожь прошла по телу Анжелики. И вдруг граф больно, до крови укусил ее за нижнюю губу.

— Ах! — Анжелика резко откинула голову и потрогала языком место укуса.

Раницкий с любопытством смотрел на нее. Он тоже потрогал свои губы кончиком розового языка:

— Какая сладкая у вас кровь, милая маркиза! Это привкус шоколада?

Вспыхнув, Анжелика молча вырвалась из его объятий. «Мерзавец! Змея!» — стучало в висках. Торопливо, скользя и чуть не падая, она пошла вниз по склону к лошадям. Граф, усмехнувшись, поклонился ее спине и, рассеянно насвистывая модный парижский мотивчик, прислонился к поросшей мхом полуразрушенной стене старого укрепления.