Мария, тайная жена

— Что?! — воскликнул Лапьерье. — Вы, конечно же, не предлагаете убийство семнадцати человек, подписавших хартию?

— Да, сударь, именно это я и предлагаю!

— Об этом не может быть и речи! На острове уже достаточно пролито крови, и нам не следует увеличивать количество жертв. Я никогда не стану соучастником подобной бойни. И, кроме того, как вы полагаете осуществить свой план?

— Очень просто, — проговорил небрежно Лефор, поднимаясь и подходя к окну. — Вы видите большой зал, господин губернатор? Итак, я предлагаю следующее: завтра, ровно в полдень вы примете здесь бунтовщиков и сообщите им о своей готовности подписать хартию. Все семнадцать человек с Бофором во главе будут стоять перед вами. Затем вы прикажете подать вина, чтобы отметить важное событие и выпить за здоровье короля. Как только они поднесут бокалы к губам, я и мои верные друзья, спрятавшись заранее под окнами, дадим залп из мушкетов и уложим каждого из них носом в землю. Не будь я Лефор!

— Вы с ума сошли! — закричал Лапьерье, который с трудом мог поверить своим ушам. — Совершенно помешались!

— Как хотите, господин губернатор, — ответил Лефор высокомерно, направляясь к двери. — Тогда вам придется поискать кого-нибудь другого, кто соображает лучше. Тем временем не забудьте поострее зачинить перо, чтобы покрасивее исполнить завитушки на вашей подписи под хартией. Ведь срок истекает завтра, не правда ли? А потом прикажите поосновательнее вычистить тюремные камеры, иначе клопы и вши съедят вас заживо. Там их видимо-невидимо, как мне рассказывали. Хотите верьте, хотите нет — это ваше дело, но именно в той части крепости вы скоро окажитесь, расставшись с этой прекрасной квартирой! Прощайте. Пусть Всевышний защитит вас!

— Лефор! — воскликнул губернатор. — Не уходите! Мадам де Сент-Андре сказала, чтобы я выслушал вас. Вы еще, мне думается, не кончили.

— Нет, не кончил, сударь, если вам доставляет удовольствие разговаривать с помешанным.

— Послушайте, Лефор. Будьте благоразумны! Подумайте только, что почувствуют жители острова, когда узнают об убийстве семнадцати человек в большом зале крепости Сен-Пьер!

— Я все время не перестаю думать об этом, господин губернатор. Чем хуже они почувствуют, тем лучше для нас. Иначе это была бы напрасная трата пороха, особенно, если учесть его здешнюю дороговизну и трудности с доставкой. Жаль расходовать на такую падаль, как Бофор, но ничего не поделаешь. Вынужденная мера.

Лапьерье все еще никак не мог прийти в себя.

— Семнадцать трупов! — бормотал он. — Семнадцать… И что…

— …подумают иезуиты, доминиканские и францисканские монахи? — вставил Лефор. — Нет, я не забыл этих достойных джентльменов. Мои люди пройдут через крепость за францисканским монахом, моим добрым приятелем. Его зовут отец Фовель. Он не чурается светских наслаждений и готов перерезать глотку самому папе римскому за бокал кларета! А это, кроме всего прочего, означает, что у нас под рукой будет духовник, который сможет исповедать и дать последнее напутствие тем, кого мы сразу не прикончим.

— Какой цинизм, Лефор!

— Вы мне льстите, сударь, — ответил бывший пират, притворно потупившись. — Я просто реально мыслящий человек, который видит вещи такими, какие они есть на самом деле, и называет их своими именами, то есть мошенник для меня всегда остается мошенником и по виду, и по названию.

— И вы действительно полагаете, — проговорил губернатор, вынужденный все-таки признать реальный характер плана Лефора, — что заговорщики пойдут безропотно, как овцы, на заклание?

— Знаете, сударь, — заметил старый пират, — я не люблю хвастать, но факт остается фактом: мне пришлось участвовать в бесчисленных абордажах с топором в руке и с кинжалом в зубах. И я воочию убедился — враг, которого смело атакуют, быстро сдается. От вас, господин губернатор, требуется только запереть двери, все остальное сделают мои стрелки. Они не привыкли растрачивать зря такое добро, как порох и свинец, а некоторые из них в состоянии расщепить пулей стебель апельсина с расстояния в тридцать шагов!

— Что бы вы там ни говорили… — заметил слабо Лапьерье, уже признавший свое поражение и неспособный выдвинуть новые возражения.

— Я, черт возьми, не просто говорю, сударь, а знаю! И вы можете полностью положиться на человека, способного отличить негодяя от порядочного господина. В данном случае я имею в виду себя. Мне известно семнадцать мошенников и то, что врата ада уже широко распахнулись перед ними, готовые их поглотить. Но вы должны помочь мне поскорее и без задержки отправить их туда. Вы будете в зале и именно вы подадите условный сигнал.

— Условный сигнал?!

— Да. Мы спрячемся под окнами и будем ждать. После вашего сигнала мы стреляем через окна — у каждого из нас свой бунтовщик в качестве мишени. Не то чтоб Лефор не в состоянии один справиться с несколькими негодяями! Однако сигнал должны подать вы, господин губернатор, выстрелив Бофору в голову! Почему мы должны одни стараться? Вы и я, мы — сообщники, не так ли? И вам придется взять на себя определенную роль. В конце концов мы ведь спасаем не чью-нибудь, а вашу шкуру!

— Вы хотите сказать, что мне нужно собственноручно убить Бофора? — спросил Лапьерье напрямую. — Но, сударь, из оружия я обнажаю только шпагу, да и ту только для честного, открытого боя. Я не разбойник, чтобы убивать врага из-за угла!

— Я вовсе не прошу вас превратить этот единственный случай в привычку, — заявил Лефор невозмутимо. — Вам необходимо проделать следующее. Когда все поднесут бокалы к губам, вы вынете пистолет, якобы желая произвести торжественный салют в ознаменование столь важного события. Но выстрелите не холостым патроном и не в воздух, а разнесете вдребезги череп Бофора одной из тех пуль, дюжина с четвертью которых весит целый фунт.

— Вы предлагаете, мне, сударь, совершить подлый, низкий поступок.

— Подлый, низкий? Скорее благородный. После него никто не посмеет больше называть вас слабохарактерным и трусливым. — Губернатор не возразил, и Лефор продолжал: — Вы мне что, не верите? Советую вам, господин губернатор, оставить ваши сомнения. И если вы боитесь не попасть в Бофора, то представьте себе, что за окном кто-то наблюдает за вами, и этот «кто-то» еще никогда не промахивался, стреляя в предателя. Вы меня поняли? В подобных переделках немало летает и шальных пуль!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Тост за здоровье короля и град свинца

Солнце уже стояло высоко, и стены крепости почти не отбрасывали тени, когда от караульного дома донеслись звуки трубы, оповещающие о прибытии делегации колонистов. Едва этот призывный сигнал замер вдали, как Лапьерье вышел из своей квартиры и в сопровождении двух офицеров отправился встречать прибывших на торжества людей.

Бофор шагал впереди своих сторонников, нарядившись в лучшие одежды. Голову он держал высоко и ступал с важностью победоносного фельдмаршала, на губах снисходительная улыбка. За группой следовала коляска, которая остановилась, как только Лапьерье показался во внутреннем дворе. Несколько человек бросились к ней, открыли дверцу и помогли выйти Филиппу Лазье.

Затем Латин, Франше и Сойер, поддерживая под руки, провели его вперед. К тому времени все вновь прибывшие уже собрались вместе, и Лапьерье смог пересчитать тех, кому не терпелось своими глазами увидеть, как он поставит подпись под документом. Результат подсчета привел губернатора в замешательство: вместо ожидавшихся семнадцати пришли двадцать два человека. Преодолев свой испуг, он учтиво приветствовал Бофора.

Посторонний наблюдатель, увидевший этих двух людей рядом, мог легко ошибиться, определяя, кто из них губернатор. Если главарь бунтовщиков был роскошно одет, то Лапьерье ограничился повседневным платьем. Его мертвенно-бледное лицо свидетельствовало о том, что он страшно взволнован.

— Господин губернатор, — начал Бофор, — я полагаю, что все готово и что вы уже приняли решение?

— Да, сударь, готово и решение я действительно принял, — ответил Лапьерье и неожиданно для себя добавил: — Меня радует, что вы привели с собой больше поселенцев, чем я ожидал, ибо сегодня — памятный день. Он войдет в историю Мартиники, поскольку знаменует смену управления островом, когда простым росчерком пера аннулируются все соглашения и контракты с Американской компанией.