Соловей для черного принца (СИ)

— Иногда, мне кажется, что вы говорите загадками и некоторые ваши фразы имеют двойной смысл. Так ли это? Или я опять иду на поводу у своего богатого воображения?

— Мы, мисс, на то и старики, чтобы мудрить и секретничать. А иных возможностей привлечь внимание молодых к нашим усохшим персонам нам не дано. Кроме того, лукавство и озорство гораздо привлекательнее святой простоты.

— И все же, в ваших словах слышится совсем иное, чем лукавство и озорство.

Мы были на полпути к замку, когда в воротах появился всадник. Он быстрой рысью преодолел подъемный мост и, пришпоривая лошадь, устремился в противоположную от нас сторону к видневшейся вдалеке деревне. Мое сердце предательски подскочило в груди и болезненно сжалось до размеров булавочной головки. Я, не отрываясь, следила за удалявшейся фигурой и всей душой жаждала, чтобы всадник с растрепанными на ветру белыми волосами обернулся и увидел меня. В то же время я была так напряжена, что готова была сорваться с места и, бросив больного старика, без оглядки ринуться прочь, как можно дальше от столь манящего своими тайнами замка и ненавистного мне, но все же непреодолимо влекущего к себе, Дамьяна.

— Ты так вздрогнула, Роби, будто увидела привидение!

— А что у вас в Китчестере приведения гораздо активнее, чем в других частях Англии? И не только бродят ночью по замку, но и выезжают верхом на прогулку для поддержания спортивной формы? — шутливо спросила я, стараясь казаться равнодушной.

Старик выразительно хмыкнул. Он остановился отдышаться. Каждый шаг давался ему с трудом. Я уже не в первый раз за это утро задалась вопросом, как в таком состоянии он еще умудряется смеяться, шутить и поддерживать разговор.

— В умах арендаторов в последнее время мальчик, бесспорно, занял почетное место виновника всех мыслимых несчастий в округе, — заметил старичок, отдышавшись.

— Даже переплюнул самого графа Китчестера?

— Легенда графа уже устарела. Людям требуются новые герои скандалов.

— А вы сами согласны с их мнением о Дамьене?

— Я никогда не буду согласен с тем, что исходит от светлых деревенских умов.

— По-моему вы слишком предвзято относитесь к здешним обитателям.

— Роби, за свой долгий век я наслушался столько белиберды, что имею право судить о степени развития интеллекта в нашем скромном обществе, — он сделал паузу, прерывисто кашлянул в носовой платок и им же вытер капельки пота, выступившие на лбу. — Поэтому, пока маразм не завладел моим мозгом, своему суждению я выражаю гораздо больше доверия, чем всем мнениям местных интеллектуалов.

— И каково же ваше авторитетное мнение о Дамьяне?

— Этот мальчишка далеко пойдет.

— До самой Австралии? — засмеялась я.

— Хе-хе, надо было сослать его туда еще в раннем возрасте. Может быть, к этому времени он уже перебесился и набрался бы уму разуму. Рудники и кандалы — хорошие учителя.

— Значит, вы все-таки считаете его преступником?

— Упаси боже! И надеюсь, мальчишка до этого не опуститься. Он вовсе не так плох, как хочет казаться.

— Разве? Не думаю, что найдется кто-то еще, кто согласится с вами.

— Узнаешь его поближе — согласишься!

— Не думаю, что…

— Ты, может, и не думаешь, а я думаю!

— Но…

— Достоинство девиц — редко думать или не думать вовсе. Поэтому судьбу их решают другие.

— Уж не хотите ли вы сказать, что решили за меня мою судьбу! — выпалила я на одном дыхании, не дав старику прервать меня.

— Я повторюсь: пути Господни неисповедимы…

Слова мистер Лемуэл произнес неразборчиво и тихо, давясь от подступившего сухого кашля. Усилия, какие употреблял он, чтобы поддерживать наш разговор, казалось, превышали его силы. Я заметила, что последние минуты дались ему особенно тяжело. Хоть он и крепился, пытаясь выглядеть бодрым, но болезнь все больше одолевала его. Тяжелая одышка и хриплый кашель, которому конца не было, совсем измотали старика.

После приступа, стараясь по возможности придать своему лицу спокойное выражение, он произнес с меньшей, однако, против прежнего твердостью:

— Если говорить о Дамьяне, то мальчику нужно время, чтобы перебеситься и привыкнуть к другой для него жизни.

— Что значит — другой?

— Там где Дамьян жил раньше вместе с матерью — он должен был делать все, чтобы выжить. Справедливость, честность, доброта и все другие красивости не слишком хорошие помощники в добыче куска хлеба и в каждодневной борьбе со смертью. Он слишком рано узнал взрослую жизнь, и не с самой ее лучшей стороны.

— Он жил в бедности, до того, как приехал к вам? — я была поражена этим открывшимся фактом, и сбита с толку, потому как, представляя заносчивое, высокомерное лицо Дамьяна, не могла поверить в это.

— Об этом поговорим потом, Роби! — осадил меня мистер Лемуэл, остановив тем самым поток одолевавших меня вопросов. — Я слишком устал, и уже не способен здраво мыслить. Вижу, вижу… хочется все узнать, но потерпи до следующей встречи.

Такая неожиданная концовка нашей беседы привела меня в полное замешательство. Кроме того, я злилась на себя за то, что не смогла скрыть от старика свой интерес к Дамьяну. Я ведь знала, что рано или поздно мистер Лемуэл заговорит о нем, и с трепетом ждала этой минуты, представляя, как буду хранить полное равнодушие и, ни капельки не волнуясь, слушать рассказ об этом неприятном, заносчивом типе.

Но теперь я поняла, что все эти мысли были попросту смешны. До сих пор предательское сердце отстукивает ритм конских копыт, а перед глазами встает беловолосый всадник, растаявший в утренней дымке. Даже те несколько секунд, когда он выехал из ворот и умчался вдаль, принесли мне мучительное волнение и тревогу. Безумно хотелось узнать о нем все, что только возможно!

Мы в молчании подошли к воротам и остановились на широком, растрескавшемся от сырости и времени подъемному мосту. Издали я не могла представить себе реальных размеров крепостной стены и ворот, но сейчас, стоя прямо перед замком, у меня захватило дух от их мощи. Неизгладимое впечатление произвели уродовавшие серый камень стен боевые шрамы, оставленные осадными орудиями. Местами эти выбоины были запорошены комьями грязи, а из трещин в каменной кладке пророс жухлый мох, отчего создавалось ощущение крайней ветхости. Прямо над нами на воротах крепился геральдический щит, заостренный сверху и с выступающими краями. С обеих сторон его поддерживали вырезанные в камне львы с веточками роз в зубастых пастях. Распустившийся бутон розы, покоившийся на двух перекрещенных знаменах, также являлся главной составляющей фамильного герба Китчестеров. Несмотря на то, что от времени цвета поблекли и потерлись, все еще можно было рассмотреть детали и прочитать заглавную надпись, выписанную строгими прямыми буквами: «Semper immota feles!».

— «Всегда непоколебимая верность!» — перевел мистер Лемуэл, заметив мой интерес.

— Это из-за Вильма Снежного и его преданности Вильгельму.

— Да, и семья никогда не нарушала своего слова. Ни один из монархов не мог усомниться в нашей верности.

Договорившись о следующей встрече и выслушав мои горячие пожелания скорейшего выздоровления, старик, опираясь на черную трость, поковылял к воротам. Но под низкими башенными сводами он остановился и обернулся ко мне. Между нами было небольшое расстояние, поэтому я отчетливо услышала его надтреснутый, каркающий голос:

— Нужно принять уроки, которые преподносит нам жизнь, и помнить их. Даже самое непроглядное настоящее может иметь светлое будущее. Обязательно что-то должно измениться в лучшую сторону, и жизнь войдет в новую колею.

Я не нашлась, что ответить на эти слова, но старичок и не ждал моего ответа. Он выдержал паузу и закончил еще более загадочно, чем начал:

— Вот увидишь, Роби, перемены не за горами…

ГЛАВА 11

— Роб, я тебя не отвлеку, если немного побуду с тобой? — спросила Сибил, отворяя изящную металлическую калитку, ведущую в сад

— Я буду только рада, если кто-то составит мне компанию, — ответила я, оборачиваясь. — Еще полчаса тишины и я начну рассказывать цветам анекдоты, чтобы хоть как-то развеять скуку.