Леди Фантазия

Сев на постели, он обхватил ее изящную лодыжку и поднял ногу.

— Интересно, какие будут ощущения, если…

Он умолк и поддразнил чувствительный изгиб ее ступни языком, потом один за другим облизал пальцы на ее ногах.

— Ты удивительно… изобретателен, — хрипло прошептала Габриелл, а он, закончив целовать одну ногу, перешел к другой.

— Какие совершенные ножки! Если внутренняя сторона твоих рук чувствительна… Перевернись на живот, — мягко приказал он, когда в его голове родилась новая идея.

Она повиновалась.

Когда губы Роберта коснулись обратной стороны ее колена, Габриелл застонала. Удовлетворенный, он перешел к другому колену, потом, слегка покусывая и полизывая, прошелся вверх к ягодицам. Это оказалось более эротичным, чем он мог представить.

Не думая, только подчиняясь древним как мир инстинктам, Габриелл встала на колени и, опершись на ладони, выгнула спину, открывая доступ к средоточию страсти.

— Войди в меня!

Роберт отозвался, понимая, что это, наверное, самый примитивный способ овладения женщиной. Понравится ли ей это? Когда он вошел в нее, то понял, что это понравится ему самому… очень. Габриелл извивалась, стонала и ахала, предлагая ему не останавливаться.

Продолжая двигаться, он мял ее упругие ягодицы, потом скользнул руками по талии к груди Габриелл, чтобы почувствовать под своими ладонями ее напряженные соски.

То, что он доставлял ей удовольствие, в разы увеличивало его собственное возбуждение.

Выгнувшись до предела, Габриелл, раскинув руки и встречая каждый его толчок движением собственного тела, упала лицом на простыню. Никогда раньше ему не удавалось так глубоко входить в нее.

Страсть и удовольствие росли. С мудростью, которой обладала еще Ева, Габриелл потянулась к его руке и, огладив его ладонью свой живот, направила ее к тому месту, где жаждала его прикосновений.

Роберт моментально все понял. Его пальцы скользнули по шелковой влажной плоти, и Габриелл, на мгновение замерев, выкрикнула его имя. Он чувствовал, как сокращается ее плоть, обхватившая его естество, и понял, что пора последовать за ней, чтобы воссоединиться в общем блаженстве. Еще одно яростное в своей страсти движение, и Роберт взорвался.

Тяжело дыша, они в полном изнеможении рухнули на кровать. Роберт с собственническим видом положил руку на бедро Габриелл, поцеловал ее в шею и пробормотал:

— Габи, Габи… ты вдохновляешь меня… я и представить не мог…

— Я… я не думала, что такое возможно…

Роберт перекатился на спину и привлек Габриелл к себе, в то время как она расслабленно прильнула к нему. Он поиграл прядью ее волос и, немного помедлив, сказал:

— Кажется вполне естественным говорить о том, что мы делаем… говорить после этого, не испытывая никакой неловкости или смущения.

Она чувствовала то же самое… как Габриелл. А как же Леди Фантазия? А как же Амбер, с которой он вообще никогда не встретится?

— Пока ты со мной, я счастлива, когда мы занимаемся любовью и когда просто разговариваем, — наконец сумела вымолвить она, оставляя невысказанными мысли об их расставании.

На эту тему много уже было сказано.

Роберт тоже не хотел задерживаться на этой беспокоящей его мысли, как и на вопросе, почему он начинал чувствовать себя одиноким и опустошенным, когда вспоминал, что совсем скоро ему придется распрощаться с «Домом грез». Он должен сосредоточиться на своем будущем, на своем долге перед фамилией Баррингтон.

— Мне нужен совет, Габи, — нерешительно начал он.

Она услышала эту неуверенность в его голосе.

— Если я могу помочь, тебе стоит только попросить.

— Для женщины твоего происхождения имело бы значение, что… что она выросла во Франции, а не в Англии? Нет, я хочу сказать другое… черт побери…

Он замолчал, мысленно ругая себя за бессвязную речь.

— Наверное, я выражаюсь очень путано, — добавил он расстроено. — Как ты думаешь, английская леди, дама совершенно иного круга, сможет разговаривать в постели также откровенно, как мы разговариваем с тобой?

Габриелл сглотнула слезы.

— Ты говоришь о той даме, на которой собираешься жениться и ради которой обратился в «Дом грез»?

Она мысленно похвалила себя за то, что ее голос звучит ровно.

— Ты права, — сказал Роберт со вздохом, рассеянно рисуя небольшие кружочки на ее плече. — И проблема заключается в том, что я не знаю, о чем я буду говорить с ней…

— Ты имеешь в виду — в темноте, после занятий любовью? — подсказала она.

— Я не могу представить такой естественности, такого доверия и откровенности, такого желания выслушать меня. Любая женщина может захотеть этого, Габи? Или я прошу слишком многого?

Она хотела пожать плечами, как это обычно делала Жани, но у нее ничего не вышло.

— Думаю, некоторые леди привыкают в замужестве к разговорам после занятий любовью… Представь, о каких интересных вещах ты мог бы рассказать ей — о своей работе в парламенте, о создании приютов для бездомных детей, о судебной реформе, о…

— Она не интересуется политикой или реформами, — категорично произнес Роберт. — Мы обсуждаем погоду, сорта чая, последние тенденции моды, или она рассказывает мне свежие сплетни о Принни. Как только оказывается, что эти темы исчерпаны, выясняется, что нам почти нечего сказать друг другу.

— Значит, она не проявляет интереса к твоей работе?

— Интереса с ее стороны я не замечал, но, возможно, это и к лучшему, поскольку ее отец — ярый сторонник тори, который не переносит даже слабого ветерка перемен. У нее есть маленький сын от первого брака.

— Она хорошая мать?

— Полагаю, что да, в том смысле, как это понимается дамами ее круга. Мальчик проводит больше времени с няней, чем с матерью.

— Тебя воспитывали не так? — спросила она.

— Нет. Мой отец был вторым сыном и стал священником в сельском приходе. Титул и все связанное с ним перешел к старшему брату отца и его сыновьям. Они росли под присмотром нянь и домашних учителей. Мы же с сестрами были на попечении матери. Нам не довелось обедать в красиво обставленной столовой, а все обучение проходило в кабинете отца. Это была простая жизнь служения Богу и бесхитростных семейных радостей. А каким было твое детство, Габи — я имею в виду до Наполеона? Мне жаль, если я напомнил тебе о чем-то печальном. Ты можешь не отвечать, — быстро добавил он.

— Нет, все в порядке.

В ее детстве не было счастливых моментов, но она вспомнила о Жанетт, которая часто рассказывала о своем детстве, проведенном среди пасторальных пейзажей Франции.

— История жизни моих родителей похожа на вашу семейную историю, хотя мой отец унаследовал семейный титул. Нет, наша семья не была религиозной, но мы любили друг друга и были счастливы. Теперь моей семьи больше нет…

Он погладил ее руку и поцеловал Габриелл в висок.

— Габи, мне очень жаль, если я тебя опечалил.

— Нет, ты меня не опечалил. В моем сердце навсегда остались светлые воспоминания о тех временах.

Он улыбнулся в темноте.

— Так говорила моя мать, после того как отец умер от лихорадки. А три года назад от холеры скончался мой брат и кузены… Эдвард и Кеннет обычно гостили у нас, когда мы еще были совсем мальчишками.

— Ты тоже многих потерял, Роб. А твоя мать жива?

— Да, она живет с моей старшей сестрой и ее семьей. Я собираюсь навестить их, как только закончится парламентская сессия.

— А твоя матушка одобрит твой выбор — я имею в виду ту даму, на которой ты собираешься жениться?

Как только слова сорвались с губ, Габриелл тут же пожалела о них, — вопрос был совершенно неприличный. Роб обдумывал ответ.

— Если говорить честно — не уверен. Она понимает, что после того, как я унаследовал титул, моя жизнь изменилась, и не во всем к лучшему, — с грустью добавил он.

— Я не имела права задавать такой вопрос. Пожалуйста, прости меня.

Он тихо засмеялся:

— Ах, Габи, тебе не за что извиняться. Мне выпал не такой уж тяжкий жребий. Когда я думаю о том, что мои кузены умерли совсем молодыми… когда я вспоминаю о голодающих детях на улицах Лондона…