Добровольная зависимость (СИ)

И целых два дня я почти не вставала с постели! Моим дневным развлечением были только чтение и Анаис, которая забавно шутила, пока расчёсывала меня или прибиралась в хозяйской спальне.

Но как только наступал вечер, и Готье возвращался домой, мне казалось, что сама природа вместе с домом и его атмосферой меняются, потому что я чувствовала глубоко внутри, как моё сердце замирает, и любые желание, что раньше имели для меня значение, теперь казались бессмысленными, ненужными.

Не переодеваясь даже, мой муж, наскоро здороваясь с экономкой, вбегал по лестнице и прямо с порога принимался расспрашивать о моём самочувствии. Затем снимал своё тёмно-зелёное пальто, садился на край кровати и осторожно осматривал мою пострадавшую ногу. Когда его пальцы, ещё холодные после улицы, мягко массировали мою лодыжку, я обнаруживала в себе скрытые потребности к чему-то настолько интимному, что приходилось отводить глаза и не смотреть на то, как искусно его пальцы скользят по моей коже. И, самое интересное, он чувствовал моё смущение, он знал, как влияет на меня. И он молчал и улыбался, рассматривая меня.

Меня тронуло его внезапное перевоплощение из угрюмого, нелюдимого хозяина в заботливого и внимательного мужчину. Поразительно, как быстро он отбросил свои обиды и колючие манеры, и всё свободное время стал проводить со мной.

Сколько ещё раз мне следовало бы упасть с лестницы, чтобы он мог вот так ухаживать за мной?

Я засыпала в его просторной постели... одна, без мужа, и с удивлением понимала, как обидно мне становится от этого по-настоящему женского одиночества. Где спал сам Джейсон, я спрашивать не решалась.

Одним ранним субботним утром, когда многочасовой ливень барабанил по карнизу снаружи и не давал спать, супруг вошёл в спальню, предварительно постучав. Его расстрёпанные после сна волосы, лёгкая щетина на лице и помятая фланелевая рубашка создавали ему какой-то иной образ, по-домашнему простой и милый. Увидев его, я тут же села, опираясь на руки, и, будто загипнотизированная этим утренним зрелищем, широко улыбнулась.

В правой руке он держал что-то большое, накрытое куском шёлковой ткани, и не трудно было догадаться, что это была клетка; Джейсон поставил её на прикроватный столик и, с лукавой улыбкой глядя на меня, сдёрнул покрывало. Я ахнула и едва не подскочила на месте, когда увидела маленькую жёлтую канарейку, с любопытством разглядывающую нас из клетки.

— Боже мой, какое чудо! Где вы взяли её?

— Один из моих коллег доставил её вчера вечером, но я не хотел волновать тебя перед сном. — Готье щёлкнул пальцами, и канарейка коротко защебетала. — Тебе нравится?

— О, конечно, она прелестна! Вы принесли её для меня?

— Считай, что это мой способ загладить свою вину, — сказал он. — Здесь бывает весьма скучно, а она может петь с тобой дуэтом, если захочешь её обучить.

— Спасибо, сэр, но вам не за что извиняться, — кротко ответила я, рассматривая свой подарок. — Разве мы не обговорили это?

— Всё понять — всё простить ! — произнёс он, смеясь. — Какое счастье, иметь данное благословение и быть способным на столь редкое в наше время всепрощение. Хотелось бы мне, чтобы и этот твой дар распространялся на меня.

Наши взгляды снова встретились, и я почувствовала, как мои пальцы начало непривычно покалывать. Его рука почти касалась моей обнажённой ноги, и я больше всего хотела узнать, что бы я ощутила, если б он коснулся меня там...

Канарейка защебетала снова, на этот раз протяжно и долго, и она была единственной из нас, кому нечего было скрывать, и кто имел возможность говорить без боязни последствий.

— Не могли бы вы позвать сюда Анаис? — спросила я, натягивая на себя одеяло. — Мне нужно умыться и привести себя в порядок.

Он странно посмотрел на меня, будто выискивая что-то на моём лице; его пристальный взгляд смущал сильнее любых прикосновений. Но когда он вдруг резко поднялся, так неожиданно, что даже канарейка встрепенулась на своей жёрдочке, я растерялась, а он по-хозяйски откинул одеяло в сторону и поднял меня на руки. Невероятный контраст тепла моей кожи и его прохладных рук едва не заставил меня застонать. И трудно было представить, что бы случилось, будь я полностью обнажена.

Он прошёл в светлую ванную комнату, где уже горели две лампы, осторожно усадил меня на высокий табурет и ласково произнёс:

— Вот теперь можно послать за горничной.

— Вы уже уходите? — вопрос сорвался с моих уст прежде, чем я успела подумать.

Он пожал плечами и насмешливо, будто с безразличием, ответил:

— Боюсь, если я останусь, то водные процедуры затянутся на всё утро.

Меня привела в восторг его бесхитростная улыбка, и я засмеялась, глядя на него снизу вверх.

— Возможно, я была бы не так уж и против, — произнесла я тихо, в надежде, что он не услышит.

— Тогда я не заставлю тебя долго ждать.

Джейсон ласково коснулся моей пылающей щеки, затем, уже уходя, одарил настолько многообещающей улыбкой, что мне пришлось вцепиться пальцами в табурет, лишь бы не выдать своих чувств. А те чувства, спавшие во мне до того дня, медленно пробуждались, и я ощущала, как близился момент, когда я смогла бы выпустить их на волю. Я терпеливо ждала, зная, что буду вознаграждена.

***