Обретенное счастье

И все же незнакомец на миг оторвался от ее губ, чтобы, едва переведя дух, крикнуть кучеру: «Погоняй!» Карета тронулась, незнакомец вновь прильнул к Лизе, но эта короткая передышка почему-то напугала ее и вернула каплю соображения в затуманенную голову. Она открыла глаза, но ничего не увидела: было темно, пахло духами, пудрой и воском свечей.

– Кто вы, сударь? – пролепетала она, откидываясь назад, но его руки оказались сильнее, он вновь прижал ее к груди и шепнул куда-то в шею:

– Граф де Сейгаль, синьора, к вашим услугам.

– Куда вы меня везете? – простонала Лиза, делая последнюю, не очень, впрочем, решительную попытку вырваться.

– В рай, моя прелесть! – послышался его волнующий, обволакивающий шепот; и после этого Лиза надолго потеряла возможность что-то говорить и слышать.

Граф оказался нетерпелив, и уже никакая сила не могла бы остановить его стремления как можно скорее почуять женскую плоть. Обошлось без ухаживаний и предисловий. Легким, опытным движением граф привлек Лизу к себе на колени так, что она оказалась сидящей на нем верхом. По французской моде Лиза никогда не носила панталон: считалось, что это – принадлежность туалета неприличных женщин, которые не могут блюсти себя в строгости без сего предмета; потому, когда преграда в виде юбок взлетела вверх, Лиза и ахнуть не успела, как ощутила себя пронзенной чуть ли не насквозь. Она рванулась было прочь; движения кареты лишь усугубили ее положение, а потом ровная тряска пришлась очень кстати, принудив следовать заданному темпу. Граф крепко держал ее за бедра, направляя и в то же время не позволяя «сорваться с крючка». Его тело казалось отлитым из металла, в нем ощущалось такое изобилие мощи, что и при изрядных усилиях женщина не смогла бы освободиться, а Лиза чувствовала себя вовсе ослабевшей. Губами он жадно терзал ее губы, перекрывая своим языком любой протестующий звук, готовый вырваться из ее горла.

Через несколько мгновений граф, однако, ощутил, что жертва его вполне смирилась со своим сладостным пленом и не имеет ничего против того, чтобы лошади неслись еще быстрее. Оба были, однако, слишком заняты друг другом, чтобы передать кучеру команду, поэтому лишь ускорили свою собственную скачку. И совсем скоро тяжелое дыхание и жестяной грохот парчовых юбок, царившие в карете, были заглушены протяжными стонами женщины и хриплыми вздохами мужчины, достигших вершины любовного блаженства.

Некоторое время в карете стояла тишина, прерываемая лишь томными поцелуями, какими обычно обмениваются любовники, оставшиеся довольными друг другом.

– Должен признаться, моя дорогая, что вы меня несказанно обрадовали, – наконец проговорил, задыхаясь, граф. – Я-то полагал, что буду иметь дело с унылой девственницей, а оказалось, вы даже смогли меня научить кое-чему в искусстве любви.

Его ласковый голос вновь очаровал Лизу. Чувствовалось, что она имеет дело с образованным и изысканным человеком, перед которым не хотелось ударить в грязь лицом.

– Удивительно, почему это вы приняли меня за невинное дитя? Неужто я выгляжу такой?

Да у нее раньше и язык бы отсох – говорить с мужчиною в таком тоне! Но с этим мужчиною ей почему-то хотелось выглядеть изощренной кокеткою.

Он расхохотался и запечатлел поцелуй на ее обнаженном плече. В карете по-прежнему царила полная тьма, в открытое окно вливался теплый, мягкий весенний дух, но ни лучика света, ибо луна еще не взошла, а звезды были затянуты легкой мглою.

– Поверьте, о красавица, ни к одной женщине, которая выглядит истинно неприступной, меня никогда не тянуло: с тех самых пор, как я соблазнил и обрюхатил свою первую любовницу – бедняжку Лючию из Пассеано. Нам обоим было по четырнадцати лет, и я помню ее до сих пор, как, впрочем, и всех тех, кто явился ей на смену. И если я мечтаю, как второй Юпитер, обнять Европу – весь мир женщин во всех его формах и изменениях, то лишь когда уверен, что меня и мою даму равно влекут все новые и новые вариации на неисчерпаемой шахматной доске Эроса. Не стану отрицать, что ради одного часу с незнакомой женщиной я, вечный сын легкомыслия, готов днем и ночью, утром и вечером на любую глупость. Сегодня же благодаря вам я не только усовершенствовал опыт, но даже и слегка приумножил свое небольшое состояние. Можете и вы рассчитывать на мой кошелек, красавица. Новые туфельки, ожерелье, серьги? Чего бы вы желали?.. Хотя что же это я?

Лиза услышала, как ее спутник хлопнул себя по лбу.

– Что вам мои скромные дары, когда к вашим услугам скоро будет целая казна? Скажу одно: я бы желал быть вашим подданным, чтобы служить вам по мере сил моих с утра до вечера и с вечера до утра! А мне лучшая награда – видеть женщину счастливой, приятно пораженной, восторгающейся, улыбающейся и влюбленной; мое высшее наслаждение – вспоминать с нею наши наслаждения. Я считаю себя cituyen du monde, гражданином Вселенной, но ради вас готов даже принять русское подданство, чтобы никогда уже не расставаться с вами.

Его галантная болтовня начала действовать на Лизу усыпляюще, но при этих словах она невольно вздрогнула:

– Стало быть, вы знаете, кто я?

– Ваше сиятельство, княгиня… – В голосе его слышалась легкая усмешка. – Не стану этого отрицать.

– Каким же образом?..

– Счастливая случайность, мадам. Или вы предпочитаете, чтобы я называл вас согласно вашему высокому титулу?

– Не-ет, – медленно вымолвила Лиза. Она не совсем понимала, о чем идет речь. Но странная настороженность охватила ее. – Оставим все как есть. Но почему случайность познакомила нас?

– Некий добрый человек утром сообщил, что интересующая меня дама будет сегодня одета в костюм венецианской танцовщицы.

Он еще что-то говорил, но Лиза не слушала. Холодная игла ревности пронзила сердце.

«Интересующая меня дама будет сегодня одета в костюм венецианской танцовщицы». Но, господи боже ты мой, ведь в этом костюме сегодня следовало появиться Августе! И кто бы ни передал графу эти сведения утром, он никак не мог знать, что ближе к полудню произойдет обмен платьями!..

Что же это получается? Выходит, что граф рассчитывал увидеть в венецианском наряде Августу?!

– Мы с вами виделись прежде? – быстро спросила Лиза.

– Не считая двух предыдущих раз на карнавале, нет! – самодовольно воскликнул граф. – Неужели вы думаете?..

Он не договорил. Бог весть что он имел в виду, но Лиза услышала в его молчании следующее: «Неужели вы думаете, что, раз увидевшись со мною, вы могли бы меня забыть?!»

И в самом деле: эти плечи Геркулеса, мускулы римского борца, смуглую красоту цыгана, силу кондотьера и пылкость фавна не скоро забудешь. И все же поразительно, какое бесстрастие сейчас воцарилось в ее душе при одном предположении, что, обладая ее телом, он мысленно любил другую…

– Что же вы знаете обо мне? – спросила она, изо всех сил пытаясь найти выход из дурацкого положения, в кое оказалась вовлечена.

Можно было, конечно, во всем признаться и свести все к любовному обману, но что-то бормотать, заглаживать свою вину (в чем состояла эта вина, Лиза не смогла бы объяснить, но тем не менее чувствовала себя так, как будто в чем-то обманула ожидания этого роскошного мужчины), оправдываться – нет, это было для нее нестерпимо! И она решила до конца держаться навязанной ей роли, тем более что граф явно никогда не видел Августы и увлекся ею заочно, по чьему-то описанию; еще предстояло выяснить – по чьему. То, что репутация княгини Дараган может пострадать, ежели синьор де Сейгаль окажется нескромен и разболтает о своей победе, нимало не взволновало Лизу; хотя бы потому, что это просто не пришло ей в голову: она ведь понятия не имела, что такое репутация – хорошая или плохая, своя или чужая, в жизни как-то не до того было, чтоб о ней заботиться…

– Итак, что вам известно обо мне? – повторила она высокомерно.

– Все, – был ответ.

Хороший ответ, ничего не скажешь!

– Неужто все?! Думаю, всего я и сама о себе не знаю.