Гувернантка

— Но я видела именно Ваню. И именно ему я должна помочь.

Теперь они смотрели друг на друга едва ли не как враги. Затем, неожиданно, князь оказался рядом с Софи.

— О, дорогая! — Он заключил ее в объятия. — Почему вы так говорите? Это безумие. Доверьте мне свои страхи, свои желания. Неужели этот мальчик станет между нами? Смешно! Драгоценная моя, вы не понимаете. Поместить ребенка, в семью Степана было единственным разумным решением. Мальчик вырастет таким же здоровым и сильным, как другие дети. Он найдет свое место в мире. У него есть характер.

— До тех пор, пока его не сломают, — возразила Софи, освобождаясь из объятий.

— Я сделаю все, что вы пожелаете. Хотите, заберу его из Кравского и отправлю в одно из своих московских имений? Он сможет жить в доме и впоследствии стать дворецким. Домашние слуги находятся в более привилегированном положении. Я позабочусь, чтобы он обучился грамоте. Этот Ваня не останется беспросветным невежей.

— О, Петр, разве мы не могли бы позаботиться о ребенке сами? Разве не могли бы мы… признать его?

— Признать?

— Вашим сыном.

— Я — князь Разимов! А в его жилах течет кровь крепостной!

— И княжеская тоже!

Теперь они были на равных. Возмущенный голос Софи звучал так же грозно. Ее слова больно ранили его. Княжеская кровь. Это была правда. На мгновение князь ощутил в сердце холодок страха. Но он не должен уступать. Это она обязана уступить ему.

— Дорогая, у вас слишком нежное сердце, за что я вас и люблю, — ласково начал он. — Но мы живем в мире, где свои законы, которым должно повиноваться. Мой долг — заботиться о семье. О вас и о наших будущих детях. Но что мы можем сделать для Вани? Только то, что я уже сказал, — отправить в Москву. Жизнь покажет, выплывет он или утонет, все будет зависеть от него. Я надеюсь, что у нас вскоре появится собственный сын. Тогда, вы будете думать и чувствовать по-другому. Давайте забудем о нашей размолвке. Я готов дать вам все, что пожелает ваше сердце. Но то, о чем вы просите, противно моей натуре.

— В вашей натуре было дать ребенку жизнь.

— Вы не могли быть более убедительны, будь то ваш ребенок. Но он не ваш…

— Нет! — с чувством воскликнула Софи. — Он не мой ребенок! Но он послан мне, чтобы я спасла его.

— Спасли? — ледяным тоном произнес князь. — От чего?

— От жестокости мира, в котором ему нет места. От безрадостного, наполненного страданиями детства. От людской черствости. Он так похож на вас! Этот ребенок смотрел на меня так… В его глазах я прочла мольбу о помощи. Я не могу отвернуться от него. Мы с вами могли бы дать ему ту любовь, в которой он так нуждается. Вам мешает гордость. Врожденная гордость. И в Ване она тоже есть, хотя он не осознает этого. Давайте возьмем его в ваш большой дом и окружим теплом и любовью. Он так в этом нуждается!

Князь снова обнял Софи. Она чувствовала его губы на своих губах и весь мир их любви, где ей хотелось остаться навсегда.

— Софи, — прошептал князь. — Вы понимаете, что значит для вас выйти за меня замуж? Мы любим друг друга, это так, но не забывайте и того, что я очень влиятелен и богат. Я хочу любоваться этими прекрасными плечами, этой нежной шеей, видеть на ней сверкающие бриллианты, подарить вам все, что имею, — все богатство и всю любовь моего сердца. — Его голос стал глухим от страсти.

Софи взглянула на него:

— Петр, вы так щедры и справедливы! Вы среди первых, решивших освободить крепостных. Я видела ваше сострадание и участие перед одром умирающего Степана. Так проявите вашу милость к ребенку. Вашему ребенку! Сделайте, как я вас прошу! Пожалуйста!

— Вы не понимаете, — мрачно произнес князь, — что то, о чем вы просите, невозможно. И если вы будете настаивать, нам придется расстаться!

— Да, — прошептала Софи. — Я это вижу.

— И это вас не останавливает?

— Нет!

— Повторяю, я никогда не признаю Ваню своим сыном. К тому же я не чувствую к нему отцовской любви.

— Странно, что ребенок, которого никто не любит, зовется плодом любви.

Лицо князя исказилось.

— Это не так! Анна родила против моей воли, желая привязать меня ребенком. Между нами был уговор — никаких детей. Она прекрасно знала, что в один прекрасный день я могу жениться, что наши отношения не более чем связь. Она даже осмелилась заявить мне, что, «как человек чести, я обязан жениться на ней», что она «играла и выиграла эту игру». Меня словно обожгли каленым железом. С этого момента я ничего не хотел о нем знать.

— Но ребенок! — воскликнула Софи. — Ребенок стал жертвой.

— Мы все в некотором роде жертвы. Не думайте больше об этом. — Князь шагнул к Софи. — Наш долг в любви друг к другу, моя дорогая, моя любимая Софи…

Софи закрыла глаза, но сквозь сомкнутые ресницы, словно наяву видела Ваню и знала, что память о том, как он прижался щекой к мягкому боку лошади в поисках тепла и ласки, которой никогда не знал, будет преследовать ее всю жизнь.

С ужасающей ясностью Софи поняла, что если сейчас уступит, то никогда не оправится от потрясения и останется сломленной на всю жизнь.

Вскрикнув, она с отчаянием тряхнула головой. Князь с удивлением глянул на девушку:

— Неужели вы позволите этому стать между нами?

— Ребенок, Петр. Я не могу… это бесполезно… О, Петр! Я умоляю. Дайте мне то, что я прошу.

— Вы, просите невозможного.

Софи ухватилась за него, чувствуя, как напряглось его тело. Он никогда не уступит. Никогда. Князь стоял, словно высеченный из камня.

— Но у этого ребенка нет никого в целом мире!

— В таком случае мир проверит его на излом. Мир… мир меняется. Никто не знает, какая судьба его ждет. Так же как и меня. Да и саму Россию…

Князь высвободился из ее рук и отошел в сторону. Он стоял у маленького столика, бесцельно вертя в руках безделушку.

Софи чувствовала, как любовь к Петру горячей волной захлестывает ее. Но она хорошо понимала, что эта минута решит их будущее.

— Так вы не передумаете? — огромным усилием воли взяв себя в руки, спросила она. — Я не смогу выйти за вас замуж с теми чувствами, какие испытываю сейчас.

— Я не передумаю.

Глядя на любимого, Софи понимала, что затронула самые сокровенные струны его души — гордость и волю. С отчаянием и болью она вглядывалась в его лицо.

— До свидания, Петр, — прошептала девушка. Затем, сдавленно вскрикнув, повернулась и выбежала из комнаты. Князь почувствовал, что Софи ушла навсегда.

У себя в комнате Елена с нетерпением ждала Софи. Она занимала себя тем, что перебирала всевозможные причины визита Софи к балерине. Становилось поздно. Петру пора уезжать. Она удивилась, когда лакей отворил дверь, впуская не Софи, а князя.

Елена встревожено посмотрела на него.

— Вы больны, Петр?

Он выглядел мрачнее тучи.

— Нет. Я не болен. Не утруждайте себя, — добавил он, поскольку Елена поднялась, собираясь звонить слуге. — Я не останусь и ничего не хочу.

— Но, Петр… В чем дело? Вы что, поссорились с Софи? О нет, это невозможно!

— Мы не ссорились. Но наша помолвка расторгнута.

Елена уставилась на него в недоумении:

— Что случилось? Невероятно…

— Это вопрос принципа, — тяжело вздохнул князь. — Никто не пожелал уступить. Софи не выйдет за меня замуж. Все зависело от нее.

— Она, должно быть, сошла с ума! — воскликнула Елена.

— Она дала мне окончательный ответ: нет.

— Вопрос принципа! — Елена едва не задохнулась. — Какие принципы могут быть у молоденькой женщины, которая почти обручилась с вами?

— Наши мнения разошлись по вопросу, который касается лишь ее и меня. Говорить больше не о чем. К счастью, мы не успели публично объявить о нашей помолвке.

Елена хорошо знала Петра. Знала, что никогда не услышит, почему расторгнута помолвка, и какую роль в этом сыграла Анна Егоровна. Женщина чувствовала безумную досаду.

— Вы серьезно говорите?

— Софи и я слишком хорошо понимаем друг друга. Мы с ней очень похожи. К счастью, все останется между нами. Не сомневаюсь, она пожелает вернуться в Англию и оставит мой дом с честью и достоинством. В любом случае дети едут в Москву. И я прошу вас, Елена, отнестись к этому с должным спокойствием. Произошедшее, касается, я повторяю, лишь меня и Софи. — Властный тон князя не оставлял сомнений в серьезности его намерений. — Можете, быть покойны, Елена. Если я не женюсь на Софи Джонсон, я не женюсь больше ни на ком.