Обретенное счастье

Какой там дождь! Погоды стояли несказанно, невероятно прекрасные! Пришел февраль, но это было одно лишь название. Как, впрочем, и декабрь, и январь. За вычетом пяти-шести дождливых дней все время сияло ясное небо. Природа полна была предчувствием весны. Зеленые речки, питаемые весенними туманами, журчали на дне овражков, сбегаясь к Тибру. Деревья покрылись свежей, пушистой зеленью, всюду поднималась нежная трава. На персиковых и вишневых деревьях тут и там вспыхивал белый и розовый пламень цветов.

Трудно представить, какое впечатление производили на северян эта вечная улыбка природы, эти охапки цветов, которые предлагали на каждом шагу! И оставалось только дивиться, как Лиза могла ощущать, что порою задыхается среди этих беспрестанно-однообразных, вечнозеленых, словно бы ненастоящих, лесов и садов юга; тоска по северному ветру и шелесту плакучих берез была подобна незаживающей ране. Тоска по переменам…

Впрочем, кое-какие перемены на вилле Роза все же произошли.

Начать с того, что после ночного скандала бесследно исчезла Чекина. Лизу всего более изумило, что она не прихватила с собой ни одного из подаренных Августою платьев; ушла в чем была. И мало того, что исчезла одна служанка, так еще и слегла другая.

Да, вот чудеса! Августа стремительно выздоравливала (свято веря наказу Джузеппе, Лиза продолжала украдкою поить ее вином, не сомневаясь, что сие нехитрое лечение и приносит столь действенную пользу), а Хлоя не поднималась с постели, и с каждым днем ей становилось все хуже. Казалось, будто взрыв неистовой ярости обессилил не только душу ее, но и тело, надломив некий стержень всего существа; и теперь жизнь истекала из нее на глазах. Как ни старались вернуть Хлое былую живость заботами, цветами, веселыми беседами – ничто не помогало. Большую часть времени она проводила в безучастном молчании, словно лишним словом или движением своим опасалась погасить тот огонек, который еще тлел в ней. Она увядала, как цветы под окном опочивальни Августы, необъяснимо и неостановимо.

Да, весь сад зеленел и благоухал, готовился к весне, а здесь вдруг пожух, пожелтел розовый куст. Когда Лиза увидела его, она ощутила некий суеверный страх, который постаралась скрыть не только от домашних, но и от себя самой.

Фрау Шмидт откровенно радовалась исчезновению Чекины, а Фальконе несколько дней ходил как в воду опущенный. Душа Лизы болела за несчастного Петра Федоровича, но он был не из тех, кто позволил бы оскорбить себя жалостью; вдобавок Лиза чувствовала свою смутную вину перед ним. В глубине души она полагала, что Чекина скрылась именно оттого, что ее застали в комнате графа; стало быть, именно Лиза разрушила сие преступное счастье. А кто она такая сама, чтобы судить других людей?!

К середине февраля княгиня уже могла ходить, румянец возвращался на ее щеки. Столь долго замедленное течение жизни теперь бурно прорвалось; даже болезнь Хлои и отсутствие известий от Дитцеля не в силах были преградить путь этому потоку. А когда синьора Агата Дито, пришедшая навестить выздоровевшую княгиню, вскользь обмолвилась, что на Корсо уже начали починять базальтовую мостовую, приуготовляясь к началу карнавала, к Августе враз воротилась вся ее кипучая энергия. Теперь это был клокочущий фонтан жизнерадостных затей, и Лиза вновь воспрянула духом рядом с нею.

Карнавал должен был продлиться всю масленую неделю, и Августа тотчас порешила, что у них с Лизою будет по новому костюму на каждый день. Однако выяснилось, что они поздно спохватились: все римские портнихи и модистки были уже так перегружены работою, что не соглашались взять дополнительную ни за какие деньги. Начала хлопотать вездесущая синьора Дито, но даже и она смогла устроить за баснословные цены только три перемены платьев. Пришлось согласиться на это. И с благодарностью! Синьора Дито предложила раздобыть готовые костюмы, но Августа сочла это ниже своего достоинства. Ведь придумывать карнавальные костюмы, заниматься ими оказалось столь увлекательно, что девушки с головою окунулись в это благоухающее розовой водою, шуршащее парчою, скрипящее атласом, шелестящее шелком занятие.

Для первых двух дней выбрали татарские костюмы, в которых Лиза была знатоком. Конечно, полосатые шальвары, длинные рубахи, безрукавки и фески порою заставляли ее кривиться от неприятных воспоминаний, однако Августа была в таком восторге, что Лиза поторопилась забыть о себе. Она заикнулась было нарядиться по-русски, княгиня решительно воспротивилась: ей хотелось, пока возможно, хранить свое инкогнито.

Вторая перемена костюмов представляла собой белые, с длинными рукавами, балахоны Пульчинелл – излюбленных персонажей итальянской комедии. Для третьего раза Августа пожелала иметь наряд венецианской танцовщицы, а Лиза – тяжелое, роскошное, бархатное платье с белым гофрированным воротником, в котором ей надлежало изобразить Марию Стюарт. Шиллерова история сей злополучной королевы оставила неизгладимый след в ее душе!

И вот начались дни карнавала. Лиза недоумевала: какое правительство готово столь щедро обустроить развлечение своего народа? Августа уверила ее, что римский карнавал – праздник, который народ дает сам себе, избирая местом для этого самую длинную улицу Рима – Корсо.

Не в одном только Риме есть Корсо. Название свое и она, и ее тезки получили от конских ристаний, коими, по обычаю, заканчивается каждый карнавальный вечер. Улица сия прямая, как стрела, и очень длинная – в три тысячи пятьсот шагов; застроена роскошными, высокими зданиями и ведет от пьяцца дель Пополо к Венецианскому дворцу, которые и служат на время карнавала его границами.

Конечно, дамы и прежде катались по Корсо. Однако Лиза не сразу узнала эту узкую улицу, когда, после полуденного удара колокола на Капитолии, возвестившего начало карнавала, calessino с двумя татарочками в плотных вуалях в сопровождении эффенди в халате и тюрбане (Фальконе) и обнаженного по пояс чорбаджи на козлах (Гаэтано) влилась в медлительное движение нарядных, изукрашенных карет.

Все окна, все балконы были увешаны коврами, все помосты обиты старинными штофными обоями. Все готовилось к тому, чтобы как можно большее число зрителей могло полюбоваться великолепным зрелищем.

Вот входная дверь какой-то лавки в одну минуту превратилась в ложу. Хозяин, с трубочкой в зубах и с красною фескою на голове (Августа и Лиза, проезжая мимо, помахали ему, словно соотечественнику), появился в этой двери, поставил в ней пару козел, положил на них доски, кинул сверху коврик, а дверь завесил красною шторою. Ложа была готова, и ее тотчас заселили маски. Впрочем, им нынче принадлежала вся Корсо!

Здесь были простолюдинки в коротких юбках и открытых корсажах с забавными, круглыми масками Коломбин на лицах; дети, одетые маленькими Арлекинами; страшные чудовища и люди, напоминающие своими нарядами обитателей восточных морей. Здесь были короли «настоящие» и короли карточные, олимпийские боги и принцессы, китайцы и маги, визири и драконы, мужчины-птицы и женщины-змеи. И куда ни глянь – множество Пульчинелл, которые постоянно дурачились, размахивали длинными рукавами своих белых балахонов, прыгали и пищали; и столь же много других персонажей комедии масок: Тартальи, Труффальдино, Бригеллы и Пантелеоне встречались тут и там. И все это пело, смеялось, кричало, свистело, задирало друг друга. Карнавалом наслаждался каждый, кто мог наслаждаться.

Лиза с изумлением и восторгом смотрела на буйное, заразительное веселье, которое царило вокруг. Эта никогда не виданная прежде пестрая, сияющая красота сливалась перед глазами в один роскошный хоровод вольного веселья. Ей захотелось закричать, как маленькой девочке: «Прекрасно! Прекрасно!»

Маски, кружева, банты, шляпы сливались в одно многоликое счастливое море, из коего Лиза наконец выделила широкоплечего синьора в богатом костюме крестоносца, сидевшего на прекрасной лошади. Всадники были здесь редкостью, и Лиза невольно задержала на нем взор. При крестоносце была огромная корзина, откуда он черпал засахаренный миндаль и дождем сыпал на всех встречных женщин. Лиза вскинула руки, чтобы поймать конфетку, но не смогла. Крестоносец заметил это и направил коня прямо к их карете. Не обращая внимания на насупленного Фальконе, он снял свою шляпу, открыв красиво уложенные пудреные локоны, и с поклоном оделил девушек щедрыми пригоршнями сластей. Улыбнулся – на белом размалеванном лице его накрашенные губы казались вызывающе чувственными – и поехал дальше, сопровождаемый зачарованными взглядами.