По велению сердца

Лицо отца немного смягчилось.

– В таком случае, ладно. Но вы, мисс, извольте заняться поисками мужа.

– Я… я попытаюсь, папочка.

Маркиза послала ему воздушный поцелуй.

Марша видела, что он готов сдаться. Хороший знак.

– Папа, я прошу тебя сделать одолжение…

Господи, он строил маме глазки!

– Что такое? – спросил он, не сводя глаз с жены.

– Нужно, чтобы меня представили герцогу Бошану. Не мог бы ты это устроить? Моей добычей должна стать его племянница. Если мы сможем заполучить ее в Оук-Холл…

Отец снова хмуро воззрился на Маршу:

– Ничего подобного. Ты будешь искать мужа, а не учениц для школы.

– Прошу тебя, папа!

– Майкл, ты ведь мог бы? – мягко спросила маркиза.

Он встал. На его лице ясно читалось раздражение.

– Я с ним даже незнаком, – сказал он с неохотой. – Но если вы дадите мне несколько недель, я смогу кое-что устроить.

– О папа, спасибо!

– Но до того, – сказал он, – ты посвятишь свое время поискам мужа.

Марша улыбнулась.

– Так и сделаю – обещаю тебе. – «Вроде того», – мысленно добавила она. То есть она будет изображать старание. Это меньшее, что она может сделать.

– Ба! – воскликнул отец. – Вы, женщины, всегда умеете настоять на своем.

Марша и ее мать встали и одновременно поцеловали его в щеку – каждая со своей стороны, – чтобы восстановить его доброе расположение духа, прежде чем он отбудет в свой кабинет в Уайтхолле.

Не успела Марша успокоиться после утреннего происшествия, как явились первые визитеры – с утра пораньше.

– Всем доброе утро, – сказала гостям Дженис. В своем бледно-желтом с белым муслиновом платье с пышными рукавами она выглядела именно так, как полагалось дебютантке.

– Чудесный день, не правда ли? – Марша, в изысканном платье в полоску цвета морской волны, обвела взглядом всю компанию и улыбнулась. Ни единой близкой души! Зато здесь были сестры Дженсен, те самые, что с таким наслаждением поедали бисквиты на вечере у Дэвисов.

Маркиза представила собравшихся гостей друг другу.

Леди Торнтон, дама в возрасте, поднесла к глазу монокль.

– Сегодня утром в газете сообщили, что вы вернулись насовсем, – обратилась она к Марше. – И что все эти слухи насчет того, что вас взяли да уволили – чудовищная ложь.

Марше немалых усилий стоило оставаться спокойной и любезной.

– Да, это неправда, – солгала она, не испытывая, однако, ни малейших угрызений совести, ведь на кону стояло будущее школы Оук-Холл.

– Главное, я не понимаю, зачем вам вообще было работать, – продолжала леди Торнтон. – Я говорила маркизе, что мы напрасно потеряли прекрасную дебютантку. Мне кажется, что отправляться преподавать и руководить школой – сущее сумасбродство, если у вас отец маркиз.

Со всех сторон послышались возгласы одобрения. Лишь один молодой джентльмен в канареечно-желтом жилете придерживался иного мнения:

– Вынужден не согласиться. Как было сказано в статье, леди Эннис не раз говорила, что леди Марша была самой любимой директрисой из всех, кто когда-либо возглавлял школу, и что всем будет ужасно ее недоставать.

Да вознаградит Бог этого джентльмена!

Разумеется, леди Эннис столь высоко отзывалась о ней совсем по другим причинам, не имеющим ничего общего с добротой, зато всецело согласующимся с ее собственной выгодой.

– Виконтесса также сообщила, что леди Марша взяла на себя благороднейшую из задач – стать разъездным представителем школы Оук-Холл, – заметила одна из сестер Дженсен.

– Ах Боже мой, какая честь! – воскликнула одна из дам, с нарумяненными щеками и тремя перьями в прическе.

– Моя семья захотела, чтобы я вернулась в Лондон и исполнила свой долг, – сказала Марша. – Если в свободное время я смогу поработать для школы как дипломат, что же в этом плохого?

– Действительно, что в том плохого? – эхом вторили Марше по крайней мере пятеро гостей.

– Значит, лорд Чедвик друг семьи? – спросила одна из дам.

– И его брат, мистер Латтимор, тоже? – невинным тоном поинтересовалась другая.

– Да, – ответила Марша и сделал глоток чаю. Она не собиралась сообщать подробности.

– Я слышала, что они оба без ума от вас, – сказала леди Торнтон. – Газеты сообщают, каждый из братьев усердно ухаживал за вами на балу у Ливингстонов.

Марша покраснела.

– Я бы не сказала, что они… без ума от меня. Что до ухаживаний, вряд ли это можно так назвать. – Она прогнала воспоминание о поцелуе лорда Чедвика. И лучше было бы не вспоминать, как жарко шептал ей на ухо Финн. Его губы чуть не касались ее кожи.

– Они поссорились из-за нее, – подал голос кто-то еще. – По крайней мере только так можно объяснить распухшую челюсть, разбитую губу и пьяные заявления мистера Латтимора на балу, будто лорд Чедвик ему завидует.

– А потом никто не знал, куда подевалась леди Марша, – ехидно сообщил кто-то из любителей светской хроники. – И лорд Чедвик исчез заодно с ней!

– Не нужно верить всему, что пишут в газетах, – заметила леди Брэди с некоторым укором.

– В самом деле. – Марша гневно воззрилась на горе-шутника. Ее ладони покрылись липким потом.

– Тогда почему на следующий день лорд Чедвик нанес длительный визит в дом Шервудов? – спросила еще одна дама.

– Если вы вообразили себе любовный треугольник – моя сестра, лорд Чедвик и мистер Латтимор, – то его не существует! – с жаром воскликнула Дженис.

Марша взглянула на нее с благодарностью. Сестра всегда говорила то, что думала.

В гостиной воцарилось молчание. Присутствующие явно были разочарованы.

Маршу это не волновало. У нее голова кружилась при мысли, что сегодня она поедет кататься в парке с лордом Чедвиком. Впрочем, она не решалась подумать о его поцелуях. Что они с ней делали! С ним она становилась настоящей распутницей.

С Финном такого не было ни разу. В него она просто была влюблена. А тут как будто ее настигла какая-то болезнь. Против собственной воли она представляла себе, что могло бы произойти, если бы они с лордом Чедвиком были не под кустом рододендрона возле родительского дома или в гостиной, заваленной увядающими цветами, в непосредственной близости от бального зала Ливингстонов! Что было бы, окажись они в полном уединении без риска быть застигнутыми во время поцелуев?

– Леди Марша?

Она подняла взгляд. Возле ее дивана стоял Финн. Сияющая огнями люстра осыпала его с головы до ног крошечными искрами. Почти все присутствующие, включая Дженис, уставились на них с жадным интересом. Исключение составили мать и сестры Дженсен. Маркиза, как всегда, была безмятежна, нарезая маленькими кусочками клубнику для пожилой баронессы, которая, очевидно, ела клубнику только в таком виде. А сестры Дженсен громко требовали горшочек варенья, чтобы намазать на хлеб.

– Мистер Латтимор. – Марша склонила голову. – Как приятно вас видеть.

И она не кривила душой.

Его ослепительную наружность не портил даже небольшой шрам, явственно проступающий на его нижней губе. Припухлость на щеке исчезла. По крайней мере если что-то и сохранилось, высокий воротничок и шейный платок служили отличной маскировкой.

Низко поклонившись, Финн поднес ее руку к губам.

– Вот теперь действительно хороший день, – сказал он просто, усаживаясь на место, которое только что оставила чья-то крестная, благодаря чему он мог сидеть рядом с леди Маршей.

По комнате прокатилась волна деликатных вздохов. До его прихода разговор шел натянуто, но теперь все весело смеялись – а прошло-то всего несколько минут. Следующая четверть часа пролетела, как один миг.

Марша все еще посмеивалась над его последним замечанием – Финн сообщил что-то остроумное насчет любви к мясным пирогам, – когда он вдруг наклонился вперед и серьезно заявил ее матери:

– Моя дорогая леди Брэди, я приехал спросить, нельзя ли похитить у вас сегодня леди Маршу и ее сестру Дженис?

– Как это? – спросила маркиза с выражением безупречной любезности, что означало точно выверенную долю приветливого дружелюбия – так, чтобы уделить собеседнику внимание, – но и чопорного достоинства, чтобы никто не вздумал действовать напролом.