Честь и бесчестье

Неизвестно, хорошее или дурное сулит ей эта любовь в будущем, но одно Шимона знала твердо: она любит герцога и будет любить его до конца своих дней.

Да, это, несомненно, была любовь. Шимона верила в неодолимую силу этого чувства, над которым не властны ни время, ни пространство, и ей не суждено освободиться от него.

Она знала это даже тогда, когда считала невозможной новую встречу с герцогом. Теперь они снова были вместе, и ей хотелось насладиться каждым мгновением, проведенным вместе с любимым.

Когда герцог впервые переступил порог ее дома, он сказал, что ни за что не позволит ей исчезнуть из его жизни, но почему-то сейчас Шимона почувствовала перемену в его настроении.

Он ничего не говорил на этот счет, но любящим сердцем Шимона чувствовала, что так оно и есть, чувствовала это отчетливо и ясно, но все равно всем своим существом стремилась к нему.

Ее влекло к герцогу с неодолимой силой. Ей страстно хотелось снова испытать то восхитительное чувство близости, которое овладело ею в Рейвенстоун-Хаусе в тот момент, когда он сжал ее в объятиях.

Тогда они составляли одно целое… И Шимона подумала с тоской, что, быть может, ей больше никогда не суждено ощутить восторг и упоение от божественного чувства, соединявшего тогда их обоих.

«Я люблю его!» — страстно прошептала она и уткнулась в подушку.

И вдруг словно молнией ее пронзила неожиданная мысль. Девушка поняла наконец, чего бы ей хотелось, и хотя, наверное, говорить этого не следовало, она тем не менее громко произнесла:

— О Боже, сделай так, чтобы он полюбил меня… и захотел на мне жениться!..

Прошедший день был очень утомителен, и вскоре Шимона погрузилась в беспокойный сон.

Ей мнилось, что путешествие все еще продолжается. Она явственно слышала стук колес, легкое покачивание фаэтона и звяканье конской сбруи.

Вдруг она очнулась, открыла глаза и осознала, где находится.

Огонь в камине давно погас, но угольки еще тлели, и в неверном свете, отбрасываемом ими, Шимона смогла разглядеть очертания собственной кровати.

Казалось, все кругом было тихо и безмятежно, но ей стало тревожно от своего внезапного пробуждения.

«Я становлюсь слишком впечатлительной», — попыталась успокоить себя Шимона, но, однако, продолжала к чему-то прислушиваться.

Она сама не знала, что надеялась услышать, просто слушала.

Пока до нее доносилось лишь биение собственного сердца.

«Надо спать», — твердо сказала она себе. Она вспомнила, что, хотя старик Мак-Крейг завтра уезжает в Шотландию, герцог обещал за обедом показать ей и Алистеру своих лошадей. Поэтому они вернутся в Лондон не раньше, чем послезавтра.

От этой мысли сердце Шимоны радостно подпрыгнуло. Возможно, ей удастся поговорить с ним! Ей так много хотелось ему сказать, расспросить о его жизни…

Ездить верхом она умела и делала это превосходно. В свое время мать Шимоны, сама будучи умелой наездницей, настояла на том, чтобы дочь тоже овладела этим искусством.

Часто, когда позволяли средства, они нанимали на платной конюшне самых лучших лошадей и вдвоем ездили в парке или даже отваживались предпринимать далекие прогулки за город.

Шимоне очень хотелось показаться герцогу верхом на лошади. Почему-то она была уверена, что ему должны нравиться женщины, умеющие держаться в седле.

Конечно, ей, привыкшей к услугам общественной конюшни, и в голову не могло прийти, что когда-нибудь у нее под седлом окажется одна из великолепных лошадей, принадлежащих герцогу.

— Вы держите скаковых лошадей? — поинтересовалась Шимона за обедом, обращаясь к герцогу.

— Сейчас мои конюхи как раз объезжают нескольких, — ответил тот. — По правде говоря, я предпочитаю участвовать в скачках на своих собственных животных. Люблю делать все сам, а не наблюдать за тем, как за меня работают другие.

Алистер громко расхохотался:

— Так вот почему я никогда не видел вас на боксерских состязаниях, дядя Айвелл! А ведь вы довольно приличный боец…

— Да, я иногда боксирую в гимнастических залах Джексона, — подтвердил герцог.

— И ведь вы еще и фехтуете, — вспомнил Алистер. — Берегитесь, а то как бы вас не прозвали спортсменом!

— Это было бы не самое неприятное из моих прозвищ, — язвительно скривив губы, бросил герцог.

Очевидно, опасаясь привлечь внимание старого Мак-Крейга к репутации и образу жизни герцога — а это было бы весьма нежелательно, — Алистер поспешно переменил тему.

Но Шимона успела явственно расслышать горечь в словах герцога. У нее защемило сердце. Захотелось чем-то утешить его, вызвать улыбку на устах и прогнать дурные мысли, каковы бы они ни были. Ведь она так любила его…

«Он не может быть так порочен, как о нем говорят! — убеждала себя Шимона. — Я не верю… Не верю ничьим наветам!»

Больше всего на свете она хотела громко заявить всему миру, что любит герцога, верит в него и полна решимости защитить от любых врагов. Она была готова сжать его в объятиях и прижать к груди, как будто он был маленьким ребенком, нуждающимся в утешении, а не взрослым, уверенным в себе, сильным мужчиной.

«Наверное, это и есть любовь, — рассуждала Шимона. — Вот почему мне хочется не только наслаждаться близостью любимого, но и по-матерински заботиться о нем, оберегая от всего, что могло бы его расстроить».

Лежа в темноте, Шимона воображала, как ее мысли и жаркие молитвы, словно быстрые птицы, летят к предмету ее любви. Но вдруг в эту полудрему вторглось что-то странное.

Именно к этому звуку, казалось ей, она уже давно и тщетно прислушивается. К тому же, помимо непонятных звуков, она почувствовала и некий странный запах.

Шимона лежала не шевелясь и пыталась удостовериться, что не ошиблась. Нет, сомнений быть не могло — это дым!

Она быстро выбралась из постели и протянула руку к теплому халатику, который Нэнни повесила на стул у кровати.

Эта прелестная вещица была сшита из бирюзово-синего бархата и для тепла подбита толстым слоем плотного атласа. Шимона поспешно натянула халат и сунула ноги в миниатюрные башмачки из серебряной парчи, отороченные мехом, — она всегда их носила в холодную погоду.

Тщательно застегнув халатик сверху донизу, девушка два или три раза сильно надавила на звонок.

Теперь, должно быть, очень поздно, рассуждала Шимона, но звонок проведен наверх, к слугам, и кто-нибудь из горничных наверняка его услышит.

И даже если его не услышат слуги, она должна во что бы то ни стало разбудить всех в доме, ибо сейчас запах дыма ощущался гораздо явственнее, чем в первую минуту.

Шагнув к двери, Шимона услышала где-то вдалеке заливистый звук звонка и чей-то приглушенный испуганный голос: «Пожар! Пожар! Горим!..»

Глава 6

Когда Шимона очутилась у двери, та вдруг распахнулась. На пороге стоял герцог.

Увидев Шимону, он совершенно спокойно произнес:

— Дом в огне. Спускайтесь вниз и идите в сад.

Не дожидаясь ее ответа, он повернулся и побежал по коридору дальше. Шимона догадалась, что он собирается предупредить старика Мак-Крейга.

Увидев на герцоге фрак, в котором он был за ужином, девушка поняла, что сейчас совсем не так поздно, как ей показалось, и герцог еще не ложился.

Она вышла на площадку и посмотрела вниз. Сквозь перила ей была видна суматоха, царившая в холле, — это слуги пытались вынести из гостиной картины и мебель.

Алистер, тоже не сменивший вечернего туалета, руководил работами у открытой входной двери.

Шимона уже собиралась спуститься по ступенькам, как вдруг до нее донесся нестройный хор голосов. Это были вопли охваченных паникой женщин, и вскоре внизу показались многочисленные слуги.

Большинство служанок явно уже легли спать, и теперь крики о пожаре подняли их с постели. Они кутались в одеяла и шали, накинутые поверх ночных рубашек. Мужчины-слуги, еще не снявшие своих ливрей, помогали служанкам спуститься вниз.

— Ну давайте же, шевелитесь! Надо быстрее выбираться из дома! — грубовато подгонял их один из слуг.