Белый вепрь

Разочарованная толпа начала расходиться. Филипп осмотрелся по сторонам, пытаясь сообразить, где же может быть Ричард: ему показалось, что где-то в дальнем углу площади мелькнуло лицо Роберта Перси. Филипп двинулся было в том направлении, но Фрэнсис схватил его за локоть. Филипп обернулся: Фрэнсис не отрываясь смотрел на голову в телеге палача. Отсюда она уже не напоминала капустный кочан: в волосах была видна засохшая кровь, глаза — слепо устремлены вверх, к солнцу.

— О Боже мой, — выдохнул Фрэнсис. — Ведь это же дядя моей жены, лорд Тэлбот.

Глава 8

Двое всадников остановились на лесистой вершине холма, под ними был замок Тэлбота. Рядом с ним расстилались поля, там и сям виднелись разнообразные постройки. Весенний день подходил к концу, приближались сумерки. Кое-где овцы продолжали лениво щипать траву, щебетали, устраиваясь на ночлег, поздние птахи.

Фрэнсис глядел вниз, не говоря ни слова и рассеянно поглаживая гриву коня. Он выглядел растерянным и убитым. Всю первую половину дня Фрэнсис думал лишь об одном: как бы быстрее добраться до места и первым, пока другие не успели, сказать Анне, что ее дядя мертв, но сейчас, когда Тьюксбери остался далеко позади, у него словно гири на ногах повисли. Он ощущал себя чужим и ненужным — словно праздный гуляка в доме, где поселилось горе.

Интересно, размышлял Филипп, знал ли Глостер, что так будет, когда разрешил им уехать из Тьюксбери. В Лондон, по словам Ричарда, он вернется не сразу, а пока, вместо того чтобы болтаться без дела рядом с ним, Филипп может помочь Фрэнсису уладить свои дела. Филипп хотел было отказаться — ну как же так, он столь многим обязан милорду герцогу, тот всегда так добр, вот и теперь отпускает, но Глостер холодно прервал этот бессвязный поток благодарностей. Ни сейчас, ни в Лондоне Филипп ему не нужен, а Фрэнсису будет с ним лучше. Разговор был коротким, и Филипп вспомнил о нем только несколько часов спустя.

В воздухе пряно пахло клевером, легкий ветерок приятно ласкал их лица. Фрэнсис тронул коня, они стали спускаться.

В доме стояла полная тишина. Стайка уток беспризорно устроилась на траве, прямо у пруда. В кузнице никто не работал, мехи были задуты. Фрэнсис огляделся по сторонам — пусто. Нахлынули воспоминания: огромный и ставший вдруг таким холодным дом отца в Минстер-Ловеле, тревожные перешептывания, сдавленные рыдания матери, и он сам, шестилетний, слушает рассказ о том, как было проиграно сражение где-то в Йоркшире. Джона Ловела привезли из Таутона еще живым, но для его сына в тот день очень многое кончилось…

Едва всадники спешились, как появился мальчишка-конюх и с интересом стал разглядывать их. Фрэнсису его лицо показалось незнакомым: для такой работы он был слишком юн, наверное, никого больше не нашлось — остальные ушли с владельцем замка. Двор был пуст и, возможно, поэтому казался еще больше. Швырнув вожжи конюху, Фрэнсис отрывисто спросил:

— Где хозяйка? — Можно не любить леди Тэлбот, но права ее уважать надо.

Лицо мальчика словно сморщилось, выражая испуг и недоверие.

— Она умерла… когда рожала. Похороны были в прошлую пятницу. В доме только молодая госпожа и… — Но Фрэнсис уже его не слышал.

В доме не было ни души: трудно поверить, что здесь вообще кто-нибудь живет. В большом зале Фрэнсис остановился и принялся оглядываться по сторонам. В дальнем углу начиналась лестница, ведущая в верхние комнаты. Взгляд Фрэнсиса уперся в стену — где-то между лестницей и дверью слева, которая вела в салон. Решив начать свои поиски именно с него, Фрэнсис в сопровождении Филиппа направился туда. В это время где-то скрипнула дверь и на лестнице послышался шорох юбок.

Лестница круто поднималась вверх, уходя через высокую арку к верхним комнатам. Женщина остановилась на повороте, подбирая юбки; мешал живот, да и лестница была слишком крутой. Заходящее солнце усеяло холл длинными тенями. Фрэнсиса, стоявшего у лестницы, почти не было видно.

— Анна! — негромко воскликнул он и бросился наверх.

Какое-то время оба не могли произнести ни слова. Она вцепилась ему в плечи, тесно прижалась к нему — Фрэнсис чувствовал, как ее тело содрогается от рыданий. Он сам не мог заставить себя открыть рот и рассказать обо всем, что случилось. Казалось, это в другой жизни он торопился стать первым, кто сообщит ей о горе и невольно добавит к прежним несчастьям новые.

Постепенно успокаиваясь, она потерлась щекой о его плечо.

— Ты, наверное, знаешь… слышал, что тетя умерла? Вчера неделя как мы ее похоронили, вместе с маленьким, а потом приехал гонец из Тьюксбери… — Она подняла на Фрэнсиса заплаканные глаза. — О Боже, что же будет с дядей?

Он отвернулся, чтобы не смотреть ей в глаза.

— Не будет, любимая, — уже было. Все кончено. Вчера. Пожалуйста, родная, прошу тебя, не надо думать об этом, все равно ты уже ничего не можешь для него сделать.

Ему казалось, что выразился он с достаточной ясностью, почти безжалостно, но, к его удивлению, она так ничего и не поняла.

— Вчера? Но ведь сражение было раньше. Он что, ранен и умер от раны?..

Фрэнсис пытался найти слова, а они все не находились, любое было подобно камню. Застыв и лишь слегка поглаживая ее по волосам, он не расслышал сначала шороха наверху — кто-то спускался, опираясь о перила. Зазвучал голос — слова были подобны крупным каплям холодной воды, падающим на голову:

— Анна, нельзя же быть такой жестокосердной. Ты что, разве ничего не знаешь? Он хочет сказать, что лорд Тэлбот мертв — победители повесили его, кастрировали, а потом разрезали на части, как барана. Это вы хотите сказать, Ловел?

Фрэнсис вскинул голову. Хамфри Тэлбот, бледный как смерть, стоял, перегибаясь через перила. Правая рука была крепко прибинтована к груди, при этом кисть болталась как бы сама по себе. В левой он держал меч, которым явно не мог воспользоваться.

— Это неправда, Тэлбот. Зачем вы лжете, ведь от этого ей только хуже, — не двигаясь с места, произнес Фрэнсис.

— Неправда? Ну так скажите нам правду. Ему что, была дарована легкая смерть? Давайте, давайте, рассказывайте. Кто вынес ему приговор? Кто был палачом? Или, может, вы хотите, чтобы я сам назвал имена ваших друзей?

Фрэнсис чувствовал, что Анна дрожит всем телом. Он еще крепче прижал ее к себе и заговорил, не переставая поглаживать бедняжку по голове:

— Приговор вашему отцу, Тэлбот, вынес констебль Англии. Это его обязанность — карать врагов короля.

Хамфри повис на перилах.

— А как зовут констебля, Ловел? Ведь, насколько я помню, вы к нему очень хорошо относитесь. Вы уже сказали об этом моей кузине?

Анна, словно очнувшись от глубокого сна, попыталась высвободиться из объятий Фрэнсиса и взглянуть в глаза мужа.

— Анна, судил твоего дядю герцог Глостер. Вина была доказана, и король потребовал смертной казни. У герцога не было выбора. Сегодня утром я с ним разговаривал, и он попросил передать, что готов помочь чем угодно, стоит тебе только попросить. И это не просто слова. Право, он будет другом нам обоим.

— Ты с ним говорил, — эхом откликнулась Анна. Она снова, неуклюже — живот мешал — попыталась оттолкнуть его, но Фрэнсис упорно удерживал ее. — Ты с ним сегодня говорил, целовал ему руку, благодарил за доброту…

— А что мне, собственно, еще оставалось? Он служит королю, в точности так же, как твой дядя служил Сомерсету. Разве я могу его за это винить? — Фрэнсис начинал злиться, так как знал — вернее, думал, что знает, — что Анне надо, и старался самого себя убедить, что желания эти — чистое безумие. Но Анна и не думала его ни о чем просить, она просто не спускала с него глаз, словно пыталась до конца понять его, а когда вновь заговорила, Фрэнсису пришлось напрячься, чтобы расслышать, — так тих был ее голос.

— И в самом деле, чего тебе его винить? Наоборот, тебе надо на колени перед ним стать — ведь от этого тебе сплошная выгода.

— Выгода? — От изумления Фрэнсис даже поглупел. — Какая выгода, Анна? — медленно проговорил он.