Скандальная леди

– Возможно, мы слишком долго держали его взаперти, – сказал Джайлз. – А здорового молодого мужчину нельзя держать в клетке, он может озвереть.

– Ничего, пусть немного помучается, зато сохранит на плечах свою пустую голову, – ответил Рэнсом, едва сдерживая рвущийся наружу гнев.

– Почему бы тебе время от времени не брать его с собой в клуб? – спросил викарий, мягко улыбнувшись. – Там он будет и среди приличных людей, и под твоим присмотром!

Рэнсом согласился с этим доводом и в пятницу вечером сказал Эвери, что они отправляются в клуб «Уайтс». Юноша так обрадовался, что принялся горячо благодарить кузена за несколько предоставленных ему часов относительной свободы.

Эвери быстренько облачился в модный вечерний костюм, и кузены поехали в наемном экипаже в «Уайтс». Свой личный экипаж Рэнсом оставил в усадьбе, а содержать двух лошадей, конюха и карету викарию было не по карману, он довольствовался двуколкой и одной плохонькой кобылой.

Прибыв в клуб, Рэнсом оставил ненадолго Эвери одного, с тем чтобы тот осмотрелся, а сам пошел здороваться со своими приятелями. Но едва только они пригласили его присесть за их стол и сыграть с ними в карты, как он увидел, что к Эвери подошел один из лакеев и что-то ему сказал. Рэнсом тотчас же вскочил и быстро подошел к своему озадаченному кузену и спросил у него, почему он переменился в лице.

– Кто-то оставил здесь для меня записку! Вот, взгляни сам! – Эвери протянул ему сложенный вдвое листок бумаги.

– Что? Но ты же не член этого клуба? – воскликнул Рэнсом и, обернувшись, спросил у лакея: – Как все это понимать? Кто оставил здесь записку моему брату?

– Этот человек даже не представился, сэр. Он просто дал мне чаевые за услугу и попросил отдать письмо мистеру Эвери, когда тот сюда придет. Вспомните, сэр, ведь вы уже приводили его сюда однажды, примерно месяц назад! Вот я и подумал, что ваш брат когда-нибудь заглянет к нам еще разок. Согласитесь, здесь можно славно развлечься!

– Вы можете описать внешность этого человека?

Лакей наморщил лоб.

– Он ниже вас ростом, сэр, немного потолще и… Нет, пожалуй, это все, что мне запомнилось.

– Хорошо, спасибо и на этом. Ступай, принеси нам вина, – с легкой досадой сказал Рэнсом и дал лакею монетку.

В записке, адресованной Эвери, говорилось следующее:

«Если вы хотите получить назад письмо, находившееся в табакерке, то приготовьте за него выкуп в размере десяти тысяч фунтов стерлингов к следующей неделе. Иначе письмо окажется в руках наследного принца и его палача. О точном времени и месте нашей взаимовыгодной сделки вы будете извещены отдельной запиской».

Написано все это было печатными буквами, видимо, из предосторожности.

– Кто, по-твоему, мог это мне прислать? – спросил Эвери.

– Да тот же, кому ты продул эту табакерку в карты, болван! Мистер Неттлс, будь он проклят! Он и ниже меня ростом, и чуточку полнее, – сказал Рэнсом. – Если только он сразу же не продал кому-то эту вещицу, даже не заглянув внутрь.

– Это вполне возможно, он дьявольски жаден до денег, – сказал Эвери.

– Нужно срочно найти табакерку и убедиться, что письмо все еще находится внутри ее, – озабоченно произнес Рэнсом и, скомкав записку, швырнул ее в камин. Листок мгновенно сгорел.

Кузены помолчали, и Эвери изрек:

– У меня нет такой огромной суммы!

– Я мог бы ее собрать, продав часть своих акций или маленькое имение в…

– Нет! – недослушав его, воскликнул Эвери. – Я не хочу, чтобы ты разорился из-за моей глупости. Шантажист не получит от нас и пенса.

– Да, эту гадину следует раздавить, – мрачно сказал Рэнсом. – Нам придется выкрасть твое письмо, пока его не использовали тебе во вред. А для этого надо тайно проникнуть в апартаменты Неттлса.

В понедельник сестры почувствовали, что атмосфера в театре накаляется. Во вторник должна была состояться генеральная репетиция, а уже в среду – премьера. Ведущая актриса, мадам Татина, исполняющая главную роль в спектакле, запретила Офелии вносить в текст пьесы новые дополнения.

– Не стану спорить, обновленные тобой диалоги звучат значительно острее и смешнее, – сказала она с легким итальянским акцентом, вперив в Офелию парализующий взгляд карих глаз. – Но пора остановиться! Во всем следует знать меру! Я и так уже утомилась, переучивая слова своей роли. Мой мозг не выдержит перенапряжения! Ты ведь не хочешь, чтобы я умерла на сцене, деточка? Поэтому уйми свой творческий пыл и пощади свои и мои нервы. Ведь впереди у нас еще длинный театральный сезон и множество других ролей. Ну, договорились?

Офелия кивнула в знак согласия. Она и сама уже устала заучивать новые варианты текста и поэтому спорить с дивой не стала, желая сберечь остатки сил для премьеры.

У Корделии тоже работы было по горло: все актеры, словно сговорившись, требовали, чтобы она немедленно починила их сценические костюмы.

– Но почему вы не принесли мне их на прошлой неделе? – возмущалась Корделия. – Как вы умудрились порвать их именно сегодня, за день до премьеры?

Рабочие сцены тренировались в быстрой смене декораций и носились как угорелые за кулисами и по сцене с различными задниками, поднимая при этом клубы пыли. Артисты то и дело с опаской поглядывали на позолоченную колесницу Зевса, подвешенную на тросах под потолком, опасаясь, что она рухнет им на головы. От волнения Офелия готова была сама, без всяких приспособлений, взмыть к нарисованным облакам или же провалиться в один из люков в трюм. Всеобщее возбуждение передалось и Корделии, мешая ей работать.

К концу дня в дверях ее каморки возник Рэнсом Шеффилд.

Она обрадованно взглянула на него, но тотчас же насторожилась, заметив на его лице необычную озабоченность.

– Мы сделаем это в день премьеры, – прошептал он.

– Что именно? – спросила она и покраснела, сообразив, что он подразумевает вовсе не то, что она подумала.

– Мы проникнем в апартаменты Неттлса, – еще тише сказал Рэнсом, воровато оглянувшись по сторонам. – Я найду табакерку, достану из нее письмо и уничтожу его. А ты постоишь у лестницы в коридоре на карауле, пока Друид будет вскрывать замок. Потом я один войду в жилые комнаты и обыщу их.

– А как же твоя роль? – спросила Корделия.

– Я сделаю все быстро и успею вернуться на сцену в нужный момент, – заверил ее Рэнсом. – Мой выход только во втором акте.

– Удивительно, что тебя еще не выгнали, – сказала Корделия. – Особым талантом как актер ты не блещешь.

– Зато я регулярно даю небольшие взятки режиссеру, – с лукавой улыбкой ответил хитрец. – Он думает, что я фанатик, помешавшийся на театре, и смотрит на мою посредственную игру сквозь пальцы.

– Ты обещаешь, что позволишь фокуснику уйти, как только он выполнит свою работу? – строго спросила Корделия.

– Но ведь я уже дал тебе слово, не так ли? Я всегда выполняю свои обещания, мисс Эпплгейт!

Она вздохнула с облегчением и кивнула. Он пожал ей руку.

– Я позабочусь о вашей безопасности. Хотя вы с сестрой сами ведете себя весьма неосторожно и нарываетесь на скандал в высшем обществе. Ты знаешь, что в свете уже ходят слухи о том, что в этом спектакле участвует девушка благородного происхождения?

Корделия вздохнула и рассказала ему, что в этом повинен мистер Неттлс, распространивший интригующие афиши по всему Лондону.

Рэнсом пробормотал проклятие и пробурчал:

– Что ж, и за это он тоже поплатится!

– Но Офелия уверена, что оснований для того, чтобы опасаться разоблачения, пока нет, – сказала Корделия.

– Ты тоже так считаешь? – прищурившись, спросил Рэнсом.

– Я за нее волнуюсь, ведь она не понимает, что серьезно рискует…

– А тебе не приходило в голову, что ты рискуешь испортить свою репутацию в не меньшей мере, чем твоя сестра-близнец? Ведь вы с ней похожи как две капли воды! На тебя тоже все начнут указывать пальцем, восклицая: «Глядите, эта же та самая бесстыдница, которая участвовала в экстравагантном представлении и выше всех задирала в танце ноги».