Ветер разлуки

Лишенного родительской ласки Жана Тупена, которого все в городе ласково звали Тупине [59], воспитали сестры-августинки, опекавшие местный приют для неимущих. Мальчик отставал в умственном развитии, но был очень доброжелательным и охотно брался за любое дело. Ему исполнилось четырнадцать, когда францисканские монахи взяли его к себе. Жители нижней части города привыкли видеть его на улицах Нижнего города, где он очень любил гулять, особенно когда в порт приходили корабли. Наблюдение за огромными судами, извергавшими на причалы набережной свои неисчислимые сокровища, доставляло ему неизъяснимое удовольствие.

Зазвонили колокола на церкви Нотр-Дам-де-Виктуар. Изабель вздрогнула. «Angelus»! [60] Нужно спешить, если она хочет помочь Перрене и Сидонии с приготовлением ужина и собирается повозиться с тестом. Торопливым шагом они с Тупине отправились на улицу Сен-Пьер. Там она взяла из рук своего помощника корзину и протянула ему две аккуратно завернутые в бумагу булочки.

– Спасибо, милый Тупине! С тобой всегда так приятно ходить за покупками!

Покраснев от удовольствия, он взял подарок своими большими руками.

– Спасибо, мамзель Лакгуа!

Изабель чмокнула его в плохо выбритую щеку и стремительно вошла в дом семейства Пертюи. Изумленный Тупине так и остался стоять у порога.

По кухне разнесся звон разбитого фаянса.

– Вот мерзость!

– Перрена, попридержи язык! Здесь у нас не корабельные верфи!

Служанка показала Сидонии язык, благо та стояла к ней спиной и ничего не видела. Пожилая кухарка как раз закончила раскатывать тесто. Перевернув пласт, она окинула его взглядом знатока и снова взялась за скалку. Ее молодая помощница, бормоча себе под нос новые ругательства, принялась собирать с пола осколки миски и куски сыра.

– Отдам Мюзо! Этот пес и так уже толстый, как поросенок! А ведь я только что вымыла пол! Вот мерзость!

Сидония, которая как раз заворачивала в тесто фаршированных пряными травами пулярок, сердито на нее цыкнула. Изабель улыбнулась и подмигнула Ти-Полю, который смотрел в блестящий, как зеркало, металлический таз и строил рожицы. Она была на седьмом небе от счастья. Запахи двух пирогов – с заварным кремом и с яблоками на сливках – приятно щекотали ноздри девушки, весьма чувствительные к кулинарным изыскам.

– Мама Донни, посмотри, хватит? – спросила Изабель, кладя на стол терку и кусок капусты.

Сидония заглянула в плошку и внимательно осмотрела содержимое. На кухне ни одно решение не принималось без ее одобрения.

– Думаю, должно хватить. Положите капусту в котелок и долейте немного вина. Но только чуть-чуть! Капуста не должна в нем плавать!

Изабель сделала, как ей было приказано. Пожилая кухарка добавила несколько секретных ингредиентов, накрыла котелок крышкой и подошла к печи.

– Ти-Поль, передайте Батисту, чтобы принес еще дров! Не хватало, чтобы я подала на праздничный стол полусырых пулярок!

– Как скажешь, мама Донни!

И Ти-Поль выбежал из кухни через дверь, которая вела во внутренний двор. Старик Батист Лефевр выполнял в доме всю мужскую работу. Сегодня он с самого утра колол дрова, а обычно управлялся и за кучера, и за садовника, и за столяра, и даже выступал третейским судьей, когда господские дети ссорились. Он родился и вырос в Сореле и, как многие жители этого региона, променял серп и грабли на мокасины и кожаные гетры с бахромой, в которых удобнее охотиться за «бурым золотом» – бобром. Он наверняка бы разбогател, если бы не пагубное пристрастие к азартным играм.

Не имея ни су за душой и будучи больше не в состоянии спать на голой земле в лесах из-за проблем с суставами, он познакомился с Этьеном, и тот посоветовал старику предложить свои услуги его отцу. Семейство как раз похоронило верного слугу Мишеля, прожившего в доме двадцать восемь лет. Поначалу Батисту, который привык к широкому простору, пришлось тяжело, однако со временем он притерпелся к условиям оседлой жизни и даже научился ей радоваться.

Шарль-Юбер Лакруа с большим уважением относился к этому безотказному и честному человеку, который оказался таким же отличным помощником в доме, как и покойный Мишель. Он даже доверял ему отнести домой свой портфель с деньгами и документами, когда после длительного собрания во дворце интенданта ему нужно было еще отправиться по делам.

Ти-Поль вернулся вприпрыжку, снова уселся перед начищенным до блеска тазом и высунул язык чуть ли не до подбородка. Перрена не упустила случая на него прикрикнуть:

– Перестань пускать слюни в миску, маленький проказник, иначе мне снова придется ее мыть! Лучше очисти пару морковок!

– Мне – чистить морковку? Ни за что! Это женская работа!

– Да неужели? И что ты тут, в таком случае, забыл? Иди и займись мужским делом! И оставь в покое мою посуду!

Ти-Полю очень хотелось остаться в кухне, поэтому он умолк и потянулся за морковкой. Перрена заглянула в стоявшую на печи кастрюлю с молоком, бросила в нее щепотку соли, кусочек драгоценного стручка ванили, запах которой так нравился Изабель, и кусочек засахаренной лимонной корочки, чтобы придать крему еще более приятный аромат. Потом разбила четыре крупных яйца и отделила белки от желтков. Белки отправились в миску, стоящую на влажном полотенце, а желтки – в кастрюлю с кремом. Из любопытства Изабель подошла поближе. Привычной рукой служанка принялась взбивать белки в легкую пену.

– Перрена, что это ты делаешь?

Молодая женщина так увлеклась своим занятием, что не заметила, как подошла Изабель. Когда та заговорила, она едва не выронила от испуга свою сбивалку.

– Ой! Мадемуазель Лакруа, вы меня напугали! А если бы я все выплеснула на стол?

– Прости меня, пожалуйста! Ты печешь для меня меренги с кремом?

Служанка попыталась напустить на себя грозный вид, но уголки ее губ приподнялись в улыбке.

– Ну-ка, брысь отсюда, маленькая лакомка! Достаньте лучше тарелки! Все ж лучше, чем бездельничать!

Изабель заглянула в кастрюльку. На поверхности молока появились мелкие пузырьки. Не переставая взбивать, свободной рукой Перрена сдвинула кастрюлю с огня и бросила в нее горсть риса. Лицо молодой госпожи внезапно осветилось улыбкой.

– Ты готовишь рисовый пудинг а-ля Конде? Да, Перрена, да?

– Ничего-то от вас не спрячешь! – с притворной строгостью пожурила ее служанка. – Ну, если теперь вы все знаете, может, достанете посуду? Скоро придут ваши братья с семьями, и вам придется присмотреть за малышами, пока мы будем накрывать на стол!

Изабель направилась к серванту, в котором хранился великолепный сервиз севрского фарфора. Отец подарил его матери шесть лет назад, и она позволяла ставить его на стол только в самых торжественных случаях. Подумав немного, девушка решила, что трапеза в честь ее двадцатилетия – достойный повод воспользоваться сервизом. Взяв полдюжины тарелок, она отнесла их в гостиную, где на огромном столе орехового дерева уже была расстелена праздничная скатерть.

В то же мгновение, весело помахивая треуголкой, в комнату вошел ее отец с зажатой под мышкой тростью с золотым набалдашником. При виде дочери он склонился в глубоком поклоне. На боку у него болталась шпага – привилегия, дарованная представителям знати, офицерам и выходцам из торговой среды, которые являлись членами Королевского совета. Отправляясь на заседание, мсье Лакруа брал ее с нескрываемой гордостью.

– Папа! – обрадовалась Изабель. – Вы вернулись так рано! Я очень рада!

Шарль-Юбер выпрямился, одернул сюртук и отдал треуголку и трость Батисту, который уже успел снять с него редингот.

– Ради моей любимой дочки мы сократили заседание!

– Ну, папочка, разве может заседание закончиться раньше обычного? – И девушка со смехом бросилась отцу на шею. – Неужели вы ушли пораньше из-за такой безделицы?

– Безделицы? Сегодня моей дочери исполняется двадцать, и ты называешь это безделицей?