Флорис. «Красавица из Луизианы»

«Ну ладно, там посмотрим!» — подумал Людовик, вставая с постели. Жанна-Антуанетта решила подать признаки жизни. Она выпростала нежную округлую руку из-под простыни и схватила короля за руку.

— О, сир! Сир… Людовик… Какое счастье, какую радость вы мне подарили… Я ни разу не обманывала мужа… Но наслаждение, истинное наслаждение, я познала впервые…

— Тихо, тихо, моя дорогая… Еще очень рано, — сказал король, испытывая какое-то странное, даже глуповатое, на его взгляд, волнение. Он был не только взволнован, но и страшно горд, услышав такое признание. — Поспите еще немного, а я должен приступить к исполнению моих королевских обязанностей.

— Когда мы с вами увидимся?

— Очень скоро, разумеется. Я извещу вас через Лебеля, — сказал Людовик и поцеловал тонкие пальцы.

— Я буду ждать, сир… в гостинице.

Мессалина нетерпеливо подпрыгивала на месте и виляла хвостиком. Людовик накинул на плечи камзол и прошел из своей тайной спальни через зеркальную дверь в зал государственного Совета, пустынный в столь ранний час. Тяжелые портьеры из голубого атласа, расшитые золотом и серебром, были плотно задвинуты. Несколько оплывших свечей освещали золотистые деревянные панели, которыми были обшиты стены.

«Я ждал Венеру, но в моей постели оказалась Минерва!» — посмеялся над собой король.

На огромном столе уже громоздились досье и кипы бумаг. Людовик тяжело вздохнул, вспомнив о том, что на сегодня назначено много аудиенций и день будет напряженным.

— Идем, Мессалина! Нам надо идти, что поделаешь! Вдруг мы сможем исхитриться и украсть несколько минуток, чтобы побыть наедине с «нашим сердечком», — улыбнулся Людовик, наклонился и погладил собачку по шелковистой головке.

Из зеркальной галереи доносился смутный неясный шум, там звучали голоса и слышались шаги многих людей.

— О, мое сердечко, мое сердечко! Только тебя я хочу увидеть… Только тебя! Все нагоняет на меня тоску и скуку, и только твой звонкий смех может развеселить меня, — прошептал Людовик.

Мессалина задрала головку вверх и посмотрела на хозяина, словно она понимала, чувствовала его нерешительность и нежелание приступать к королевским обязанностям. Она коротко тявкнула. Застывший по другую сторону двери отлично вышколенный лакей тотчас же отворил дверь. Людовик вошел в свою парадную спальню. Он, словно мальчишка, перескочил через позолоченную оградку, окружавшую постель. Лебель надел на голову Людовику ночной колпак, как того требовал этикет, и король, позевывая, улегся под фиолетово-алые покрывала постели, в которой спал еще его прадед. Каждое утро он проделывал одно и то же, если жил в Версале.

«Мне следовало бы отказаться от этой смешной, глупой, безнадежно устаревшей церемонии», — с раздражением подумал Людовик.

Он уже несколько раз заводил разговор об этом со своими министрами и камергерами, но они всякий раз поднимали такой крик, что он отступал.

Король еще раз зевнул. Его клонило в сон.

— Ваше величество, можем ли мы открыть двери и впустить посетителей?

— Да, Лебель, — отозвался Людовик и приподнялся на подушках. — Лебель!

— Слушаю, ваше величество.

— Не знаете ли вы, прибыли ли братья де Вильнев-Карамей? Я послал за ними рейтар… — прошептал король.

— Да, ваше величество. В эту минуту герцог де Ришелье беседует с этими господами в одной из гостиных, я сам видел. Он их опекает, как вы приказали.

— А… она… Лебель? — вопросительно взглянул на лакея король.

— Мадемуазель де Вильнев прибыла вместе с братьями! — тотчас же заверил короля верный и все понимающий с полуслова слуга.

— Прекрасно, Лебель! — обрадовался король к от души заулыбался. — Это семейство должно войти сюда вместе с самыми почетными гостями.

— О, сир, это большая честь для них! И главный камергер, маркиз де Доб, будет, вероятно, очень недоволен!

— Не сомневаюсь! Ну что ж! Вот у него и появится еще одна тема для разговоров. А теперь идите, Лебель!

Лакей молча поклонился и открыл двери, пропуская в спальню главного камердинера и главного камергера.

— Хорошо ли почивали, ваше величество? — приторно-сладким голоском осведомился главный камергер, делая вид, будто искренне верит в то, что король провел ночь в своей парадной постели. Впрочем, так поступали при дворе все.

— О, великолепно! Благодарю вас, маркиз, — промолвил король еще более хриплым голосом, чем обычно.

— Готовы ли вы, ваше величество, принять ее величество и членов вашей семьи? — торжественно вопросил главный камергер.

— Мы готовы, маркиз, мы готовы, — ответил король и по заведенному обычаю протянул руки главному камердинеру, который уже держал наготове кувшинчик с приятно пахнущим винным спиртом и позолоченное серебряное блюдо. Утреннее омовение рук совершилось.

— Добро пожаловать, мадам! — любезно улыбнулся Людовик при виде своей супруги. Королева Франции вплыла в спальню в сопровождении дофина, принцев и принцесс крови, а также двоюродных братьев Людовика, герцога Орлеанского и герцога Пантьевра… За ними выступали главный придворный врач и главный хирург.

— Доброе утро, сын мой и наследник! Доброе утро, кузены и кузины! — весело приветствовал всех король, в то время как мужчины отвешивали тройной поклон, а дамы делали реверанс.

— Хорошо ли изволили почивать, ваше величество? — хором осведомились принцы и принцессы.

— Очень хорошо! Благодарю вас, любезные кузены и кузины. Присаживайтесь, ваше величество, поближе, Вы сегодня чудесно выглядите! Какая радость видеть ваше лицо при пробуждении! Ах, как приятно! — осыпал комплиментами супругу Людовик.

Королева покраснела от удовольствия. Один из лакеев поспешно открыл в золоченой ограде дверцу. Только королева имела право заходить за эту оградку!

Два пажа в ярко-красных камзольчиках пододвинули кресло к изголовью королевской постели, и королева уютно в нем расположилась, а все принцы, принцессы, герцоги и врачи остались стоять за оградкой и с величайшим почтением внимали беседе двух августейших супругов.

— Доброе утро, сир. Хорошо ли изволили почивать? — спросила королева, не отличавшаяся большой живостью ума.

— О да, мадам, хорошо! Просто великолепно, — промолвил Людовик и омочил пальцы в кропильнице, поданной главным камергером. Король осенил себя крестным знамением. Королева и все окружающие последовали его примеру. Людовик склонил голову и начал читать молитву, но мысли его были далеко. Он украдкой взглянул на жену. Славная, добрая и недалекая Мария Лещинская была, разумеется, лучшей супругой в мире. Она была старше Людовика и прощала ему все интрижки и похождения. Да, она страдала от неверности мужа, но притворялась, что ничего не слышит и не видит, стараясь изо всех сил, чтобы никто не заметил ее страданий.

Внезапно Людовик почувствовал угрызения совести. Но не из-за двух ночей, проведенных с Жанной-Антуанеттой. Нет! Он устыдился своих намерений устроить «его сердечко» при дворе, поселить ее в Версале, прямо под боком у жены, и сделать ее официальной фавориткой.

— Прошу вас, мадам, откройте мне, что сможет доставить вам удовольствие сегодня. Я заранее на все согласен, лишь бы сделать вам приятное! — сказал король и спустил ноги с кровати.

Королева и все присутствующие стыдливо потупили взоры. Два пажа бросились перед королем на колени и надели ему на ноги домашние туфли. Король направился к своему любимому креслу. Личный королевский цирюльник тотчас же снял с него ночной колпак и принялся причесывать густые и очень красивые каштановые кудри Людовика.

— О, сир! — заговорила королева Мария, изумленная заботой, проявленной августейшим супругом. — Как мне благодарить ваше величество…

— Но, мадам, дождитесь, по крайней мере, когда я исполню ваши пожелания, а потом уж благодарите! — сказал король, посмеиваясь. — Так чего же вы желаете, ваше величество?

— Сир, я сегодня отправляюсь с моими фрейлинами в монастырь урсулинок в Пуасси…

— А! Знаю, знаю! — воскликнул король (цирюльник демонстрировал ему новый парик).