Ветер разлуки

Шарль-Юбер прекрасно знал, что говорят люди за его спиной: «Этот Лакруа из шайки Биго!» Но колония остро нуждалась в людях, которые не боялись осваивать новые рынки и развивать тем самым ее экономику. Неужели они этого не понимают? Ведь вполне справедливо, если предприимчивые дельцы получают от своих сделок прибыль!

И все же он не решился отстаивать свои интересы вслух. Его удерживало чувство вины, которое росло день ото дня и разъедало ему душу. Пока простой люд недоедал, он заполнял трюмы кораблей редкими и дорогими деликатесами и отправлял их во Францию и на острова. Солдатам действительно приходилось под страхом смерти есть конину, в то время как он платил одному фермеру в деревне Силлери, чтобы тот откармливал для него свиней и телят. Просто Жюстина наотрез отказалась есть конину: «Я не стану есть своего кота или собаку. И мясо лошади тоже!» Как всегда, ему хотелось ей угодить, и чем дальше это продолжалось, тем сильнее его мучила совесть.

Делать женщину счастливой – разве это дурно, неправильно? Когда по приказу Биго множество мельниц закрыли, чтобы сократить потребление населением муки, он добился разрешения продолжить работу для племянника жены Пьера Биссона, проживавшего в Пон-Руже. Из его муки был испечен и тот хлеб, который они сегодня ели за ужином… Эта мысль развеяла чувство вины и направила его по пути, который он определил для себя в день своего бракосочетания с Жюстиной Лаэ.

– Не смейте меня упрекать, слышите! Все, что я делаю, делается для вас и вашей матери! Вам следует это понимать.

– Она нам не мать! Единственное, что я могу сказать, так это то, что эта гарпия медленно убивает вас! Вы сильно изменились, отец! Раньше вы превыше всего ценили честь и порядочность, а сейчас для вас главное – выгода! И эта женщина, которая с виду само благочестие…

– Замолчи, Этьен! Я запрещаю тебе…

Но молодой человек уже вскочил на ноги.

– Отец, мы не ставим вам в упрек то, что вы для нас сделали. Но в народе говорят о восстании, понимаете? Нужно подавать людям хороший пример! Они давно не верят власть имущим и уверены, что вы нарочно устроили голод, чтобы набить свои карманы. А еще говорят, что урожай потеряли потому, что Господь хотел нас всех покарать за то, что творится за стенами дворца интенданта! Отец, подумайте об этом!

Этьен посмотрел на сестру.

– Прости меня, Изабель. Но я не хочу, чтобы говорили, будто я тоже пользуюсь щедротами Биго. Пойду к «Говену», Ленуар с Жюльеном наверняка уже там. Еще раз с днем рождения!

И он ушел. Над столом повисло молчание. Гийом принялся раскачиваться на стуле, скрип которого вызвал у Изабель раздражение. Она стиснула зубы. Этьен был в семье кем-то вроде белой вороны. Ему всегда удавалось нарушить спокойствие, когда они собирались за одним столом. Он жил, как индеец, носил одежду из кож, от которой противно пахло, и понятия не имел о том, что такое хорошие манеры. И, вдобавок ко всему, сегодня выяснилось, что он совращает четырнадцатилетних девиц! Хорошо, что у Луи больше здравомыслия. Как и Этьен, он терпеть не мог Жюстину, но у него хватало ума держать язык за зубами. Не в силах больше сдерживаться, Изабель убежала к себе в комнату, чтобы выплакаться от души.

В доме было очень тихо. Изабель открыла глаза и поняла, что в комнате темно. Она прислушалась – никаких звуков. Неужели все уехали? Она встала, на ощупь нашла подсвечник и неслышными шагами спустилась в гостиную. Там тоже было темно. Единственная свеча освещала угол комнаты, где, выронив из рук вязание, дремала Сидония. Перед очагом в своем любимом кресле сидел Шарль-Юбер. Больше в гостиной никого не было.

Девушка довольно долго стояла, глядя на отца. Его округлый живот медленно поднимался и опускался в ритме дыхания. Она часто подтрунивала над его чрезмерной полнотой, заявляя, что наличие живота объясняется тем, что такое большое и доброе сердце просто не поместится в маленьком теле. Сердце у отца и вправду было такое же большое, как и их страна. Наверное, слишком большое. А супруга ему досталась весьма требовательная. Ее, свою дочку, он тоже любил безумно и ни в чем не мог ей отказать. Заметив присутствие Изабель, отец повернулся к ней:

– Это ты, моя куколка?

Девушка вышла из тени.

– Да, папа.

Он протянул руку, приглашая ее подойти поближе.

– Мне очень жаль, моя девочка, что все так вышло.

– Не расстраивайтесь, папочка! Этьен таков, каков он есть, и с этим ничего не поделаешь.

– Это правда… Мальчик очень упрям. Какая жалость! Но попробовать все равно стоило. Я предложил ему работу в своем магазине – он отказался. Не понимаю… Он предпочитает слоняться по лесам в компании индейцев! Иногда я даже задаюсь вопросом, почему…

– Не стоит из-за этого огорчаться! Этьен по натуре очень свободолюбивый и вспыльчивый, и в городе его никто не удержит. Даже женщина.

Шарль-Юбер какое-то время молчал. Этьен так и не женился, хотя было время, когда он всерьез полагал, что его сын влюблен. Однако его избранница – по крайней мере так сказала Жюстина – умерла. С тех пор прошло много лет. Как звали ту девушку? Нет, имени уже не вспомнить… Изабель права – Этьена не изменишь. Хорошо еще, что он занялся торговлей мехами.

– Уже поздно. Боюсь, твой дорогой де Мелуаз уже не придет.

Изабель успела забыть о предполагаемом визите Николя. В панике она бросила взгляд на часы. Четверть двенадцатого! Неужели он забыл о ней или, может, собрание штаба слишком затянулось? Но тогда почему он не прислал записку с извинениями? Отец медленно встал, и его тело, словно старая устрица, которой многие годы приходилось противостоять силе течения, тяжело всколыхнулось.

– Думаю, пора дать отдых моим старым косточкам! Завтра будет новый день.

Прищурившись, он посмотрел на Сидонию.

– Идите спать, папочка, я о ней позабочусь.

Кивнув в знак согласия, он поцеловал девушку в лоб.

– Хорошо. Доброй ночи, моя куколка.

– Доброй ночи, папочка!

Вскоре под его весом заскрипела лестница. Изабель подошла к камину: ей хотелось ощутить тепло огня. Так, глядя на языки пламени, она простояла довольно долго. Ей было грустно. Как уныло заканчивался день, хотя его начало было таким славным! Этьен превратил праздничный ужин в честь ее двадцатилетия в катастрофу, и, в довершение всего, Николя не пришел. Ужасный день, просто ужасный!

Девушка устало опустилась в кресло. Сидония спокойно посапывала рядом. Милая мама Донни! Она была для девушки роднее и ближе, чем Жюстина. Изабель никогда не испытывала особой привязанности к родной матери. Девушке всегда казалось, что, как бы она ни старалась, ей ни за что не удастся сделать «так, как до́лжно». Мать постоянно делала ей замечания по поводу внешнего вида, рукоделья и даже ее манеры говорить. «Ты изъясняешься, как дочь извозчика, Изабель!» «Глядя на тебя, можно подумать, будто ты целый день барахталась в грязи, как какая-то нищенка!»

Бывали дни, когда Изабель завидовала своей двоюродной сестре Мадлен, которая была сиротой. Правда, она тут же себя одергивала, зная, что Мадлен завидует ей уже потому, что у нее есть мама, которую можно поцеловать. Хотя, честно говоря, Жюстина не одобряла такого рода проявлений привязанности. Когда она последний раз искренне обнимала свою дочь или шептала ей на ушко ласковые слова просто потому, что хотела выразить свои чувства? Но ведь должна же она хоть немного ее любить… Разве есть на свете матери, которые не любят своих детей? Может, если бы она, Изабель, была мальчиком… Временами Жюстина бывала нежна с Гийомом и Ти-Полем. Не сказать, чтобы девушка завидовала братьям, и все же… Счастье, что отцовской любви ей хватало сполна.

Сидония шумно вздохнула и заерзала в своем кресле, так что оно заскрипело. Наверное, пора разбудить ее и идти спать. Изабель встала. Она была готова задуть свечу, когда с улицы донесся стук колес. Она посмотрела в окно, но было слишком темно. И все же ей показалось, что карета остановилась перед их домом. Послышались голоса. Неужели все-таки Николя? Ведь уже так поздно…