Мария, тайная жена

— Но ведь вы не в состоянии сразу убить семнадцать человек даже при внезапном нападении? — спросила она озабоченно.

— Я, не моргнув глазом, уложил бы и сотню, — ответил великолепный Лефон. — Тогда осталось бы меньше бунтовщиков, с которыми пришлось бы потом возиться!

— А как быть с церковью? На острове есть и иезуиты, и доминиканцы, и францисканцы. Как они отнесутся к этому делу?

— Я, значит, в вас не ошибся, — проговорил Лефор. — Вы умны, очень умны. Я понял это с первого же взгляда. И как я вижу, вы не отвергаете целиком мою идею. Вам, кажется, не по душе тот гвалт, который может в результате возникнуть. Слов нет, залп, который прозвучит в крепости в назначенный день, наделает больше шуму, чем когда Лефор поджаривает себе яичницу, однако относительно церковников вам нечего тревожиться. С этой братией я прекрасно знаком, а одного, с которым ловлю рыбу, знаю особенно хорошо. Ничто не сближает так людей, как совместная ловля рыбы. Речь идет о францисканском монахе. Даю вам слово, что сумею уговорить его благословить наши мушкеты после нескольких кружек рома, которые волью ему в горло в таверне «У гуся». Тогда отец Бонин уже не сможет выразить недовольство по поводу наших действий, и, кроме того, тогда ни одна пуля не пролетит мимо цели, что, на мой взгляд, куда важнее любых возражений иезуитов.

— Но вы не в состоянии устроить засаду в одиночку! — запротестовала Мария. — А рассчитывать на содействие Лапьерье не приходится. Я его хорошо знаю.

— От вас, сударыня, требуется только одно: заставить Лапьерье позволить мне действовать по своему усмотрению. Все остальное я беру на себя. Но, — добавил Лефор, поднимаясь, — сперва должна быть полностью восстановлена справедливость. Временный губернатор должен не только дать мне карт-бланш, но и извиниться передо мной. Он оскорбил меня. По его словам, я выгляжу как отпетый мошенник, и будто бы никто с моим прозвищем «Гробовая Доска» не может считаться порядочным человеком! Если вы, сударыня, сможете заставить его выполнить эти два условия, то даю вам слово, через четыре дня колокола Сен-Пьера весело зазвонят за упокой семнадцати заблудших душ.

— Мне очень хотелось бы знать, — сказала Мария, — кто будет вашим союзником в этом предприятии.

— Капитан Бильярдель, во-первых. Я сейчас же отправлюсь к нему, если вы будете так добры и дадите мне на время коня. Кроме него — солдаты, то есть колонисты, которые одновременно и фермеры, и воины. Все — мои закадычные друзья.

— Хорошо, Лефор! Я пошлю за Лапьерье. Он едва ли откажется выслушать меня. Я убеждена, что вы единственный человек, способный справиться с этим делом!

— Я дам вам коня, — продолжала Мария, провожая бывшего пирата до двери. — Коня, которого особенно любил генерал. Вы доставите мне огромную радость, если примете этот подарок в знак нашей дружбы. До свидания, сударь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Заговор

Некоторое время Матьё Мишель ехал по берегу Рокслейны. Было темно, и ему постоянно приходилось сдерживать коня, который то и дело шарахался от всяких теней и силуэтов деревьев. Густой лес достигал почти самой воды, и во мраке ветви тянулись, будто щупальца каких-то допотопных чудовищ в поисках жертвы. В конце концов Матьё, покинув берег, направился на юг и вскоре попал на Кабстер-трек, по которой взял курс на Морн-Руж.

Дорога была крутой и неровной, и конь часто спотыкался, угрожая сбросить всадника. К счастью, Матьё не пришлось далеко ехать. Немного погодя он пересек узкий деревянный мостик, осевший почти до самой воды под тяжестью лошади и седока. Поднявшись на стременах, Матьё за верхушками деревьев увидел огонек, горевший внутри дома — бывшей резиденции господина де Сент-Андре.

Оставив позади мостик, наш путник заметно ускорил движение и уже собрался покинуть дорогу и ехать прямиком по полю, когда неожиданно близкий голос проговорил:

— Эй, сударь! Разве сейчас подходящее время разъезжать на лошади по здешним местам? Наверное, какое-то важное дело привело вас на эту плохую дорогу такой темной ночью!

— Я не знаю, кто вы, — ответил Матьё Мишель спокойно, почти автоматически выхватывая пистолеты. — А что вы сами, коли уж на то пошло, делаете здесь?

Его реплика вызвала дружный смех.

— Если я не ошибаюсь, — проговорил другой голос, — это Матьё. Уверен, что в данный момент он взводит курки своих пистолетов.

— У вас, должно быть, превосходное зрение, — заметил Мишель, — если вы можете отличить человека от дерева, а лошадь от овцы в кромешной тьме.

— Вы правы, — заявил первый голос — Это действительно Матьё Мишель. Эй, приятель, присоединяйтесь к нам. Вам нечего бояться. Мы — ваши друзья.

— Возможно, и впрямь друзья, — возразил Матьё, — но я пока не двинусь с места. Выходите и покажитесь мне. Но предупреждаю: при первом же подозрительном движении две пули найдут дорогу к вашим почкам.

В ответ послышался лишь грубый хохот и стук лошадиных копыт, сопровождаемый ржаньем. Перед одиноким путником выросли две фигуры — одна значительно больше другой, и Мишель их сразу узнал. Теперь уже настал его черед рассмеяться, и он сказал:

— Ага! Неразлучная парочка! Следовало догадаться… Арше и Сен-Бон!

— Что верно, то верно! — воскликнул Сен-Бон (более крупный из двух), подъезжая, и Мишель убрал пистолеты в седельные кобуры.

— Приветствую вас, джентльмены, — проговорил он. — Мы, кажется, не опоздали. Только что я видел огонек в доме Лесажа. Мы, надеюсь, не последние, и хорошо, если все явятся.

Не теряя времени, трое всадников пустили коней рысью. Приблизившись к дому, они услышали стук копыт нескольких лошадей.

— Выглядит так, будто здесь собрался целый отряд! — заметил Мишель.

— Нас будет не слишком много, — ответил Сен-Бон.

Огонек, который они увидели издали и который представлялся очень ярким на фоне непроглядной тьмы, оказался фитилем, плавающим в плошке с пальмовым маслом; она стояла на окне рядом с входной дверью. Когда трое друзей вошли в дом, они сперва никого не могли различить из-за густых клубов табачного дыма, поднимавшихся из трубок собравшихся здесь конспираторов. Пока они стояли, присматриваясь, несколько человек окликнули их по именам, и они, в свою очередь, ответили:

— Привет честной компании!

— Привет, джентльмены! — раздался чей-то веселый голос.

Наконец к ним подошел хозяин дома, Лесаж, и, пожимая руки, проговорил:

— Мы только вас и ждали, теперь можно начинать.

— Немного задержался, — пояснил Мишель. — Три часа назад одному из моих негров вздумалось смазать пятки.

— Невольник хотел удрать? — переспросил один из колонистов по фамилии Доранж. — Вы, конечно, сумели его остановить?

— Еще как! — ответил Мишель с гордостью. — Позвольте вам заметить, что Африка еще не произвела на свет чернокожего, который смог бы ускользнуть от меня!

Лесаж хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

— Пожалуйста, господа, — сказал он, — наш друг поймал своего негра, и все в порядке. Но время позднее, и мы собрались здесь, чтобы обсудить более важные вопросы. Господин Лафонтен специально проделал долгий путь, желая встретиться с вами. Он изложит вам собственные планы и мысли, после чего я вам кое-что расскажу, я уверен, вы найдете это весьма интересным.

Закончив вступительную речь, Лесаж отправился за кружками и большой бутылкой рома.

— Ром собственного производства, — заявил он с гордой и печальной улыбкой, — и, как вы убедитесь, очень хорош. Он еще с тех времен, когда мы имели право выращивать сахарный тростник по своему усмотрению и для собственных нужд. Но я скажу вам, господа, — крикнул Лесаж, разливая ром по кружкам, — не за горами время, когда мы снова сможем это делать!

— Расскажите нам, что вы слышали, — попросил Лафонтен.

— Мне известно из верных источников: господин Трезель на грани разорения. Он, говорят, задолжал Американской островной компании около семидесяти тысяч ливров! Если ему не удастся заполучить секрет изготовления белого сахара, то ему крышка.