Аристократ и куртизанка

— Здравствуй, Мади.

— Люк? — Она сонно села, пытаясь найти слова для выражения охвативших ее чувств: облегчения, радости, нежности, но более всего растерянности оттого, что он появился столь внезапно. Ей хотелось обнять его, чтобы убедиться, что он невредим. Хотелось поцеловать его, и в то же время… в то же время в ней заговорила обида. — Как ты вошел? — наконец спросила она с достойным восхищения спокойствием.

Улыбка исчезла с лица Люка.

— Слуги еще не легли, мадам Лебрун открыла мне. Что-то не похоже, что ты рада видеть меня…

— А чего ты ожидал?.. — парировала она. — За все время не удосужился послать мне хоть пару слов… Одно письмо, Люк, за Бог знает сколько месяцев!

— Я не мог связаться с тобой раньше, — коротко ответил он. Объяснить Мадлен, как боль и злость охватывали его всякий раз, стоило ему взять в руки перо, он бы не смог. Написать ей казалось ему проявлением слабости. — Нам с Ренаром пришлось скрываться. После битвы всюду рыскали республиканские солдаты.

Швырнув мокрый плащ в ближайшее кресло, он сел на край кровати. Мадлен беспомощно смотрела, как он снимает и бросает на пол сапог.

— Что ты делаешь? — воскликнула она.

— Раздеваюсь. — Второй сапог последовал за первым.

— Надеюсь, ты не собираешься спать здесь. Твоя комната приготовлена и протоплена.

— Там спит твой брат, — ответил он, снимая куртку и принимаясь расстегивать рубаху, — однако и без того я предпочел бы спать здесь.

— Но ты грязный!

— Это верно. — Он даже не посмотрел в ее сторону. — Немножко грязи никому не повредит, Мадлен, а я слишком устал, чтобы бороться с нею сейчас.

Она не могла поверить, что перед ней — тот самый человек, который славился своей элегантностью в парижских салонах.

— Я не хочу спать с тобой, и ты не имеешь права настаивать! Ты исчез на месяцы, не подавая никаких вестей о себе. Я не знала, жив ты или умер, собираешься ли возвращаться!

Тут он обернулся. В распахнутой рубахе, со всклокоченными волосами и сверкающими гневом глазами он был просто страшен.

— Я не говорил, что не собираюсь возвращаться. А спать с тобой я имею полное право, или ты забыла?

Мадлен была потрясена высокомерием этих слов и, когда он снял брюки и белье, с отвращением отвернулась. Она почувствовала, как просел матрас под его телом, и решила, что будет спать в другом месте, но едва собралась спустить ноги на пол, как Люк схватил ее за руку.

Потом пальцы разжались, и он, устало вздохнув, отпустил ее.

— Я уже говорил тебе, что в моей комнате спит Ренар, а служанка уже, наверное, успела лечь. Так что лучше тебе оставаться тут. Видит Бог, я слишком устал, чтобы беспокоить тебя. Ночь холодная, а здесь тебе, по крайней мере, будет тепло.

Всмотревшись в его лицо, Мадлен убедилась, что Люк говорит вполне искренне. Он выглядел уставшим до предела, и жалость шевельнулась в ее сердце. Мадлен неохотно опустила голову на подушки.

Он дотянулся до свечи, погасил ее и с усталым стоном лег. Несколько минут она неподвижно лежала рядом с ним, всем сердцем желая большей близости. Как чудесно было бы знать, что он любит ее, и быть способной встретить его, как подобает любящей жене! Она заснула не скоро. На душе у нее стало спокойнее: Люк жив и не искалечен — это самое главное!

Проснувшись, Мадлен почувствовала какую-то тяжесть на животе. Она осторожно повернула голову и посмотрела на Люка.

Ночью он перекатился ближе к ней и лежал на боку, по-хозяйски обхватив ее сильной рукой. Сквозь тонкую ткань сорочки она ощущала исходившее от него тепло.

Мадлен глубоко вдохнула, и ноздри наполнились приятным мускусным запахом спящего мужчины. Она осторожно попыталась отодвинуться. Рука напряглась, и Люк возмущенно забормотал сквозь сон. Мадлен посмотрела ему в лицо и увидела, как открылись его глаза и заиграли улыбкой.

— Почему ты так торопишься сбежать от меня? — спросил он хриплым со сна голосом.

— У меня есть дела, — сдержанно ответила она.

— Какие дела? Послушай, Мади, ты же хозяйка в этом доме! Ты ничего не обязана делать.

Он приподнялся на локте, и рука, державшая ее, поднялась, чтобы поиграть с разметавшимися по подушке светлыми локонами. Когда пальцы Люка коснулись кожи, Мадлен напряглась. Под мягкой тканью сорочки сердце колотилось с такой силой, что ему, наверное, было видно. Он навалился на жену обнаженной грудью, прижимая ее к матрасу. Губы прильнули к ее рту нежным поцелуем, все настойчивее требуя ответа. Внизу живота Мадлен ощутила прикосновение его возбужденной плоти.

— Люк, я не хочу этого, — запротестовала она.

— Хочешь! — властно отвечал он, силой поворачивая к себе ее лицо. — Хочешь. — И он снова целовал ее, пока она не забыла о сопротивлении.

Это утро определило несколько последующих месяцев супружеской жизни. Днем Люк был замкнут и тщательно выдерживал дистанцию, а ночью обнимал жену и занимался с ней любовью так, будто завтра никогда не наступит. Но он не говорил о своих чувствах, не шептал нежных слов, которых Мадлен так ждала.

Она хотела стать его женой! Но супружество, в котором он делился лишь своим телом и никогда — сердцем, не радовало ее. Печальный комизм ситуации заключался в том, что она, отказавшись стать его любовницей, его наложницей, в супружестве не нашла фактически ничего большего.

Ренар прожил у них почти месяц, его рана была залечена. Между ним и Люком установились необыкновенно теплые отношения, это было неудивительно после того, как Люк спас ему жизнь, а потом помогал выхаживать. Мадлен радовалась их дружбе, но вскоре обнаружила, что ревнует брата к Люку.

Ренар то уезжал от них, то возвращался. Иногда они с Люком садились в седло и исчезали куда-то на несколько дней. Хотя Люк никогда не делился с нею, Мадлен знала, что они ездят к шуанам, ведущим нечто вроде партизанской войны против Республики, и подозревала, что в доме хранится оружие и амуниция.

Жорж Кадудаль был схвачен властями и находился в заключении сначала в Орэ, а затем в Бресте, и Мадлен боялась за Люка, понимая, что в случае ареста его ожидает не менее страшная участь. К счастью, власти потеряли его след, а он всячески старался не привлекать к себе внимания. Люк никогда не упоминал о своем титуле, и в округе его знали просто как Люка Валери, дальнего родственника Филиппа де Мопилье.

Было у него и другое имя — прозвище, данное шуанами. Мадлен узнала это однажды вечером, когда муж разговаривал с Ренаром. Они называли Люка Loup Noir — Черный Волк, — и она не могла не признать, что прозвище ему подходит. В то же время ей было обидно, что он скрывает от нее такую важную часть своей жизни. Не будучи ярой роялисткой, Мадлен была, однако, сторонницей независимости Бретани и хотела бы оказывать помощь повстанцам. Она ничего не говорила Люку, но ее больно ранило то, что он не делится с ней ничем, кроме постели.

Скоро до нее дошли вести о деятельности шуанов. Они входили в города и освобождали узников из тюрем; они нападали на республиканские обозы с деньгами и снаряжением; они держали в постоянном страхе гарнизоны и пробирались в города и села, чтобы свалить деревья свободы. Когда республиканцы устраивали облавы на них, шуаны исчезали в лесах или разбегались по домам. Когда Люк уезжал из Кершолена, Мадлен волновалась за него и приучилась спать чутко, ожидая его возвращения.

Несмотря на активную связь с шуанами, Люк находил время и для Кершолена. Он применил все полученные в Кермостене знания, и под его грамотным управлением ферма и земли поместья стали приносить доход. Крестьяне уважали его, распространяя уважение и на Мадлен. Если они и узнали ее, то никак это не показывали, относясь к ней с уважением, приличествующим хозяйке имения.

Рождество на этот раз принесло обильные снегопады, продолжавшиеся и в январе. Старики только качали головами и говорили, что такой суровой зимы во Франции еще не бывало. Реки и заливы замерзли, и приходилось бросать раскаленные докрасна камни в колодец, чтобы достать воды. В связи с непогодой деятельность шуанов прекратилась. Мадлен радовалась вынужденному домоседству Люка.