Искушение Марии дАвалос

— А кого же нам еще приглашать? — Опустив очки на нос и нахмурившись, посмотрел на жену принц Франческо. — Это сливки меломанов Неаполя и покровителей композиторов.

— Почему бы не ввести несколько свежих лиц? — предложила Джеронима.

Принц Франческо нахмурился еще сильнее.

— Кого, например? — осведомился он с вызовом.

Джеронима сделала вид, будто обдумывает ответ, и жизнерадостным тоном сказала:

— Я уверена, что принцесса Лукреция Розетти получила бы огромное удовольствие от концерта.

Карло, что-то добавлявший к программе, резко поднял глаза на мать, а его отец посмотрел на нее как на помешанную.

— Что ты предлагаешь? — возмутился он. — У этой женщины нет никакого интереса к музыке. Ее единственная страсть — обеды.

— А я уверяю тебя, что ее интересует музыка. Ты же не знаешь ее так, как я.

— И я благодарю за это Бога. Меня трясет от одного вида ее необъятной фигуры и бесчисленных подбородков.

— Хороший аппетит не противоречит любви к музыке. Принцесса Лукреция богата, так что, естественно, она любит все радости жизни.

— О да, я могу припомнить многочисленные интересные беседы с ней, — язвительным тоном парировал Франческо.

— Ты припоминаешь беседы! Ха! — фыркнула Джеронима. — Да ты никогда не слушаешь то, что говорят другие! Я настаиваю на том, чтобы мы ее пригласили.

— Поверь мне, тебя-то я сейчас слушаю. Я никогда не знал, что ты обладаешь чувством юмора, и, по-видимому, делаешь запоздалую попытку сострить. Причем неудачную, должен заметить, ибо твое предложение, чтобы мы пригласили эту раздувшуюся жабу, не развеселило ни одного из нас.

Супруги, женатые много лет, с удовольствием пикировались, и Мария находила это забавным. Однако она заметила, что Карло начал раздраженно барабанить пальцами по столу.

— Ценители музыки существуют не только на музыкальном Парнасе твоего собственного изобретения, — подкусила мужа Джеронима.

— Что ты знаешь о Парнасе или о музыке? — парировал Франческо.

Правое веко Карло начало дергаться. Марии показалось, что он чуть не лопается от злости. Его длинные пальцы потянулись к ножке стеклянного кубка.

— Все угощение, которое будет приготовлено на вечер, отправится в этот прожорливый рот, — продолжал Франческо. — Твой вкус в выборе гостей так же тонок, как ее талия.

Карло вперил взгляд в стену за спиной матери, обхватив кубок и задумчиво поглаживая его большим пальцем.

— Она будет приглашена, нравится тебе это или нет, — крикнула Джеронима. — В этом мире есть и другие соображения, помимо тонкости, на которой ты помешан, что недостойно мужчины. Цель утонченности — лишь…

Мария с ужасом наблюдала, как Карло взял кубок в руку и запустил его в мать. Он пролетел над головой и врезался в венецианское зеркало у нее за спиной, разбив его. Мария поняла, что, сделав это в ярости, он тщательно прицелился, чтобы кубок пролетел над головой матери. Однако его родители решили, что он намеревался бросить его прямо ей в лицо.

В последовавшей тишине слышался только звон осколков, падавших на пол.

Джеронима в ужасе взглянула на сына, а старый принц прикрыл лицо руками и глубоко вздохнул.

— Объясни мне, почему ты хочешь пригласить эту толстую неряху на мой концерт, — произнес Карло зловеще спокойным тоном.

— Как ты смеешь так поступать со своей матерью! — воскликнула потрясенная Джеронима, прижимая руки к груди. — Извинись или я…

— Если ты приведешь достаточно вескую причину, по которой хочешь оскорбить меня, моего отца, наших музыкантов и гостей присутствием этой свиноматки, я непременно извинюсь перед тобой.

Джеронима безмолвно смотрела на него.

— Я хочу знать, — настаивал Карло. — Ты никогда ничего не делаешь бесцельно, а я никак не уразумею причину, по которой ты вдруг прониклась нежностью к женщине, принадлежащей, как ни странно, к числу тех немногих, которых ты высмеивала. Так что ты должна меня просветить на этот счет.

Молчание. Джеронима поднялась из-за стола. Старый принц дотронулся до ее руки со словами:

— Я сожалею о поведении нашего сына, Джеронима, и буду настаивать, чтобы он перед тобой извинился, так что, пожалуйста, скажи нам свою причину. Мне тоже любопытно ее узнать.

Внезапно Карло осенило.

— Ты полагаешь, что она может оказаться каким-то образом полезной? — холодно осведомился он.

Джеронима неохотно села на свое место.

— Да, полагаю, — признала она. — Я знаю, что ты думаешь только о музыке и судишь об успехе концерта исключительно с этой точки зрения. — Она обращалась к мужу, поскольку гордость не позволила ей взглянуть на Карло. — Но концерты в Сан-Северо могут также поддержать меня в работе на благо Господа. Я предлагаю, чтобы время от времени мы приглашали одного-двух людей, которых можно убедить сделать вклад в мою благотворительность. Принцесса Лукреция невероятно богата, и она проводит жизнь в праздности. Что же тут плохого, если наш предстоящий концерт даст мне возможность показать ей, какое это благо — облегчать страдания других?

Принц Франческо взглянул на Карло, перевел взгляд на Марию и возвел очи к небесам. Карло успокоился и, по-видимому, обдумывал сказанное.

— Очень хорошо, мама, я приношу извинения, — сказал он, наконец. — Сама по себе эта идея не вызывает возражений, в отличие от толстой принцессы. Я не собираюсь опошлять наши концерты ее присутствием. Несомненно, ты можешь предложить возможных благодетелей, которые будут приемлемы не только для тебя, но и для наших гостей.

Все могло бы, в конце концов, уладиться, и они бы продолжили подготовку к концерту, если бы Джеронима не добавила опрометчиво:

— А как насчет принца Колонна? Я уверена, что прочувствованная просьба, исходящая от Марии, — всего одна фраза, — убедила бы его.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросил Карло.

Тогда Джеронима объяснила, как она видит роль Марии во всех ее делах. «О, Господи, нет!» — подумала Мария, слушая свою свекровь, страсть которой делать добро уже начинала влиять на ее суждение о людях. Мария не собиралась посвящать во все это Карло: если бы она согласилась помогать Джерониме в будущем, то спокойно могла это сделать без его ведома. Она рассердилась на Джерониму, так как, по мнению Марии, она выдала ее, а ведь Мария еще только обдумывала этот вопрос и не дала согласия.

Карло смотрел на мать, ушам своим не веря. Затем перевел взгляд на Марию и вопросительно поднял брови. Нахмурившись, она пожала плечами. Тогда он так взглянул на мать, словно собирался еще чем-нибудь запустить ей в голову.

— Итак, мама, ты предлагаешь, чтобы моя жена занялась проституцией, и хочешь использовать ее красоту и грацию, чтобы получить деньги для своих бедняков. Нет, никогда. Позволь объяснить тебе, почему. Ты гордишься своими добрыми делами. Ты просишь мужчин — главным образом мужчин — участвовать в благотворительности, и это ни в коей мере не роняет твое достоинство, так как люди знают, что ты племянница папы римского. Кроме того, ты давно уже не в том возрасте, чтобы тебя желали мужчины. — Говоря все это, Карло все больше бледнел, дыхание его становилось затрудненным. — Что же касается Марии, то она именно в том возрасте, и если она будет клянчить для тебя пожертвования, то окажется в… — он закашлялся и сделал паузу, пытаясь отдышаться, — в положении, которое будет угрожать ее чести и достоинству. Я не позволю так унижать мою жену. Ты меня поняла, мама? — Он закрыл глаза и схватился за край стола, задыхаясь, его грудь тяжело вздымалась и опускалась.

— Да, Карло, — ответила встревоженная Джеронима.

— Вопрос закрыт. Мы больше не будем говорить об этом, — сказал старый принц, вставая. Он позвонил в маленький колокольчик, и появился слуга. — Позови Пьетро. Скажи, чтобы он принес лекарство господина, скорее. Пришли сюда Анну. Бегом! — приказал он.

— Что это? — воскликнула Мария, у которой к глазам подступили слезы. — Что с тобой, Карло?

Джеронима показала ей знаком, чтобы она умолкла. Карло, сжимая грудь, взглянул на жену. На лбу у него выступили капельки пота.