Рабыня благородных кровей

Издалека село казалось безлюдным. Что же это никто не выбегает ему навстречу? Или они там вымерли все? Но нет, кое-где из труб вился дымок.

— К господскому дому! — приказал Грек вознице.

Розвальни, которые тащили две хорошо откормленные лошадки, со звоном колокольчиков остановились перед крыльцом дворянского дома.

Против ожидания, к дорогим гостям опять никто не вышел. Только теперь тиун понял, что пока они ехали через село, не тявкнула ни одна собака.

Грек поежился от нехорошего предчувствия. А что, если у них тут чума? Или какая другая напасть?

— Пойди посмотри, дома ли хозяева? — ткнул он в спину кучера, бывшего его челядинцем.

В дальние поездки Грек предпочитал ездить на своих санях, хотя князь Всеволод предлагал ему сани, имевшиеся в его хозяйстве в аккурат для таких поездок.

Кучер удивленно оглянулся на хозяина, но покорно слез со своего места и направился в дом.

— Быстрей! — крикнул ему вслед тиун. — Плетешься, как стельная корова!

Тем не менее он невольно втянул голову в плечи, ожидая, что из дома с диким криком выскочит кучер.

Челядинец появился на крыльце, когда хозяин уже отчаялся его дождаться. Вид у мужика был растерянный.

— Никого нет, — сообщил он недоуменно. — Все кругом открыто, печь ещё теплая и… никого!

Грек оглянулся на верховых.

— А ну-ка, прокатитесь по селу, посмотрите, нет ли в этих чертовых Холмах хоть кого-нибудь?!

Слово «чертовых» вырвалось у него нечаянно и в чистом морозном воздухе прозвучало по-особому выразительно, словно тиун не поминал нечистого, а призывал его. Показалось даже, что отозвалось оно сразу в нескольких сторонах Холмов насмешливым поддразниванием.

Наконец вернулись и посланные на поиск холмчан дружинники. Тиун раздраженно похаживал подле розвальней, сторожко поглядывая по сторонам и невольно вздрагивая от каждого шороха или хруста осыпающегося с крыш снега: а ну как выскочит… нечисть! Или что там прячется в этом внезапно обезлюдевшем селении?!

Вот и дружинники твердят растерянно:

— Никого нет!

Тиун почувствовал, как откуда-то, с самого дна души, поднимается страх.

— Может, ворог какой чужедальний напал да всех селян истребил?

— Тогда где тела убиенных? — боязливо озираясь, спросил один из дружинников.

— Провалились в тартарары! — брякнул другой.

И сам же испуганно замолчал. Теперь уже все пятеро дружинников сгрудились вокруг саней, ожидая от Грека решения: что делать дальше? А тот все медлил.

— Что прикажешь, боярин? — поторопил все же старший. Тиун — сам себе хозяин, а ему за дружинников ответ перед князем держать.

— Не знаю, — выдавил тиун, впервые в жизни признавшийся в собственном бессилии.

— Может, заберем свое да вернемся?

— Где же мы найдем наше-то? — развел руками Грек.

— Дак все уже готово, сложено, в людской лежит, — вмешался возница.

— Надо проверить.

— И проверяй, — согласился старшина дружинников.

— Взять имущество? Без хозяина? Сие есть воровство!

Если тиуна и обвиняли во вредности и излишней строгости, то уж в отсутствии честности никто его доселе упрекнуть не мог.

— А ежели хозяева вовсе не появятся?

— Тогда сие есть колдовство, и сам князь должен решать, пойдет ли ему на пользу добро, отмеченное дьявольской печатью?

Дружинники переглянулись. Они были не согласны с тиуном — какая такая печать? Добро — оно и есть добро! В крайности, можно в сани его погрузить да по дороге в церковь заехать. Пусть батюшка освятит!

Но уехали ни с чем. Князь Всеволод встревожился не на шутку. Не потерей дани обеспокоенный, но потерей людей целого селения, своего любимого дворянина! Неужели он Лозе проклятое село отдал?

Князь решил посоветоваться с епископом Лебедяни Нифонтом. Мол, так и так, случилось исчезновение смердов целого села безо всяких следов. Нет ли в том какого дьявольского промысла?

Нифонта случай заинтересовал. Тиуна Грека он не любил, ибо тот пытался всячески урезать монастырские богатства, уверяя, что церковники должны служить богу, а не злату.

Открыто мстить Греку епископ побаивался, но раз случай сам шел к нему в руки… Кстати, и епископ совсем недавно призывал горожан бдить, чтобы дьявол не сбивал их с пути истинного всяческими соблазнами. Так-то Грека упрекнуть было не в чем, но, может, тайный грешок все же есть?

Потому, когда князь собрал пять десятков дружинников, чтобы ехать с ними в Холмы — больше он взять постеснялся, дабы не быть обвиненным в трусости, — во главе его отряда оказался епископ в скромном возке, запряженном одной, но очень ходкой лошадью.

Выехали на рассвете, когда, как известно, силы дьявольские обладают наименьшей силой. Возница епископа, служка в черной рясе, был одет в теплый овчинный тулуп. Сам Нифонт, завернутый в соболью шубу, бережно держал на коленях икону Успенской Божьей Матери в дорогом серебряном окладе.

К тому времени, конечно, все холмчане наружу вылезли, и господин их, Лоза, похвалил за быстроту действий: он сам ещё раз убедился в том, что в убежище им не страшен никакой ворог.

Беспокоило его лишь одно: придется говорить неправду князю Всеволоду, который непременно сам наведается. Но тут шла речь о жизнях многих, и кто знает, как все сложится: чем меньше людей тайну знает, тем больше уверенность, что и не проговорятся.

Самих же холмчан Лоза ещё раз предупредил: молчать! А то приедет епископ, начнет дьяволом пугать, да убежище и засыпать прикажет. А этого селяне никак не могли допустить. Слишком много в это жилище сил вложили, да и полюбили его так, что и под пытками тайны своей не выдали бы!

Навстречу князю и его сопровождающим вышли всем селом, с хлебом-солью, как и положено, и посмеивались про себя удивлению и растерянности приехавших.

На призраков холмчане никак не походили, на больных тоже. Епископу кланялись, крест целовали, как и положено людям богобоязненным. Значит, дьявола здесь не было.

Князя пригласили в господский дом, где быстро накрыли столы, и Лоза, как бы между прочим, поинтересовался у бывшего воспитанника, не случилось ли чего с тиуном?

— Здоров. Что ему сделается? — вроде равнодушно ответил Всеволод, вглядываясь в спокойное, безмятежное лицо Лозы — не скрывает ли чего его дворянин? — Отчего у тебя такой интерес к тиуну?

— За данью не едет. Раньше, говорят, день в день наведывался, а теперь… Может, мне время дает, так я давно готов.

Епископ Нифонт сей разговор слышал и ему порадовался. Враг оказался повергнутым, ибо кто же теперь ему поверит?

Однако же епископ лично обошел Холмы и убедился, что селяне бога чтут, в каждой избе, как положено, икона висит, лампада теплится… Но что же все-таки привиделось Греку?!

А князь тем временем налегал на медовуху, которая у Прозоры вышла на редкость удачной. Всеволод навеселе увлекся пятнадцатилетней челядинкой с красивыми карими глазами и вьющимися волосами по прозвищу Ягодка.

— Ягодка и есть! — ловил её за руку князь, когда девушка в очередной раз доливала ему хмельной напиток.

Налили с поклоном и епископу. Тот выпил, помолчал, да и высказал князю, что хотел:

— Тиун Грек, княже, староват стал.

— Так он же не один был, — попытался защитить управляющего князь.

— Кто знает, какими посулами да уговорами склонил он дружинников к клятвопреступлению, — сурово заметил Нифонт.

— Что же ты, отче, моих дружинников в мздоимстве подозреваешь? вскинулся князь.

— Оно и верно, не пойман, не вор, — согласился епископ. — А только неладное здесь чую. Если чисты духом и помыслами твои люди, тогда сему происшествию лишь одно объяснение есть: тиун Грек знается с нечистым! И наслал на дружинников морок.

— А зачем ему такое понадобилось?

— Сие мне неведомо, но из тиунов его от греха подальше убери.

Всеволод хоть и с великой неохотой, но совету епископа последовал.

Новому тиуну, увы, не хватало дотошности Грека, которая так раздражала княжеских данников.