Парижский поцелуй

Днем у нее не было времени на размышления, но как только стемнело и Рене начинала тихо посапывать на соседней кровати, Шину вновь начали мучить мысли. Она думала, что работа поможет ей забыть о своем несчастье, но дни шли, а боль так и не отпускала ее. Любовь сделала ее другим человеком. И не только любовь. Теперь она смотрела на все другими глазами. Любовь помогла ей понять дядю Патрика. Для нее он всегда был взрослым, и, как все дети, она не осознавала, что он тоже мог расстраиваться, волноваться, огорчаться так же, как и она. Взрослые часто не понимают детей, так как для них детские проблемы кажутся несущественными. Теперь, оглядываясь назад, Шина понимала, что постоянная тяга дяди Патрика к позерству шла оттого, что он был неудачником. Он чрезмерно любил и баловал Шину, потому что чувствовал, что лишил ее красивой и богатой жизни, которую не мог дать ей сам.

Но все равно Шина не могла заставить себя обратиться к леди Карингтон, потому что та была знакома с Люсьеном.

— Вы опоздаете, Шина!

Услышав голос Рене, она обнаружила, что все еще лежит в кровати.

— Я сейчас встану, — ответила Шина, зевая, и села.

— Это хороший день, — сказала Рене на ломаном английском языке. — И меня очень счастлив.

— Почему? — спросила Шина.

— Потому что я увижу Жана. Я увижусь с ним в полдня.

— В полдень, — машинально поправила Шина. — И благоразумно ли это, Рене?

— Благоразумно встречаться с Жаном? — спросила Рене, и ее глаза засияли. — О, разве влюбленные могут быть благоразумными?

Проживя неделю в доме Боне, Шина уже была в курсе всех событий, что происходили в их семействе. Теперь она больше узнала о семейной жизни. Она восхищалась Боне. Она видела, как много они работали, как не щадили сил, чтобы заработать денег на содержание дома и своих детей. Они давали им все, что могли, и сейчас собирали приданое для Рене. Она уже была обручена с одним скромным, но перспективным молодым человеком по имени Андре из довольно состоятельной семьи. Но это не мешало Рене влюбляться.

Жан был беден, но привлекателен и весел. Он нравился Рене.

— Мне лестно, что Андре хочет жениться на мне, но мое сердце принадлежит Жану, — говорила Рене.

— А вдруг Андре узнает? — спрашивала Шина.

— Я очень осторожно. Молодость не вечна. А вы рассуждаете как старуха.

Шина тогда рассмеялась, но слова Рене задели ее. Молодость не вечна. Она сама чувствовала, что стала старше. Почти каждую ночь она плакала, уткнувшись в подушку, от тоски по Люсьену.

Что случилось с ее самолюбием? Она никогда не думала, что будет так страдать.

«Я люблю его! Я люблю его!» — говорила она себе.

И однажды Рене услышала ее бормотание и обняла ее за плечи:

— Вам плохо, Шина?

— Да. — Она старалась улыбнуться сквозь слезы.

— Я вижу, как вы страдаете, — сказала Рене. — Но что мы можем сделать? Моя мать жалуется, что вы плохо едите. У вас такой измученный вид. Раньше вы такой не были. Вы не можете забыть этого человека?

— Нет, — с болью произнесла Шина.

Как она могла влюбиться в Люсьена и довериться ему?! Ведь ему от нее нужна была только информация. А для нее это было чудом, изменившим мир вокруг.

— Я люблю его!

Она повторяла эти слова, когда шла на работу, когда садилась в переполненный автобус, когда поднималась и спускалась по темной длинной лестнице в оптовых отделах больших магазинных складов; возвращаясь вечером, уставшая, с отекшими ногами и с чувством, что не может ничего с собой сделать и продолжает любить Люсьена.

В день похорон дяди Патрика Шина отпросилась у мадам Габриэллы. Утро было пасмурным, на похоронах присутствовал только месье Боне.

Шина горько плакала, когда гроб опустили в могилу. Месье Боне был сама доброта. Когда они ушли с кладбища, Шина взяла его за руки и сказала:

— Я не знаю, как благодарить вас за все, что вы сделали для нас. Я понятия не имела, что кто-нибудь может помочь посторонним людям так, как вы и ваша жена.

Месье Боне смутился.

— Это ничего, — произнес он грубовато. — Я полюбил вашего дядю. Он располагал к себе с первого взгляда. Не все британцы такие, — добавил он с улыбкой.

Шина улыбнулась ему в ответ, несмотря на слезы, застилавшие ей глаза. Когда они ехали в метро. Шина спросила:

— Вы не будете возражать, если я останусь у вас. Мне хорошо у вас, и Рене мне нравится, но я не хочу вас обременять.

— Вы же платите? — сказал месье Боне. — Конечно, мы не против того, чтобы вы жили у нас. И английский Рене стал лучше. Когда она станет женой Андре, она сможет применить эти знания. Этот молодой человек далеко пойдет.

— Как адвокат?

— Возможно, как политический деятель.

Шина передала Рене слова отца, и та скорчила недовольную гримаску:

— Какое честолюбие. Меня бы устроил хороший дом, добрый муж и множество детей.

— Вы будете довольны, если выйдете замуж за Андре? — спросила Шина.

— Ну конечно, — ответила Рене. — Ведь брак и любовь — это разные вещи.

Шина не могла принять такую точку зрения. В отличие от практичной Рене она была неисправимым романтиком. Ее сердце было разбито, но ведь в мире существовал не только один Люсьен. Рано или поздно она найдет себе другого возлюбленного. Но не сейчас. Сейчас она просто не замечала взгляды, обращенные на нее, не слышала комплименты…

Хотя Шина очень спешила, она опоздала на работу. Она думала о шляпе, которую заказала мадемуазель Фонтес.

Шина посмотрела на календарь: она работала уже неделю. И даже не заметила этого. Прошла неделя с того момента, как она уехала из посольства. Восемь дней после того, как она в последний раз видела Люсьена. Она услышала, как девушка говорит по телефону:

— Я понимаю, мадемуазель Фонтес желает, чтобы мадам Лоусон сама принесла ей шляпу.

— Она хочет, чтобы шляпу принесла я? — спросила Шина, когда девушка повесила трубку.

— Да, но я должна спросить разрешения у мадам.

Девушка исчезла, и Шина стояла в ожидании, с куском ленты, к которой она подбирала цветы из шелка. Как много узнала она о цветах и оттенках в течение этой недели. Когда Шина приехала в Париж, ей хотелось танцевать на освещенных солнцем улицах, но теперь она была несчастна.

— Мадам разрешила вам отнести шляпу. Но только не задерживайтесь, — прервала ее мысли вернувшаяся девушка. — Мадам отпускает вас на час, так что поторопитесь.

— Хорошо, — сказала Шина. Она привыкла к безоговорочным приказам мадам, когда дело касалось времени.

— Время — деньги, — часто повторяла мадам Габриэлла, если замечала, что девушка отрывалась от работы, чтобы припудрить носик, поправить волосы перед зеркалом или просто немного отдохнуть.

— Быстрее! Быстрее! Быстрее! — бывало, говорила она Шине.

«Быстрее! Быстрее!» — звучало у нее в голове, когда она сбежала вниз с изящной шляпной коробкой в руке и вскочила в автобус, который повез ее к Елисейским Полям. До дома Фифи было ехать пятнадцать минут. Шина взбежала вверх по лестнице с желанием поскорее увидеть Фифи.

Фифи сидела за туалетным столиком, но, увидев Шину, вскочила и протянула ей руки.

— Вы совсем пропали, — упрекнула она Шину. — Как дела? Вам нравится работа?

— Я очень благодарна вам, — сказала Шина. — Я надеялась, что у меня появится возможность увидеть вас и рассказать об этом.

— Но вы давно должны были прийти ко мне!

Шина промолчала. Она не стала говорить, что не хотела злоупотреблять добротой Фифи.

— Ну, рассказывайте скорее, — настаивала Фифи. — Вам, наверное, тяжело?

— Очень тяжело, — улыбнулась Шина. — Но интересно. Я начинаю познавать Париж.

— А где вы живете? Как досадно, что я не спросила об этом раньше.

Шина рассказала ей о семействе Боне.

— Французы так добры, — согласилась Фифи, когда Шина закончила. — Про нас говорят, что мы корыстные и жадные, но на самом деле мы отзывчивы, просто многие настолько бедны, что вынуждены считать каждую копейку.

— Теперь я это понимаю, — сказала Шина. — Но хватит обо мне. Расскажите лучше о себе.